– Вот ты. Кем ты себя представляешь в сорок лет? – продолжал нудеть Лешка.

– Режиссером документального кино, – думая о превратностях судьбы, рассеянно ответил Макс.

– Так это и есть мечта. А за мечту нужно бороться.

Интересно-интересно.

– Леш, я хочу повидаться с Талли.

– Зачем это? – неприятным голосом поинтересовался Лешка.

– Вдруг она мне даст какой-то совет?

– Ну-ну, – Лешка окинул друга скептическим взглядом. – Я сам могу дать тебе совет.

– Не нужен мне твой совет, – с легкой обидой возразил Макс. – Устрой мне встречу с Талли. Вдруг мы с тобой породнимся?

Впервые за их многолетнюю дружбу Лешка ответил категорическим отказом.

– Макс, она тебе не подойдет.

Макс моментально оскорбился:

– Почему это?

– Ну, потому что… потому что она старше нас.

– Ой, подумаешь! На целых три года.

– Потому что она слишком умная.

– А я, значит, дурак? Ну спасибо. Ты настоящий друг.

Лешка скроил страдальческую мину, будто у него прихватило живот:

– Ты пойми: вы друг другу абсолютно не подходите.

Макс заподозрил друга в двуличии:

– Не понял. Ты что, не хочешь со мной породниться?

– Не хочу, – не стал запираться Лешка, – ты меня вполне устраиваешь как друг.

При других обстоятельствах Макс был бы рад услышать такое признание, но только не сейчас, и он решил дожать Лешку:

– Тебе что, трудно устроить нам встречу?

У Макса было одно качество, вызывающее восхищение друга. Как дятел-аутист, он мог долбить в одно место без перерыва, пока жертва не сдавалась, будь то немецкой язык или мастерство режиссуры.

– Трудно. – Лешка вспомнил что-то и просиял. – Кстати, Талли сейчас в командировке. В качестве компенсации могу познакомить со своей однокурсницей. Аней зовут. Симпатичная.

– Ладно, – уступил Макс, – познакомь. – В связи с последними событиями настроен он был оптимистично. Не может же ему не везти бесконечно…

Оказалось, еще как может…

***

…В убогом гостиничном номере было холодно, как в покойницкой, пахло плесенью, а кран с горячей водой плевался чем-то рыжим.

Невразумительная тетка на этаже смотрела как на врага. Чтобы выпросить чайник, Талли задействовала все лицевые мышцы.

В детское отделение больницы добиралась своим ходом, под холодным, моросящим осенним дождичком, предчувствуя такую же, на уровне среднесуточных температур, прохладную встречу: приехала фифа из краевого центра копать под нас.

Дверь в начальственный кабинет оказалась распахнутой настежь, в проеме открывался вид на казенный набор мебели и крепко сбитую брюнетку в глубине. С первого взгляда угадав в Талли командированного психолога, брюнетка улыбнулась малиновыми губами:

– Входите, входите. Это вы к нам с научными целями? – Улыбка не смягчила интонацию, в ней отчетливо прозвучало: ходят тут всякие.

– Да, это я. – Другого приема Талли не ждала.

– Талли Тимуровна?

– Да. – Талли с вопросом посмотрела на заведующую.

– Марина Владимировна. Присаживайтесь, – едва заметным движением она указала на стулья вдоль стены.

Талли выбрала средний.

– Знакома с вашей последней монографией. Смело, – воскурила фимиам Марина.

Сколько ни говорила себе Талли, что она самодостаточная личность, что у нее все в порядке с самореализацией и что она не нуждается в оценках, но лесть прикоснулась к сердцу, погладила мягкой лапой и заставила вспыхнуть от удовольствия:

– Спасибо.

«Есть контакт», – было написано на лице у брюнетистой завотделения.

Фимиам сделал свое дело, умасленная Талли не заметила, как приняла правила игры и довольствовалась несколькими медицинскими картами, к которым ее допустили.

Сославшись на срочные дела, Марина упорхнула, оставив Талли наедине с картами.

Как и в гостинице, в больничке отопление еще не включили, и признательность Талли выросла до размеров среднего облака за чашку горячего чая, которую ей любезно принесла нянечка. Марина и здесь расстаралась.

