Я попытался интерпретировать увиденное, но быстро решил, что занялся откровенной фигней, засобирался проветриться и размять ноги. Что за время суток встретит меня на воле я не предполагал, только надеялся, что это будут часы, когда родной алкогольный магазин внизу, гостеприимно, уже или ещё, но открыт.
Натянув на себя всю имеющуюся одежду (вполне было понятно, что до магазина дотяну – точно не замёрзну насмерть и не паду на скаку от несусветной жары – лишнюю тряпку-другую всегда можно скинуть), я отчалил от кресла, наискосок в дверь и дальше вниз, к свету. Было ощущение, что ответ на вопрос, связанный с моими манипуляциями с брошенными на пол предметами, во всей своей очевидной красе встретит меня именно во время прогулки. Мне показалось, что скорость, с которой я оделся и выскочил наружу, тоже была частью процесса движения по направлению к ожидающим меня событиям.
Огромный, не имеющий в своем окружении никого, кто бы сравнился с ним размерами и функционалом, создание из земель-и-вод Салатового мира толстокожих, крылатый Друг-Он недоумевал, почему он ощущает, как его медленно покидает что-то основное, видимо, если бы он мог так образно об этом рассуждать, то назвал бы это основное своей жизнью. Друг-Он отдыхал, внезапно его облепили, как муравьи, одетые в доспехи многочисленные создания, очень явно старающиеся лишить его подвижности навсегда-навсегда. И им, воинам земель-и-вод Золотистого мира, очень даже удалось убить гигантского Друга-Он. А затем, очень быстро и просто, всех остальных толстокожих созданий округи. Обитатели Салатового мира существовали, разыгрывая между собой нехитрые интриги жизни, питающихся разным, существ. Кто-то прятался, кто-то искал, всем хватало места и корма. Но, внезапно настало время, которое поменяло в их жизни всё, сказать проще, всё уничтожило.
Когда адаптивный Свет, всегда и везде присутствующий и сопровождающий создания во всех их делах, повсеместно, на всех территориях земель-и-вод, изобретённый и заалгоритмированный создателями в качестве универсального «всевидящего ока» и спутника всего сущего, сообщил обитателям сервака "Baby-лоно", что известнейший Голый-Он вытворил с собой совершенно запредельное нечто, то все криэйторы этой зоны встали со своих мест как по команде. Исключительно незнакомое ощущение тревоги, которое Свет не мог передавать в принципе, будучи совершенно пассивным наблюдателем и нянькой для всех созданий, всегда сообщающий создателям только описательно построенные факты, на этот раз Светом было распространено быстро и, смертельно для создателей, конкретно. Стоявший близко к своему сослуживцу уборщик территории сервака, одним движением перекусил шейную артерию своего товарища. Чувство тревоги породило критическую массу других пагубных чувств, на что, среагировав, Воля, не нашла иного выхода, кроме как уничтожить саму себя, почувствовав, что взаимная безусловная поддержка создателя и Воли себя исчерпала. Кстати, перегрызть артерию, чтобы завершить земной путь не было коварным насилием или произволом сумасшедшего. Имея в виду, что мышцы челюсти и зубы вполне способны кратчайшим путём добиться цели, укусивший воспользовался мгновенно построенным алгоритмом. Эти действия никак не могли контролироваться или управляться инструментами милосердия или сострадания, потому что то, что разом перечеркнуло саму идею существования благих намерений (если их бесконечное и всеобъемлющее ВСЁ так можно назвать), перечеркнуло и идею существования создателей.
Итак, приехали. Исчезновение создателей было катастрофой, но вот вопрос, было ли это событие заметно и созданиям? Создания выбрали свой путь и продолжили трансформации, никак не согласуясь с мнением, внезапно покинувших их, создателей. А если создатели всё-таки оказались способными уничтожить себя, так ли они отличались от своих созданий? Или Скорость ухода из жизни как раз и была тем основополагающим Нюансом?..
На выходе из магазина меня уже встречали. Первым в глаза бросился вязаный красный колпак, как у Пиноккио, с Бениньи в роли Джепетто. Колпак приблизился и я увидел, что он не один. Рядом с ним семенил пухлый мужичок в очках, перемотанных на переносице синей изолентой. Тот, кто носил колпак, был в шортах и в шлепках, икры ног были покрыты обильными, но невнятными татуировками, больше напоминающими результат нападения вышедшего из себя школьника, с шариковой ручкой на лист тетради по математике, когда задача "ни-хре-на не получается!". Тот, что был в очках, постоянно забегал то слева, то справа от спутника в колпаке, не сумев определиться, скосив левый или правый глаз удобнее бы было перед ним заискивать.
