Иногда появляется девочка: вроде бы ничего особенного, только глаза, упрямство и бесстрашие, – а глядишь, из-за неё льются реки крови, сыпятся незыблемые государства, ходят ходуном целые миры.
Любой малый народ может стать большим и хочет этого.
Нет ни одного малого народа, который готов признать себя малым: чем меньше и слабее народ, тем больше он верит в своё величие и особую историческую миссию.
местный волхв одним глазом глядит в себя, вторым на тебя, третьим – в чужой мир, а четвёртым, который на затылке, – наблюдает за ножом, чтоб не упёрли.
Я – человек, и вера моя – человеческая. Я верю только в то, что делает меня крепче.
– Ну и зря, – сказала Марья. – Верить надо в то, что делает тебя моложе. Когда ты понимаешь, что мир безбрежен, – ты возвращаешься в детство. И живёшь, словно заново.
Каждый князь всегда немного нелюдь. И княгиня тоже. От власти, от денег человек меняется. Сначала внутри, потом и снаружи. А ещё больше меняется, когда загораживается от народа и сидит за стенами. Живёт в уединении, в страхе, в раздумьях, за засовами, за охраной.
Глумилы никогда не врут, это важно понимать, и ты для себя отложи в разум, что врать в моём ремесле – последнее дело, как дерьмо нюхать, и даже хуже.
Зачем врать, если правда богаче, и ярче, и горячее всякой лжи?
Земля, вытоптанная долыса, закиданная ореховой скорлупой, плевками и высморканными соплями, скверно пахла. И вся заполненная людьми дорога до городских ворот показалась мне грязной и смрадной, словно каждый гость Резана спешил перед входом очиститься, сбросить с себя всё лишнее, самое стыдное и срамное, чтоб внутри городских стен предстать обновлённым, свежим.
Когда тоска подступает, отогнать её можно только через звериное рычание, через гнев на самого себя.Оттого мы здесь, по берегам Оки, часто бываем на вид угрюмы.Мы