Глава 5,

в которой герои отправляются в гости

К полковнику Вайскопфу Иван Никитич немного опоздал, потому что поругался с Лидией Прокофьевной. Она сердилась на него из-за испорченного пиджака – того самого, фланелевого, в котором Купря лазал в дом полковника. Оказалось, что он не только оборвал где-то пуговицу, но и протер рукав чуть не до дырки, да ещё и испачкал спину. Лида говорила, что пиджак этот был новый, очень приличный. Кроме того, она сокрушалась, что не знает, в чем Иван Никитич должен отправиться в гости к Вайскопфам. Наконец, сошлись на темно-сером костюме-тройке, не новом, но вполне подходящем для визита в приличный дом. Этот костюм Ивана Никитича вполне устраивал: он сразу прикинул, что под пиджаком из плотной ткани легко будет спрятать полковничий жилет, который нужно было сегодня непременно пронести обратно в дом его владельца, как и коробочку с похищенными запонками. Лида еще какое-то время переживала о том, что этот костюм слишком плотный для теплого весеннего вечера, что Ивану Никитичу в нем будет жарко и неудобно. Кроме этого, как на грех, Соня и Лиза затеяли беготню во дворе, их фигурки мелькали то тут, то там, и Иван Никитич никак не мог улучить минуту, чтобы незаметно зайти в дровяной сарай и вытащить спрятанные там жилет и запонки. Когда же это ему, наконец, удалось, то тут разволновался Самсон. Пес решил, что перекладывание дров – это веселая игра, стал лаять и напрыгивать на хозяина, выдавая всем его местоположение. Уже стоя у калитки, Купря чуть не погорел, когда Лида взялась поправлять на нем галстук и пиджак. Иван Никитич вырвался из ее заботливых рук, справедливо опасаясь, что через мгновение она обнаружит запрятанный под пиджаком чужой шелковый жилет.

Так что, когда Купря прибыл к полковнику, Тойво был уже на месте. Все собрались в гостиной. Иван Никитич с некоторым смущением и даже стыдом переступил порог этого дома, вспоминая о том, как намедни влезал сюда через окно. Однако, смущение не помешало ему с интересом разглядывать изящную обстановку комнат. Видно было, что Амалия Вайскопф уделила много внимания своему интерьеру, продумав сочетание цветов и форм. Разговор, похоже, шел как раз об этом.

– Мне очень приятно, господин Виртанен, что вы как художник отметили мой скромный модерн, – говорила хозяйка гостиной. – Я без ума от этого стиля. Старая тяжеловесная мебель буквально не давала мне дышать, так что я полностью сменила здесь все, каждую полочку и каждый стул.

Иван Никитич нашел обстановку гостиной весьма подходящей для своей задумки: в комнате было много полочек и этажерок, украшенных изящными фарфоровыми вазочками и безделушками, на креслах и стульях живописно лежали вышитые подушки – одним словом, здесь наблюдалось достаточное количество укромных мест, куда можно было бы незаметно подбросить похищенные запонки и жилет.

– Но давайте же перейдем к нашему ограблению, раз Иван Никитич уже здесь.

– К ограблению? – вздрогнул Иван Никитич, и тут же спохватился:

– Ах, да, конечно! К ограблению музея!

Тойво, не теряя времени, разложил на столе свои зарисовки, на которых была запечатлена разбитая витрина и предложил Купре и Вайскопфам сравнить их со своим старым наброском, сделанным, когда черезболотинское золото было впервые выставлено на обозрение публики.

– Сегодня днем я уже предлагал Ивану Никитичу разгадать эту загадку, – рассказывал художник. – Несоответствие, на мой взгляд, очевидное. Как можно через такое небольшое отверстие вытащить из-под хрупкого стекла, не повредив его еще больше, все эти предметы, находившиеся в том числе не только непосредственно под отверстием, но и на некотором расстоянии справа и слева от него, как вы видите на моем старом рисунке?

