Катя впервые осмелилась заглянуть в лицо человеку, который сумел перебить Дракона, и тот замолк – это мало кому удавалось на её памяти.

Лицо Кравцова мало отличалось от других мужских лиц, к которым Катя давно и прочно утратила интерес, разве что не выражало усталого равнодушия и тупой озлобленности, которых она насмотрелась достаточно. Он пристально поглядел на Катю, и в карих глазах застыло сожаление. Не жалость, а именно сожаление о том, что ей пришлось пережить. Неужели понял? На несколько секунд стало легче дышать.

Она раскрылась, почти поверила – и тут же захлопнулась, вспомнив лисью мордочку женщины из московской опеки. Катя пришла за советом, а эта лицемерка тем же вечером позвонила матери Дракона. Она думала тогда, что он убьёт, но он всего лишь переколотил половину посуды. “Никому нельзя доверять”, – напомнила себе Катя.

– 

Товарищ капитан, – сухо начала она, – судом определено, что Таня… что ребёнок проживает со мной. Мой адвокат пояснил мне, что бывший супруг вправе обратиться за определением порядка общения в суд, а до того момента я ничем ему не обязана…

– 

Посмотрите, товарищ капитан, – не выдержал Дракон, – какая ярость, какая навязчивость идеи! Это говорит о том, что обида не прошла и вполне возможно, что мы с моей супругой, а я специально не употребляю сочетание “бывшая супруга”, потому что она моя супруга перед богом, ведь у нас общий ребёнок…

– 

Тогда ты многоженец! – вырвалось у Кати.

– 

Да, у меня трое детей и даже двое внуков, – раздуваясь, как индюк, невозмутимо продолжил он. – Но это свидетельствует лишь о том, что я знаю, как нужно воспитывать детей, имею колоссальный опыт, а моя покойная матушка – заслуженный учитель России…

В какой-то момент в Катином мозгу включился защитный механизм, и она просто перестала слушать.

9

Жаркое лето. Мрачный тёмный зал Савёловского дворца бракосочетания с нелепой советской люстрой и пыльными коврами. Звуки расстроенной арфы. “Катюша, моя старшая дочь Оля выходит замуж, мы должны присутствовать…” Должны. Катя всегда была должна.

Они поздравляли невесту самыми последними под перекрёстным огнём недружелюбных взглядов гостей. Наверное, подумала Катя, они недовольны, что отец невесты взял в жёны ровесницу дочери. Невеста подала ей руку и робко обхватила за плечи, изображая объятия. Когда Дракон попытался обнять дочь, она демонстративно отстранилась. Мать невесты смотрела с нескрываемым презрением. Катя не была уверена, что они сказали друг другу хоть слово за весь день.

Позже, в уборной банкетного зала, первая жена Дракона подошла к Кате. Она была навеселе, растрёпанная, с пятнами красного вина на подоле дорогого платья.

– 

Ну, как тебе? – спросила она, наблюдая в зеркало за тем, как Катя красит губы.

– 

Очень красивая свадьба, – искренне ответила Катя.

– 

Я не о том. Как тебе с ним живётся?

Следовало сказать что-то вроде “не твоё дело”, но она смутилась, как школьница у доски:

– 

Да так

… Неплохо.

Их взгляды встретились в зеркале. Бывшая жена Дракона посмотрела с сожалением, как на неизлечимо больную:

– 

Он сказал тебе, что лишён родительских прав в отношении Ольги?

– 

Нет.

Больше всего Кате хотелось уйти и не возвращаться в зал, а исчезнуть насовсем – сесть в поезд до П. прямо в нелепом синтетическом платье, похожем на полиэтиленовый мешок, и босоножках, в которых удобно только сидеть.

– 

Она настояла на том, чтобы пригласить его. Я была против.

– 

За что… он лишён прав?

Катя не хотела спрашивать, не хотела верить, не должна была верить… Она чувствовала, что предаёт Дракона, но почему-то была уверена, что эта женщина не лжёт.

– 

Когда Оле было полтора года, он угрожал убить её.

– 

Что?!

Катя зажала ладонью рот. Надо было зажимать уши, а она – рот, чтобы дослушать это до конца. Ей нужно знать. Потом она спросит его самого, и он ответит: “Конечно же, Катюша, это неправда, моя бывшая супруга весьма впечатлительна…” Но усталая пьяная женщина смотрела на Катю, и красные блестящие глаза были полны суеверного ужаса. Она видела это наяву, снова переживая самый страшный момент своей жизни.

– 

…Оле было полтора годика, – начала она, – и мы отдыхали на даче. Мы с ним, мой отец и Оля. Папа был ректором одного крупного вуза. В тот день я пошла с утра на речку. Было жарко и очень хотелось искупаться. Он, муж, не пошёл со мной – накануне подхватил насморк. На речке я встретила друга детства. Возвращаясь, мы смеялись, дурачились, вспоминали какие-то шуточки… Живя с ним, я почти не виделась с друзьями и знакомыми, поэтому это было… как глоток воздуха. Мы попрощались. Я чмокнула его в щёку. Открыв калитку, я столкнулась с мужем. Он сидел на скамейке в сирени и всё слышал. Ничего не спрашивая, с размаху ударил меня по щеке. Оля – она была с ним – заплакала. На шум вышел папа и сразу понял, в чём дело. Он и раньше недолюбливал мужа, но тогда у него просто… флажок упал. Меня родители ни разу пальцем не тронули, а какой-то мерзавец позволяет себе бить его дочь?! Папа сказал ему убираться прямо сейчас, в чём есть, и больше никогда не показываться ему на глаза. Тогда муж схватил Олю за ноги и закричал, что… – она нервно сглотнула, – разобьёт ей голову об угол дома. Что со мной было… Я упала на колени, целовала ему ноги, билась, умоляла – он только улыбался и размахивал моим ребёнком, как мешком с мукой. И тогда папа очень спокойно сказал ему, что если с головы Оли хоть волос упадёт, его сгноят его в тюрьме. Он сам лично обеспечит ему такую камеру, где он каждый день будет умолять о расстреле. И только тогда он отпустил Олю… Он ведь, в сущности, трус. Мы, разумеется, развелись. Папа настоял, чтобы лишить его родительских прав. Уголовного дела, правда, так и не случилось – папа не хотел огласки… Послушай меня, дурочка, не вздумай рожать от него детей!