Розовыми от холода пальцами Талли полистала скрученные на концах прошитые листы, сделала выписки и сложила карты стопкой на углу стола.

В общем и целом командировку можно было считать удачной. По крайней мере, здесь для статистики держали немногих.

С жертвами статистики Талли сталкивалась и прежде, и Марину понять было несложно. Если отделение пустует, финансирование закроют, персонал останется без работы. А у персонала – свои дети. Система…

Система непрошибаема и многорука. Этакий спрут со щупальцами. Что попадет в эти щупальца, то уже не вырвется.

Покончив с картами, Талли отправилась знакомиться с пациентами. В качестве рабочего кабинета ей выделили столовую.

…Пациенты выглядели вполне симпатичными и совершенно адекватными, только отстающими в развитии, но это как раз понятно. Система печется только о насущном.

– Тетя, а ты красивая. – Этот малец укусил братика за причинное место, пока, с позволения сказать, родители пребывали в астрале…

– Нас вкусно кормили. А ты из другого города? – Эта девочка налила на клитор валерьянки и подставила интимное место коту, а тот, войдя в раж, откусил кусочек плоти…

Вот он – материал для докторской…

– Тетя, а ты с нами еще побудешь?

– Немножко.

Талли улыбалась и кивала. Кивала и улыбалась, даже когда наметанный глаз обнаружил на детском запястье застарелые синяки. По форме это вполне могли быть следы чьих-то пальцев…

Спокойно, приказала себе Талли, это может быть все что угодно. Все что угодно…

Это может быть совсем не то, о чем ты подумала.

Посудомойка возилась на кухне, гремела алюминиевой посудой. Под это бряканье Талли усадила детей (каждого за отдельным столом), выложила на столы наборы карандашей и попросила что-нибудь нарисовать – что захотят.

Глазенки загорелись, процесс пошел.

Мягко ступая в ботинках на резиновой подошве, Талли прохаживалась между столами, туда – сюда, туда – сюда, наблюдала, как рождаются шедевры.

Закончив громыхать, посудомойка бесшумно удалилась, в тишине стало слышно, как о мокрое окно с видом на огромных размеров лужу трется ветка какого-то деревца.

В луже таяли частые капли.

Мысли унесли Талли домой…

Бедную Фимку пришлось устраивать к максималистке Наталье… В доме, по мнению подруги, либо дети, либо животные. Компромисс Наталья исключала.

Зато когда она вернется из командировки, квартира снова будет напоминать человеческое жилье – в нем будет хозяйничать бабушка. Как только бабуля окажется дома, Наталья в ту же минуту вручит ей Фимку. Хоть на несколько недель семья окажется в сборе.

Улыбнувшись уголками губ, Талли оторвалась от окна, рассеянно взглянула на ближайший столик.

Голова с двумя макушками склонялась над альбомным листом, детская рука в цыпках с синяками на запястье водила карандашом по бумаге. Талли перевела глаза на рисунок…

Черная собака с гениталиями и рядом – патлатый хозяин собаки в брюках. На гульфике большая, хорошо прорисованная пуговица.

Кровь взмыла и тяжело ударила в виски.

Картинка, которую изобразил маленький пациент с двумя макушками, вопила о насилии.

Улыбка застыла, скулы свело. Голова налилась свинцом, а сердце – ненавистью к взрослым.

Талли задержала взгляд на диковатой мордашке:

– Почему пуговица?

– Чтобы снимать брюки.

– Очень предусмотрительно, – пробормотала Талли, – вы пока рисуйте, а я выйду ненадолго.

Кивнула нянечке и деревянной походкой вышла из столовой.

Оказавшись снаружи, Талли привалилась к двери и постояла, прикидывая, как поступить.

К черту дипломатию и политесы.

Она сорвалась с места и ракетой понеслась по коридору, но уже перед кабинетом заведующей сбросила обороты. Ну же, сказала себе, ты же психолог. Думай конструктивно.

Сердце ухало в груди, Талли пришлось сделать несколько глубоких вдохов.

Постучалась и, услышав разрешение, вошла.

Подсознание мельком выхватило кофейный аромат, разлитый в воздухе, и отсутствие помады на бесформенных губах.

– Не помешаю?