– И что же, Иван Никитич, вы решили эту задачу? – спросила Амалия Витальевна, которая заметно волновалась, вздыхала, сжимала на груди руки и поминутно поглядывала на своего хранившего серьезное молчание мужа. Отставной полковник Вайскопф был высоким, сухопарым мужчиной уже далеко за пятьдесят, со скупыми уверенными движениями человека, привыкшего отдавать приказы. Выправка и подчеркнутая аккуратность с первого взгляда выдавали в нем бывшего военного. Он был значительно старше своей жены и выше её на голову, что еще больше подчеркивало различие в их возрасте и характерах. Иван Никитич вздохнул, развел руками и сказал:

– Господин Виртанен, оценивая отверстие взглядом художника, уверяет, что злоумышленник должен был обладать нечеловечески тонкой и длинной рукой, чтобы выудить все золотые предметы, не разбив стекла ещё больше, чем оно было разбито так, как он зарисовал сегодня. Мне в связи с этим вспомнился рассказ одного английского писателя по фамилии По. Да, вот такая необычная фамилия. А тот его рассказ – это довольно жуткая история о загадочном убийстве, совершенном в Париже, где убитая женщина оказалась спрятанной в дымоходе.

– О Господи, спаси и сохрани! – ахнула госпожа Вайскопф, широко распахнула глаза и прижала руки к груди.

– Ах нет, не тревожьтесь, любезная Амалия Витальевна, ничего такого на самом деле не происходило, это всего лишь вымышленная история, – Иван Никитич беспечно махнул рукой и пояснил:

– С точки зрения построения сюжета этот рассказ примечателен тем, что в нем писатель решил показать нам нить логических рассуждений, которая приводит героев к раскрытию преступления. Для того времени это было ново, хотя теперь-то многие авторы пользуются этим приемом. Рассказ был написан, думается, более полувека назад. Впрочем, я должен попросить прощения: вам, должно быть, вся эта писательская кухня неинтересна. Так что вернемся к сюжету. В том рассказе один из главных героев обладает большой начитанностью и свежестью воображения, что позволяет ему по незначительным приметам выстраивать цепь верных умозаключений.

– Так героям все же удается изобличить преступника? – полковник прервал, наконец, свое молчание, чтобы вернуть Ивана Никитича к золотоболотинскому происшествию. – И тут кроется, по вашему мнению, некая подсказка к нашему делу?

– Ну конечно же, в финале преступление оказывается раскрыто! В противном случае рассказ не имел бы успеха. Разум торжествует, причем полиция оказывается не у дел. Развязка этой истории совершенно непредсказуемая. Как вы думаете, кто оказался убийцей? – Иван Никитич не на шутку увлекся литературной аналогией. – Этот некто, обладавший нечеловеческой силой и ловкостью, оказался и в самом деле вовсе не человеком! Вообразите, убийцей была гигантская обезьяна, орангутанг!

– Позвольте, но откуда же в Париже взялась гигантская африканская обезьяна? – засомневалась Амалия Витальевна и вдруг порывисто обратилась к мужу. – Яков Александрович, дорогой, обещай мне, что когда эта ужасная история с кражей золота закончится, мы непременно на пару недель поедем в Париж! И остановимся опять в том отеле. Ты помнишь?..

Полковник Вайскопф отвлекся от рассматривания зарисовок Виртанена, посмотрел на жену и улыбнулся неожиданно теплой и ласковой улыбкой, совершенно преобразившей его строгое лицо. Глядя на них, Иван Никитич вдруг понял, что эти двое сейчас на несколько мгновений совершенно забыли о разбитой витрине, золоте, полицейском расследовании…

«Как мило, – подумал Иван Никитич. – Они, похоже, все еще влюблены друг в друга».

– А гигантская обезьяна, насколько я помню, в том рассказе сбежала от моряка, прибывшего в город как раз накануне злодеяния, – припомнил он. – Он привез ее в Париж в надежде выгодно продать, да только получил от нее одни неприятности.

– Писательская фантазия неистощима, как и твои познания в этой области, Иван Никитич! – сухо заметил Тойво. – Уж не предполагаешь ли ты участие цирковых обезьян или каких других зверей в ограблении нашего Болотинского музея?

– Не ты ли сам предположил, что человеческая рука такой длинной и тонкой быть не может? – обиделся Купря.

– Так, может быть, злоумышленник использовал какой-то инструмент, какой-нибудь крючок? – предположил Яков Александрович.

