Оказавшись на улице, где все ещё болталось несколько зевак и стоял у входа в музей городовой, Тойво с облегчением вздохнул и предложил:
– Мне, Иван Никитич, хотелось бы сейчас с тобой переговорить об этом деле до того, как мы придем на вечер к полковнику.
– Ну так пойдем в «Парадиз», выпьем по чашке кофе, да по рюмочке Шустовского коньячку. После этаких потрясений, я думаю, можно себе позволить…
– Нет, только не туда, там может быть кто-то из знакомых, – Тойво понизил голос. – Пойдем лучше в трактир, где были вчера. Навряд ли там сейчас много народу. Там можно обсудить наши наблюдения и соображения, не опасаясь, что кто-то подслушает и донесет.
– Донесет? – не понял Купря. Тойво в свою очередь с удивлением посмотрел на приятеля:
– Или ты забыл в чьем доме тебя угораздило вчера провести вечер? И откуда в тебе только такая беспечность?
– Ты прав! – спохватился Купря. – Вот ведь какое невероятное совпадение!
– Действительно, невероятное, – покачал головой Тойво, беря друга под руку и увлекая в сторону привокзальной площади. – Знаешь, вчера я никак не мог взять в толк, почему ты выбрал для своей дурной затеи дом Вайскопфа. Еще эти твои разговоры про благородных разбойников и алчных стяжателей. Яков Александрович, насколько мне известно, отнюдь не дурной человек: не злой и не жадный. Но потом я подумал… не так много состоятельных домов в нашем городке. А даже и небедные дома все в семь-десять комнат, и всегда кто-то там есть: дети, бабки, тетки, прислуга… А у полковника дом большой, народу в нем мало. И расположен он удобно, в самом центре: если увидят тебя рядом, то никто не удивится, не спросит, зачем тебя туда понесло. Словом, если бы я задумал сделать такую глупость, как ты вчера, то, пожалуй, тоже залез бы к Вайскопфу. К тому же, человек он неглупый и благородный. Может, шутку бы и не оценил, но в полицию из-за одного жилета, пусть и шелкового, вряд ли стал бы заявлять, если бы ты, скажем, все-таки попался с поличным.
– Вот ведь как ты обстоятельно рассуждаешь, – задумался Иван Никитич. – А ведь и то правда. Я-то при выборе дома исходил только из того, как туда сподручнее и незаметнее можно было бы влезть. А за домом Вайскопфа как раз подходящая местность: пустой лужок, где вечером вряд ли кого-то встретишь – да ты сам знаешь.
В трактире в этот час, как и ожидалось, было совсем малолюдно, только у двери сидели, низко склонившись над тарелками с супом два каких-то мимоезжих мужика, чья нагруженная товаром телега стояла на площади. Иван Никитич и Тойво выбрали столик в самом конце зала, взяли по тарелке щей и мясной пирог.
– Поговорить нам надо бы на трезвую голову, – строго сказал Тойво, и Иван Никитич, вздохнув, не стал спорить. Когда половой принес все заказанное, Купря, низко склонившись над столом, горячо, но как можно тише заговорил:
– Как все-таки это удачно, что Амалия Витальевна нас сегодня пригласила в гости! Как по заказу! Как раз не откладывая и подброшу назад все, что вынес у них давеча из дому.
– Только на мою помощь не рассчитывай! – сердито откликнулся Тойво, протирая салфеткой трактирную ложку и придирчиво осматривая ее, прежде чем приступить к еде. Потом они некоторое время молчали, занятые трапезой.
– А неплохие щи у них, – заметил, наконец, Иван Никитич. – Для привокзального трактира весьма недурные. Не то, что ожидаешь встретить в заведении такого пошиба, где, небось, и напитки разбавляют. Можно было бы подумать, что подадут одну воду с капустой, ан нет. Настоящие наваристые щи. Даже вот мясо со всей очевидностью есть в тарелке. За этакие деньги весьма недурно. Или это оттого, что хозяин признал нас? Может быть, незнакомым, тем, кто здесь только проездом, он что похуже предлагает, как ты думаешь?
– Я, Иван Никитич, вообще о еде столько не думаю, – отрезал Тойво. – И я даже не понимаю, почему сейчас твои мысли заняты щами, а не похищенным золотом.
– И что же ты думаешь по поводу похищенного золота? – несколько обиженно спросил Купря, отодвигая пустую тарелку и принимаясь за пирог.
– Ну, во-первых, совершенно очевидно, что арестовали они невиновного.
– Это почему ты так решил? – удивился Иван Никитич с полным ртом, дожевал и спросил снова, потому что Тойво смотрел на него удивленно и молчал:
– Почему тебе так очевидно, что это педагогическое светило не причастно к краже?
– То есть мясо в щах ты заметил, а явную несуразицу в решениях пристава – нет? – саркастически уточнил Виртанен, вытирая рот салфеткой. – Решение пристава мне вполне понятно, он должен как можно скорее отрапортовать о принятых мерах. В таком громком деле у него нет времени на размышления. Но ты-то ведь можешь держать глаза открытыми. Ты же видел разбитое окно на первом этаже музея? Стекло там не целиком выбито, а только нижняя его часть. Я сразу обратил на это внимание и подумал, что пролезть внутрь через образовавшееся отверстие мог бы только худощавый, некрупный человек. Или ребенок, скажем, подросток. Во всяком случае, человек с комплекцией этого учителя, Носовича, никак не протиснулся бы. Пролезая, он непременно задел бы оставшееся в раме стекло, и оно выпало бы из рамы.
