«Волосы и борода у меня длинные, да вот талант короткий. Что тем не менее не отваживает меня от живописи»
Удивительная книга. Построена по принципу знаменитой сказки о солдате, который обманул старушку, сварив суп из топора. А. Перрюшо ничуть не уступает тому солдату по уровню смекалки в обмане читателей, и использует Сезанна в качестве топора для своего литературного варева. Книга эта в общем-то про Эмиля Золя, про его семью, его отношения и так далее. Несчастный Сезанн лишь служит фоном для этих повествований. Иногда, устав от жизнеописания Золи, автор предается отступлениям, посвященным другим художникам, снова оставляя Сезанна в стороне. Если оцедить данный «труд» месье Перрюшо словно библейского комара, то в остатке мы получим не много. Итак, Сезанн с детства страдает боязнью прикосновения. У него нет здоровой уравновешенности. Учится он очень плохо. Есть лишь один предмет, по которому он получает посредственные баллы, и это не рисование. В то время, как его друзья – Золя и Байль – получают, соответственно вторую и первую награды, Сезанну даже не дают завалящего похвального листа. Затем Сезанн попадает в бесплатную школу рисования, где преподаёт Жозеф Жибер, художник-портретист, воспитанный в строжайших академических традициях. В отличие от Золя, который задумывает написать огромную историческую книгу, но проваливается на экзаменах из-за незнания простейших исторических дат, Сезанн более ответственно подходит к работе. Он учится в процессе перерисовывания знаменитых художников. Его отец богат, но не признает увлечения сына живописью. Он заставляет Сезанна заняться юридическими науками, что тот и делает, периодически возвращаясь к мольберту. Отец отказывается верить в то, что его сын Сезанн не хочет продолжить семейное банковское дело. «Не мог же я, Луи-Огюст, произвести на свет кретина» - говорит он. Но Сезанн твердо решает поступать в Академию художеств. Он учится в мастерской Сюиса, где в свое время работал Эдуар Мане и Клод Моне. «Друг» Сезанна Золя также не понимает стремлений будущего художника и отказывается протягивать тому руку помощи, «дабы он не был вынужден пожать ее против воли». Как говориться, с таким другом и враг не нужен. Сезанна дожимают, и он в конце-концов поступает на службу в отцовский банк.
Сезанн-банкир глядит с отчаяньем во взоре,
Как сын художником становится в конторе.
Но даже и без отцовского сопротивления Сезанн вряд ли бы обрел признание при жизни. Ведь вся система работала на то, чтобы использовать художников и плоды их таланта лишь после их смерти. «Знатоки» искусств противопоставляют одних художников другим, повергают одних и дают надежду, но не признание другим. Приятная живопись – живопись подражателей, которые, избрав своим жанром сюжетную живопись, стараются подсластить действительность. Этой манерной живописи обучают в Школе изящных искусств. Академической живописи такое искусство только мешает. Сезанн, еще не поступив в Школу изящных искусств, уже испытывает к ней отвращение. Естественно, что на экзаменах туда он проваливается. «Пишет с излишествами» - говорит про него экзаменатор. Но в то же время, для художников-неудачников организуют специальную выставку – выставку посредственных художников. На этой выставке над картинами издеваются и всячески высмеивают. Но, вероятно, среди грубой толпы, шныряют и знатоки, которые присматриваются к тем художникам, которых можно будет раскрутить позднее, желательно после смерти. Ведь после смерти художника цена на его работы возрастает. Да и делиться с ним гонораром не надо будет. Триста художников представляют свои картины на этой специальной выставке. Толпы буржуа приходят на спектакль, готовые уже с порога громко съязвить по поводу искусства отщепенцев. Сезанн же нарочно вдобавок шокирует публику своим собственным видом и фиглярством. Он доводит небрежность в своем внешнем виде и в своих картинах до карикатурности. Описывая скульптурные композиции Пюже, он говорит, что от работ этого скульптора «разит чесноком». Сам же он копирует работы Делакруа. В свой талант он сам не верит, но продолжает рисовать. Благо на военную службу ему не надо идти, родители оплатили ему замену. Но Сезанн называет свою семью «самыми противными существами». Они не понимают ни саму живопись, ни страсти Сезанна к ней. Сезанн сам относится к своим работам пренебрежительно и бросает их где попало. Но в то же время, он начинает видеть свой собственный путь, путь использования тех красок и цветов, которые наше восприятие доселе игнорировало.