– Все это представляется мне слишком сложным, – покачал головой Тойво. – Вор и так разбил витрину. Почему было не ударить по ней ещё раз, сделав отверстие более удобным и не ускорить тем самым весь процесс? Он ведь должен был поминутно ждать, что разбитое внизу окно обнаружат и кинутся выяснять, что случилось.

– Что ж, – подытожил полковник. – Если воришка не воспользовался помощью дрессированной обезьяны и не имел при себе хитроумного приспособления для выуживания золотых вещиц из-под стекла, то у нас, пожалуй, остается только одно, причем самое простое объяснение.

Все посмотрели на Якова Александровича, а он, словно выдерживая театральную паузу, ещё раз внимательно изучил разложенные на столе рисунки Виртанена.

– Нам остается только заключить, что у вора был ключ от витрины, – подытожил он, наконец.

– Как был ключ? – не поверила Амалия Витальевна.

– Он отпер витрину, достал золотые предметы, потом снова запер её и уже только потом разбил стекло.

– Но зачем было бить стекло после кражи? – не понял Купря.

– Преступник, видимо, хотел отвести от себя подозрение, – подал голос Тойво, который, очевидно, уже давно пришел к тому же выводу, что и Яков Александрович.

– Ах как хитро задумано! – восхитился Иван Никитич, и не удержался, полез в карман за блокнотом, чтобы записать весь ход рассуждений. Но в кармане его пальцы наткнулись на коробочку с запонками, которые предстояло каким-то образом подбросить Вайскопфам, и настроение его мигом испортилось. Он тут же ощутил припрятанный под пиджаком туго свернутый жилет, о котором на время совершенно забыл, и стал беспокоиться о том, не слишком ли заметно, что он что-то прячет, и как бы поскорее провернуть всю эту историю с возвратом вещей полковнику.

– Остается выяснить, кто имел доступ к ключам от витрины с золотом. Насколько я помню, таких ключей было сделано всего три, – продолжал рассуждать Яков Александрович. – Первый, само собой, хранится у меня. Ещё один ключ есть у директора музея, Романа Гавриловича Морозова. А третий был, кажется, в распоряжении смотрителя.

– Ах, это все так неприятно и так утомительно, – вздохнула Амалия Витальевна. – Пойдемте, господа, лучше чай пить!

– Да-да, прошу вас пройти в столовую, – подхватил Яков Александрович. – Вы не поверите, но у нас есть сегодня рассказ об еще одном загадочном происшествии.

Тойво бросил быстрый взгляд на Купрю, и тот понял: его друг догадывается, каким неудобным и тяжелым грузом были припрятанный под пиджаком жилет и лежавшая в кармане коробочка с запонками. Им двоим со всей очевидностью было известно, о каком «загадочном происшествии» сейчас пойдет речь. Иван Никитич сделал вид, что замешкался, изучая разложенные на столе рисунки Виртанена. Всего-то и нужно было чуть отстать от хозяев дома и остаться в комнате одному хоть на минуту. Он уже присмотрел изящное кресло, стоявшее по пути к двери. Жилет можно было запихнуть под разложенные на нем подушки, покрытые вышитыми ирисами, туда же бросить и запонки. Но Яков Александрович как на грех оказался очень любезным хозяином. Терпеливо улыбаясь, он стоял, заботливо придерживая дверь для замешкавшегося гостя.

– Прошу вас, Иван Никитич, уверен, вы не откажетесь немного закусить. Я успел на обратном пути из Петербурга зайти к «Жоржу Борману». Впрочем, стоит признать, что я при любой оказии захожу к нему на Невский: Амалия обожает его конфеты. Я и сегодня привез кое-что к столу. Таких бисквитов в нашем Золотоболотинске не купишь.

В столовой уже было накрыто, но, как ни странно, вид бисквитов, конфет и пастилы ничуть не поднял настроение Ивану Никитичу, что было на него совершенно не похоже. На вопросительный взгляд Тойво он только понуро опустил голову.

– Вообразите себе, что ещё приключилось вчера, – заговорила Амалия Витальевна, едва дождавшись, когда все рассядутся за столом. – Это просто что-то невероятное, видимо, на небе в ту ночь каким-то особым образом сошлись звезды. В это с трудом можно поверить, но ведь и нас вчера чуть не ограбили!