– Нда-а, – отвечал Купря, которого неприятно удивило то, что он совершенно ничего не придумал по поводу ограбления музея, тогда как его друг сделал такие точные наблюдения. – Так знаешь что? Это ведь тогда очень даже логично получается! Этот учитель был в сговоре с кем-то из своих учеников. Ты сам сказал, что подросток вполне мог бы пролезть в разбитое окно.
Тойво обдумал этот вариант и покачал головой:
– Носович – не брат милосердия из приюта для бедных. Ученики такого уважаемого учителя, насколько я понимаю, – это дети из хороших семей. Зачем бы им идти на преступление ради учителя?
– Ну, не знаю. Может, это какой-нибудь ученик, который совершенно не успевает по учебе, или такой, которому грозило наказание за серьезный проступок. И Носович согласился закрыть глаза на этот проступок или пообещал отличные оценки в обмен на услугу и подбил мальчишку совершить кражу.
– Ты, братец, очень невысокого мнения об умственных способностях этого педагога, – хмыкнул Тойво. – Будь все так, как ты тут говоришь, Носович попал бы в вечную зависимость от шантажиста. Представь себе: иметь ученика, который и так уже плохо зарекомендовал себя, и в добавок дать ему в руки ключ к раскрытию громкого преступления. Да любые гимназические проступки будут прощены тому, кто откроет полиции или газетчикам личность злоумышленника, похитившего наш золотой клад.
– Да, пожалуй… – неохотно согласился Купря.
– И главного ты не учитываешь, – спокойно продолжал Тойво.
– Главного? Это чего же, позволь спросить?
Тойво махнул рукой половому, тот расторопно убрал со стола пустые тарелки, смахнул тряпкой крошки. На освободившейся столешнице художник развернул свой альбом с сегодняшними зарисовками.
– Посмотри внимательно на разбитую витрину.
– Смотрю, – Купря послушно склонился над рисунком.
– И что ты видишь?
– Ничего. Все украдено.
– А ты хоть примерно помнишь, что и как тут было выставлено?
– Помню ли я наше золотоболотинское золото? Да конечно же помню! Коник был с поджатыми ножками и гривой колечками. Небольшой, вершка два в длину. Широкий браслет с узором. Две серёжки, увесистые с виду, каждая составлена из узорной дуги и прицепленных к ней колечек. И монеты, которые были в витрине расположены так, будто высыпаются из глиняного кувшина, в котором их нашли. Монеты частью золотые, частью медные или из какого-то другого металла, я уж не помню. А кувшин был расколотый надвое, и с отбитым куском.
– И вывод? – Тойво старался быть терпеливым, но в его голосе явно слышались нотки удивления. Он никак не мог понять, как окружающие пропустили настолько очевидное обстоятельство.
– Ты только посмотри, Иван, я постарался зарисовать витрину точно, с учетом масштаба. Ну как – скажи ты мне! – можно через такое небольшое отверстие вытащить все эти предметы? Стекло все в трещинах, только задень его и расколется. Что это за рука такая, которая мало того, что настолько длинная и тонкая, так ещё и изгибается так хорошо, и просовывается так далеко?
– Так все-таки это был ребенок?! – воскликнул Иван Никитич. Тойво некоторое время грустно смотрел на своего друга, потом захлопнул альбом и подвел итог:
– Думай, Иван Никитич. Думай до вечера. Тебе придется обо всем этом доложить Вайскопфу.
– Если ты уже знаешь разгадку, то почему бы тебе самому не рассказать?
– Нет, уволь, – вздохнул Тойво. – Ты меня знаешь, я не лезу в чужие дела. И к Вайкопфам сегодня не пошел бы, сказался бы больным или сослался бы на охватившее меня творческое вдохновение, которое заставило забыть о времени. Я так уже делал, и не раз. Да ты знаешь. Но мне не нравится, что обвиняют этого приезжего молодого учителя. Мне он показался серьезным, честным человеком. Как представлю, что у него на душе сейчас творится!
– Так что же ты сразу-то не сказал ничего?
– Я, Иван Никитич, ты знаешь меня, хотел сначала все обдумать, убедиться, что не ошибаюсь. Кроме того, не хотел говорить при Ивлине. И врагом себе наживать полицейского пристава тоже не имею ни малейшего желания. Пусть полковник ему все эти соображения донесет, так оно солиднее будет.
– Пожалуй, ты и прав, – согласился Купря.
– Ладно, пора бы идти. Надо еще переодеться перед светским визитом, – Тойво решительно поднялся, сложил альбом и достал деньги, чтобы расплатиться. – Скажи-ка, Иван, ты бывал уже у Вайскопфов? Надеюсь, они не ждут, что я надену фрак?
– Фрак? Вот уж не представляю тебя во фраке, – хмыкнул Купря. – Дома у них я не бывал. Ой, нет, что же это я говорю? Ведь однажды побывал. Но вот только хозяев не было дома. Да ты понял, ты знаешь ведь. Как бы то ни было, я наряжаться тоже не собираюсь, просто в пиджаке пойду. Ненавижу эти церемонии. В конце концов, мы идем по делу, а не на прием.
Тойво взглянул на Купрю и напомнил заговорщицким тоном:
– Да смотри, жилет не забудь! Предвкушаю отдельное удовольствие понаблюдать за тобой этим вечером!
– И жилет, и запонки… – задумчиво покивал Иван Никитич, отсчитывая причитающиеся с него монетки.
– Запонки? Какие запонки? – не понял Тойво. – Что ты имеешь в виду?
– Да вот, брат Тойво, я же еще и коробочку с запонками полковника прихватил вчера. Сунул в карман, считай, что машинально, и забыл. Потом уже думаю: что это у меня такое в кармане?
– Ну Иван… – Тойво только махнул рукой и, в сердцах хлопнув дверью, покинул трактир.
О проекте
О подписке
Другие проекты