(картина Олимпия)
И вот он уже пишет гигантские портреты. Например, его отца. Правда, бьющее в глаза название газеты очень походит на рекламу, но считается, что это просто «привет» Золя, который работал журналистом. В этой картине размером метр на метр двадцать, Сезанн пытается добиться полной объективности, подражая Мане. Периодически Сезанн впадает в депрессию. Он не признает искусства ради искусства и считает это «полнейшей нелепостью». Для того, чтобы быть в тренде, необходимо «туссоваться». Этим и занимаются многие художники, а также Золя. Они встречаются в кафе Гербуа. Но Сезанн не хочет этих встреч. «Все это сплошь мерзавцы, а разодеты как! Что твои нотариусы», - говорит он. Особенно раздражает его Мане, на которого как на божество смотрит Золя. А потом, газета «Л’Эвенман иллюстре» просит именно Золя сделать обзор Салона. И тот, по своей ли воле или под нажимом, обходит вниманием тех художников, чьи работы его раздражают. Он хвалит Мане и не замечает своего «друга» Сезанна. А позднее, когда Теодор Дюре, прослышав о Сезанне, просит у Золя адрес последнего, то Золя отказывается поделиться адресом. «Подождите, пока он найдет себя», - советует Золя Дюре в ответном письме. Но Сезанн не отчаивается. Он уже пишет свои портреты с такой же объективностью, как и натюрморты. В лице модели он видит яблоко. «Ибо лицо и яблоко дают одинаковую возможность проникновения в тайны природы». Сезанн стремится примирить непримиримое и, сочетав усилием воли инстинкт и разум, получить единый сплав – реальность. Еще ему помогает Писсаро, который относится к Сезанну как к младшему брату. Он советует Сезанну писать только первичными тремя цветами (желтый, красный, синий) и их непосредственными производными. Критик Дюре хвалит работы Сезанна. На Парижском аукционе цены за работы Писсаро взмывают вверх и часть славы падает и на Сезанна. В свет выходит светлая живопись в противовес «кофейной гуще», которую любят буржуа. Светлая живопись ассоциируется с идеалами революции. Революционер Танги начинает снабжать Сезанна холстом и красками. Сезан решает очередную задачу – он должен сочетать свет, развеществляющий предметы, с их формой, которая придает реальность их пространственному существованию. Соединить цвет – достижение импрессионизма – с объемной формой – наследием классицизма. Но его работы на выставках по-прежнему игнорируют. Сезанн задумывается, не стоит ли прекратить погоню за призраками. Он полностью разочаровывается и в Золя, который стал пошлым мещанином. Сезанн задумывается о составлении завещания. Он не хочет, чтобы его наследниками были сестры. Золя снова в игре и дает советы относительно завещания и даже выступает хранителем документа, так как в других местах завещание могут похитить. Сезанну уже вложили в уши тот непреложный факт, что картины его получат должную оценку лишь спустя 50 лет, и Сезанн смиряется с этим. Когда он предлагает устроить выставку своих картин, ему грубо говорят, обычно устраивают выставки животных. «Но картины…Оля-ля!» Его попросту высмеивают. В этот период умирает Мане (51 год). Умирает из-за неудачной ампутации. Сезанн тоже задумывается о смерти и вручает копию завещания, которое хранится у Золя, своей матери. Нет у Сезанна никого, кто бы мог получать для него письма служанки, которой он симпатизировал и которую выгнала его мать. Он просит снова Золя об услуге пересылки писем и уже открыто говорит, что уйдет из этого мира рано и постарается исхлопотать для Золя у Всевышнего тепленькое местечко. Золя же, прячет картины Сезанна на чердаке. «Становится неприличным сохранять дома, на виду у посетителей, полотна этого неудачника», говорит своей жене этот «замечательный» друг. Впрочем, для Золя это характерно. В 1870 году он говорил тому же Сезанну в конце войны: «Я испытываю огорчение, видя, что не все глупцы погибли, но утешаюсь мыслью, что ни один из нас не погиб». На что Сезанн, припомнив эту фразу, замечает: «если бы все глупцы исчезли, ты был принужден доедать остатки тушенного мяса наедине со своей благоверной»… Золя изображает смерть Мане в одном из своих романов. Сезанн, пока тот еще жив, абсолютно ему не интересен. Впрочем, и своим близким Сезанн безразличен. Те продают семейное именье в Эксе и, не удовлетворившись этим, еще сожгли все вещи Сезанна на костре. «Сожгли все, что осталось у меня после отца…». Сезанн иногда платит людям, например извозчику, своими полотнами, но те «так довольны, что забывают забирать их..» Критики продолжают считать работы художника «детскими». Слава начинает подбираться к Сезанну лишь тогда, когда его здоровье сильно надорвано. Судьба его не слишком отличается от других художников. Дега терял зрение и слеп, Ренуар был парализован ревматизмом, а Сезанна добивал диабет. Сестра приказывает слугам не выпускать Сезанна на улицу с суммой больше 50 сантимов. После смерти Золи его вдова решает продать все ненужное – картины Сезанна – и на аукционе те продаются за неожиданно высокую цену. Сезанн продолжает доказывать всем, что истина в природе. Надо лишь уметь ее изобразить на холсте. Но широкого признания Сезанну уже не получить при жизни, и он это осознает. Он перестает ходить в церковь потому, что там сменился аббат. Других духовных опор в жизни у него уже нет. Он умирает и, чувствуя это, посылает телеграмму своей жене, прося ту, чтобы она позволила ему повидаться напоследок с сыном. Он надеялся, что, хотя бы сын, войдя в дверь его дома, назовет его гениальным человеком. Но жена, получив телеграмму, скрыла ее от сына. Сезанн умер, глядя на закрытую дверь…