– Кофе хотите?

– Да, – быстро ответила Талли, приземляясь на облюбованный ранее стул.

Марина расстелила салфетку, достала из шкафа пакетик (два в одном!), надорвала, высыпала содержимое в чайный бокал и залила кипятком.

Аромат кофе усилился.

Вдыхая притягательный запах, Талли судорожно соображала.

Она, конечно, не криминалист…

– Вы хотели о чем-то спросить? – проявила чудеса догадливости хозяйка.

– О синяках у мальчика. – Маленькая и бестелесная Талли вдруг заняла весь кабинет. – Не знаете, откуда они?

– Разумеется, знаю, – удивилась Марина, – мы же тут не плюшками балуемся.

– Конечно. Простите. – Талли обхватила пальцами бокал.

– Он поступил к нам с синяками.

– Вы позволите полистать его карту? – Бокал жег ладони, но Талли как будто не замечала этого.

– Если для вас это так важно.

– Очень важно.

С видом оскорбленного достоинства заведующая выдвинула ящик стола и перебросила Талли тощую тетрадку.

– Спасибо. – Отставив бокал, Талли смахнула со стола карту, впилась глазами.

Эдуард Крупенин, интернат для сирот №2, значилось на обложке. Талли перевернула лист. Семь лет, мать лишена родительских прав, отца нет. Со слов воспитателей, вдруг стал спать под кроватью и кусать всякого, кто пытался его оттуда извлечь. Отсюда синяки на запястье…

Вдруг стал кусаться? Спокойно, спокойно…

Два дня ты как-нибудь продержишься. И никому ничего не скажешь, потому что бесполезно. Крик поднимать надо не здесь, а… Где? Где?! В Москве, в Гаагском суде, в ООН, в небесной канцелярии? Хороший вопрос. И все-таки – где?!

***

…Программистка, как и Лешка, Аня оказалась интровертом. Разговаривать с ней было все равно что разговаривать с портретом: слушает и молчит. О чем думает – не поймешь.

Макс разразился зажигательным спичем о Смутном времени, о Борисе Годунове, о Богдане Бельском, живописал его почетную ссылку на воеводство в Великий Новгород, пересыпал все фактами и датами, как драгоценную парчу жемчугом…

Аня слушала рассеянно, не перебивала.

От этого рассеянного внимания на десятой минуте монолога Макс почувствовал себя дураком, а какому парню приятно чувствовать себя дураком рядом с девушкой?

От свидания остался стойкий неприятный осадок. Настолько неприятный, что Макс чуть не заболел от расстройства: с Анями ему не везло. Как и с Виками. И с Олями, кстати, тоже…

В институте была одна Аня… Красивая. Отец – моряк дальнего плавания. Судьба у моряка была драматическая: женился он по большой любви на женщине с ребенком. Бросив двоих детей, через три года жена сбежала с другим, моряк остался с двумя девочками – своей и чужой. Вот такая у Ани была семейная история.

С Аней закончилось все неожиданно: девушка бросила институт и исчезла. Как испарилась. Была, и нет.

И телефон «вне зоны».

По домашнему номеру ответила младшая, сводная сестра, сказала, что Аня подалась куда-то на юга – завербовалась на сезон то ли официанткой, то ли горничной.

Потом уже, когда все отболело, Макс понял, что бог отвел. Аня в мать, вертихвосткой уродилась. С хорошими парнями ей было скучно, а Макс (это он знал о себе так же твердо, как и то, что его зовут Максим) по определению был хорошим парнем.

Макс еще продолжал бы страдать, но начался учебный год, мама взяла дело в свои руки, и Аня отошла на задний план, откуда благополучно переместилась на задворки памяти. Там ей и место.

С Викой вообще все вышло криво. Оказалось, она замуж собирается, и Макс был для нее последней гастролью. Боковым прыжком. Тоже исчезла, тоже искал. Нарвался на жениха – вспоминать противно…

Оля – та вообще уехала учиться в Германию. Вот тогда, кажется, он и заболел немецким.

Программистка Аня пополнила список неудач. Еще один щелчок костяшек. 4:0.

Узнав об этом, Алексей испытал жестокий приступ неуверенности: вдруг не прав? Вдруг он встал поперек счастья сестры и лучшего друга?