– Как?! Вас?! – с чувством воскликнул Иван Никитич.

– Не может быть, – серьезно проговорил Тойво, глядя при этом не на взволнованную хозяйку дома, а исключительно на Купрю.

– История вышла, надо сказать, какая-то нелепая. Вчера, как вы знаете, Яков Александрович был в Петербурге, а я поехала слушать этого итальянца. Кстати, голос у него слабоват, я бы сказала. В большом зале он бы совсем потерялся, но для нас тут, в нашей провинции, это хоть какое-то развлечение, – Амалия с упреком взглянула на мужа и продолжала:

– Так вот, дом оставался на пару часов совсем пуст. Горничная отпросилась навестить свою родню, Степан был со мной, точнее, при экипаже, а Федор – с Яковом Александровичем. Кухарка не в счет, она ночует при кухне и не бывает в этой части дома. И вот, видимо, прознав об этом, вор и влез к нам. Мы не сразу это обнаружили, а только уже по утру. Воришка пролез в окно комнаты, где моя Авдотья обычно приводит в порядок одежду: гладит, чинит.

Яков Александрович вдруг порывисто поднялся на ноги.

– Простите меня, господа, но я совершенно внезапно подумал, что… я должен сейчас же незамедлительно отлучиться буквально на минуту и проверить одно обстоятельство!

Он стремительно покинул комнату. Над столом повисло недоуменное молчание, гостям оставалось только обмениваться растерянными улыбками с хозяйкой дома. Полковник, впрочем, действительно, скоро вернулся и объявил:

– Простите меня, господа, и ты, Амалия! Сейчас, когда мы заговорили об этом курьезном ночном происшествии в моем доме, я вдруг связал его с кражей в музее. Что если это не было простым совпадением? Что если наш вчерашний воришка залезал сюда для того, чтобы взять ключи от музея? Ведь теперь мы логическим путем установили, что музейный вор воспользовался ключом от витрины. Выходит, он мог к нам как раз за ним и приходить. Мне просто раньше такое и в голову не приходило. Да я, признаться, почти и не вспоминал до сегодняшнего дня, что этот ключ хранится у меня.

– И что же? Ваш ключ на месте? – спросил Тойво, бросив очередной странный взгляд на Ивана Никитича. Тот только с непониманием поднял брови. Не думает же Виртанен, что он, Купря, причастен еще и к ограблению музея?

– Слава Богу, все в порядке, – доложил полковник. – Я проверил сейчас. Ключ на месте, в запертом ящике письменного стола. Я положил его туда несколько лет назад и, кажется, с тех пор так ни разу им и не воспользовался.

– Ах, Яшенька, ты меня так напугал! – Амалия принялась обмахиваться платочком, распространяя над столом тонкий запах духов.

– Прости, душа моя, я не хотел тебя волновать, – Яков Александрович посмотрел на жену взглядом, полным раскаяния и, протянув руку через стол, пожал ее ладонь.

«Да, похоже, они по-настоящему любят друг друга! – снова невольно отметил про себя Иван Никитич. – Вот бы не подумал. Всегда считал, что он сухарь, а она пустышка. Да нет, стыдно было так думать о малознакомых людях. Недаром, все-таки они пользуются уважением в городе!»

– Теперь я уже не в состоянии говорить дальше. Пусть Авдотья сама расскажет. Дуня! – позвала хозяйка. – Да где она? Дуня! Из уст свидетельницы рассказ живее получится. Боже мой, как это все, однако, неприятно!

Прислуга тут же явилась. Это была совсем молодая девушка, почти ребенок. Иван Никитич нашел, что она вырастет, вероятно, в довольно миловидную девицу, разве что глаза были посажены слишком близко и как будто слегка бегали. Впрочем, подумал Купря, Амалия Витальевна была, очевидно, вздорной и переменчивой в своих решениях хозяйкой, так что слуги при ней не знали, чего ожидать, и нервничали.

– Дуня, расскажи-ка господам, как ты обнаружила, что к нам в дом наведался воришка! – потребовала Амалия Витальевна. Иван Никитич застыл на своем стуле, потом поспешно схватил чашку и постарался спрятаться за ней.