– Меня Паст зовут, – громко сказал, протягивая мне руку, ладонью вверх, человек в колпаке.
– А меня Фьюче! – подхватил очкарик, высунув язык, как собака и наклонил вбок голову, ожидая оценки своей меткой реплики.
– Фу-фу-че, – по-доброму подхватил Паст, легко ткнув локтем в бок своего низкорослого спутника.
– Мы со школы друзья, – добавил Фьюче, – Димкина фамилия Прошлый, а моя Фучик, Стасик Фучик, ну, Стас, так-то, естессно. Я не имею наклонностей к репортажам с петлей на шее, если вы понимаете, о чём я. Ведь и робот Бендер из Футурамы отношения к Остапу Бендеру не имеет, само собой, хм, вот я уверенностью блеснул, а, вдруг, имеет? Но с чехами мои пращуры, верняк, скрещивались.
– С чухами скрещивались, – ещё разок тычок локтем, Фучик ойкнул, – хорош трещать, амиго, дай с человеком побеседовать о делах наших скорбных, – чуток повысил голос Димка-Паст.
– Если что, я занят сейчас, – буркнул я, и выразительно глянул в сторону магазина.
– Димка – капитан дальнего плавания, а я переводчик с суахили, язык такой, у меня папа там работал работу, я там в школу ходил, потом закрутилось, так и не женился ещё, хотя в планах, конечно, есть. Искать невесту среди переводчиков с суахили совсем не айс идея, хотя и там встречаются дамы вполне ничего, но это только по рассказам, не из личного опыта, – пулемётом выстрочил Фучик, так достоверно озвучив непростую обстановку в своей голове.
– Дэ-э, – его остановить, если только катком переехать повезёт, тогда я хоть пение птиц различать начну. То море плещет, то этот хоббит без пауз лепит горбатого, неужели это и есть моя вынужденная норма комфорта, небесами ниспосланная? А опция просто полежать под дубом, почёсываясь, так в грёзах и протухнет?, – глядя под ноги внятно проговорил Паст, непонятно, к кому обращаясь. Но я разобрал каждое слово. Капитан, ясен болт, командир, значит, голосом владеет.
У меня пронеслась мысль, вслед всем событиям, произошедшим после моего недавнего пробуждения, я немедленно её озвучил, обращаясь к случайным (вот, мысль такая и была: к случайным ли?) встречным. Хоть я и предполагал, что моё участие в процессах, даже в виде адресных вопросов для облегчения понимания, ни к чему не приведёт. Но, цитатник на все случаи жизни, выдававшийся вместе с основами родного языка, требовал от моей незаконченной мысли внедрения в шаблон, ведь я только и нашёл себя, когда начал игнорировать социальные пазлы.
– А лопаты ваши где? Мы же на поле чудес опаздываем? Или как? – проговорил я, наблюдая, пока приближался к концу фразы, как меняются лица моих собеседников, с приветливых на печальные.
– Лопат у нас нет, – вздохнул и пожал плечами Фучик, – мы же капитан и переводчик, нам ни Йориков откапывать, ни буржуазию зарывать некогда, да и скучно это. А повстречать летом мужчину в жёлтых резиновых сапогах, в фиолетовой шубе и с варежками на резинках на шее – это даже похоже на какую-то примету, скорее всего, добрую, благодаря вашей жизнерадостной цветовой гамме. Вот. Пошли мы, одним словом, пение птиц слушать и азори здесь тихие встречать.
И они ушли, толкаясь на ходу, Колпак задирал голову, видно, что хохотал над словами Стасика, но звуков их речи до меня не долетало, их заместил шум улицы.
Я почувствовал себя кисло, всё-таки инициатива брякнуть обидное исходила от меня, это было не по-моему и вообще, зачем я повёлся на эти загадки духа, навёл тень на плетень. Хотя, ладно, что себя ругать, общаться мне тоже не по душе, собутыльников я никогда не искал, само собой все разрешилось, забыли!