К счастью, у Талли гостила бабушка Фаина. Разделить ответственность за судьбу друга кроме бабушки было не с кем, и Алексей позвонил и напросился якобы на чашечку чая.

К чаю был традиционный рыбный пирог, который, кажется, у бабушки не переводился никогда. После второго куска Лешка не вынес собственного коварства и откровенно признался в причине визита:

– Бабуль, Макс хочет, чтоб я устроил ему встречу с нашей Талли.

– Алеша, я тебя умоляю. В чем проблема? – Фаина Абрамовна посмотрела на внука внимательным взглядом поверх очков со сложными линзами. Большую часть жизни она занимала солидный пост в краевой администрации, и научилась не волноваться по пустякам.

Насколько помнил Лешка, Фаина Абрамовна расплакалась только однажды, когда Талли принесла первую зарплату.

Загипнотизированный третьим куском пирога, Лешка предпринял жалкую попытку оправдаться:

– Ба, если у них ничего не выйдет, я останусь виноватым.

– Полный бред. Макс ведь не дурак?

Лешка энергично замотал головой – отвлечься от пирога было категорически невозможно.

– Ба, они совсем не подходят друг другу, – завел шарманку Лешка, покончив с очередным куском.

Фаина Абрамовна задавила вялую аргументацию внука фактами:

– Нашей Талли никто не подходит, так что ж теперь? Вешаться?

Был вечер пятницы, и бабушка Фаина, недолго думая, постановила:

– Завтра суббота? Вот завтра их и познакомим.

План знакомства возник тут же, и креативным его назвать было нельзя даже с натяжкой:

– Я скажу Талли, что Максу нужна консультация психолога.

– Бабуль, неудачное начало, – обеспокоился Алексей, – она решит, что у него с психикой нелады.

– Спорим, она сразу решит, что Макс хочет на нее посмотреть.

– Тогда зачем придумывать какую-то консультацию?

– Алексей, – внушительно произнесла Фаина Абрамовна, – мы должны оставить Максу путь для отхода. Талька наша все-таки сложный человек… А консультация – это еще не предложение руки и сердца, правда?

Промокнув рот салфеткой, Лешка приложился к дряблой щеке благодарным поцелуем: с души свалился камень, все-таки не зря он пришел советоваться с бабушкой Фаиной.

…В субботу Фаина Абрамовна, как договорились, позвонила внуку и сразу взяла быка за рога:

– Макс у тебя?

– Да, бабуль, у меня.

– Тогда я передаю Талли трубку.

И Макс не успел глазом моргнуть, как с Лешкиной трубкой возле уха он оказался втянутым в интригу.

На том конце связи кто-то тихо сопротивлялся и шипел: «Ба, что за цирк-шапито? Он же…».

– Алле? – игриво позвал мягкий интеллигентный голос, но ни игривость, ни интеллигентность не скрыли, а, скорее, подчеркнули сексуальность тембра.

Макс вдруг разволновался. По телу прошла горячая волна, а голова предательски опустела. Нужно было что-то сказать, но что – Макс не мог сообразить, хоть убей. Заказное знакомство, как ни крути, смахивало на сватовство. Ему двадцать семь, ей – тридцать. При таких исходных данных у кого угодно возникнут матримониальные мысли. У Макса возникли. Внутренним слухом он даже услышал марш Мендельсона…

– Алле-о! – проявила нетерпение трубка.

– Привет! Талли? – Макс очнулся и набрал воздуха в легкие. – Это Максим.

– Максим? – Голос Талли дрогнул.

– Да, друг Алексея. Мы учились вместе. Может, ты даже помнишь меня.

– Да-да, припоминаю, – отозвалась трубка.

– Ты можешь со мной встретиться?

Максу показалось, что Талли молчала слишком долго для сестры друга. Инициатива неуловимо ускользала.

– Вообще-то могу, – наконец, последовал ответ.

– Отлично. Где?

– Не знаю. Предлагай.

Назвав первое, что пришло на ум, – ресторанчик мексиканской кухни «Амиго» – Макс вернул Лешке трубку и вдруг почувствовал себя опустошенным. Н-да, такого с ним еще не бывало.

Во-первых, он никогда прежде не влюблялся так безнадежно.

Во-вторых, девушки его никогда прежде не бывали кандидатами наук и директорами.

То ли он планку повышает, то ли его холостяцкие акции растут…

…Куда-то подевался фен, черт бы его побрал. Последний раз она сушила Фимку, когда та вывалялась в птичьем помете… Общеизвестная Фимкина страсть к экскрементам доканывала Талли и служила поводом для семейных приколов.

– А не знаешь, зачем я ему понадобилась, ба? – Талли бродила с полотенцем на голове по квартире. Фу, ты! Вспомнила! Вот он, на подоконнике.

Фаина Абрамовна плавно перетекала из комнаты в комнату следом за внучкой:

– Максим окончил финансовую академию, но ему, видишь ли, никогда не нравилось работать с цифрами. Я не знаю точно, почему он уволился, но теперь он понятия не имеет, чем заниматься и что делать: дальше тянуть эту лямку или пытаться круто изменить жизнь.

– Каким образом?

– Он помешан на истории.

– Пф! Учителем хочет заделаться?

– Бери выше – хочет податься в документалистику.

– О-о!

– Да. Так или иначе, он хочет уехать в Германию.

Талли была настоящей внучкой свой бабушки и ухватывала суть налету: если мальчишка уезжает, то все ограничится консультацией. Ну и черт с ним.

Талли с удивлением поняла, что ждала большего. Сейчас она бы ухнула в отношения с головой, как в омут.

Лучше омут любви, чем омут сиротства, который она так неосмотрительно пригласила в свою жизнь.

Нет, на любовь она бы не отважилась, а вот интрижка была бы в самый раз. Интрижка отвлекла бы ее, придала сил. Да! Мужчина – вот что ей сейчас показано, а не любовь. Любовь делает больно – так она устроена.

Любовь это… как сильный мороз для бездомного.

Ненужные воспоминания против воли ожили, принялись хозяйничать в памяти…

… Родители спали и видели, что их дочь получит зарубежное образование. Пришлось подчиниться.

Впереди у Талли замаячила разлука с Иосифом.

На память (на вечную память) о себе она проделала все, что проделывает влюбленная нимфетка: соблазнила Иосифа.

Далее последовали клятвы верности, надрывное прощание, самолет и четыре года учебы в университете Тель-Авива.

Ах, какие нежные письма он писал, сколько обещаний в них было! Обещаний вечной любви и неземного счастья. До сих пор рука не поднимается их выбросить.

Возвращаться после университета оказалось некуда.

Родители к этому моменту развелись. Сначала мать, а за ней и отец завели свои семьи, и две половинки души Талли оказались сиротами. По наивности Талли полагала, что Иосиф позовет к себе, но он не позвал.

В разгар лета Талли пробил озноб, когда она увидела Осю с невзрачной носатой девочкой. Парочка обнималась под старым тополем, не обращая внимания на спешащих мимо людей. Слабея, Талли жадными глазами вбирала не ей предназначенную нежность.

Ноги подгибались. Она перестала соображать и видеть тоже перестала: слезы ее ослепили или кольцо с гравировкой на пальце у Оси – ее подарок…

В душе треснуло что-то и с гулом обрушилось. И этот гул обрушения застрял в ушах. «Это трещина, – врала себе Талли, – это не пропасть». Вранье не спасало – пропасть расползалась, и она оказалась на краю.

Не известно, чем бы кончила Талли, если б не бабушка.

…Включив фен, Талли направила теплую струю воздуха на голову – радикальное средство от воспоминаний – и посмотрела на себя отстраненным взглядом.

Даже мокрые, волосы были нежного, светло-рыжего, как осенний лист, цвета.

Какая она все-таки хорошенькая. Хорошенькая и несчастная.

Двое преемников Иосифа не нашли отклик в душе. Пожарище оставалось пожарищем, здесь бессилен даже Лешкин друг, сказала себе Талли, каким бы зажигательным он ни был. К тому же эти творческие личности, эти искатели приключений так непредсказуемы, что лучше держаться от них подальше. Она так устала от боли, своей и чужой.

– Так я позвоню Алеше? – Фаина Абрамовна всегда была с внучкой терпелива.