"Касатику пора в магазин", – сказал я сам себе и зашаркал к заклинившей в полуоткрытом (или в полузакрытом, давай, лепи, не заплёл ещё извилины до конца) положении двери. Протиснулся внутрь, зацепился варежкой на резинке за ручку двери, потянул на себя, получил меткую, безболезненную, оплеуху поперек щеки от вернувшейся к хозяину варежки. Повернулся к кассе, повернулся к полкам с напитками, повернулся опять к кассе. Да-да, конечно, оно, родное, Чувство Вины, конечно, спасибо, Колпак и Очки, за милое тренерское напутствие перед моей атакой на винные полки, это так тонко сработано!
На кассе, в наушниках, немного кивая в такт, вероятно, музыки, звучащей в наушниках, стояла массивная косточка от авокадо.
– Да, авокадо, интрига всё-таки вам близка, разумеется авокадо, куда мы без этой экзотики в наше время, – пропела косточка, обращаясь ко мне, – ма-ла-дой чела-авек, вы пробивать будете, очередь ви-идь! – продолжила кассирша, распевно призывая меня закончить начатое.
В руке я уже держал бутыляку с чем-то явно целебным, на этикетке был изображён жирный красный крест.
На запястье у меня была надета розовая резинка для волос, я поднёс её к терминалу, он пикнул, оплата прошла.
– Ради бо-ога, вы, прям, сама условность, во всей красе, – опять пропела кассирша, – честного и благородного слова рыцаря было бы достаточно, я вам верю! Была бы моя Воля, я бы всем отпускала за так, а так – Воля ваша!
Я отвернулся и пошёл на выход, пора было стряхивать с себя навязчиво налипающую со всех сторон и мешающую передвигаться рутину. Когда Воля снова стала моей, все встало на свои места.
Стоя посреди своей комнаты, я задумчиво наматывал на палец провод от наушников-инвалидов. Наклонившись и взяв с пола разэдакую косточку двумя пальцами, я поискал глазами, куда бы её закинуть, чтобы не грубо, но подальше с глаз долой. "Что за музычку вы, как оказалось, мадам, слушали и пританцовывали?", – пронеслось у меня в голове.
– Ах, а я думала, вы не спросите! – тут же прилетел ответ из ниоткуда, но, рассуждая здраво (вот неуместное совсем, в моем случае, слово), со стороны косточки.
– Вот, включаю, – добавила она, – это Джа, королева расслабона.
Я судорожно стал примерять наушники, прощупывая их по всей длине, опасаясь в спешке проткнуть торчащим проводком ушную перепонку. Этот сувенир залетел ко мне в гости из кармана чьих-то обносков, сам я отношений с этими гаджетами совсем не поддерживал, не случилось объективной необходимости.
– Ах, опять вы с условностями, наушники, ха, смех! Ещё спросите, на каком языке исполняется песенка, типа, "мне же не все равно, я же ушами слушаю", – раздался щелчок и вокруг всё заиграло-запело.
Вот он, текст, я запомнил, разумеется, хоть и не старался:
Расположи мои мысли
В порядке таком
Как все было вначале.
Выход, пока, нагрузиться вином,
Да так накачаться,
Чтоб почки кричали:
О!
О!
Обломись!
Так мне птицы кричали.
Обломись!
Так мне рыбы молчали.
Если хочешь, чувак,
Как все было вначале,
Ты из жизни сотри
Все, что были, печали,
Вот и лодка твоя
Простоит, не отчалив!
Я вот только что стал
Понимать, что иначе
И черёмуха пахла,
И на поезде чахлом
Я был искренне счастлив!
Я в реке,
Я, слепней отгоняя,
Глубоко так ныряю!
Так ныряю!
Обломись!
Наступила новая жизнь.
Обломись!
Ведь лёгкие планеты – это леса,
Зрение планеты – это океаны,
Конечности планеты – материки,
А где ты и все твои раны?
Где твои истерики?
А?
А?
А если ты видишь, вот он, конец!
То это, очевидно, только твой конец.
У нашей планеты нет конца,
Она ведь Мать и нас терпит без конца!
– Ганджа – это ответ?
– Нет!
– А мескалин – это ответ?
– Неет!
– А мухомор – это ответ?
– Неет!
– А какой ответ, а?
– А какой вопрос, а?
– А?
О проекте
О подписке