Здесь лучше не возмущаться и проводить его на борт. Ох кое-кто разозлится, когда увидит меня в чьей-либо компании.

Только когда мы с этим Лёхой шли к самолёту, я понял, что всё это время у меня работали наушники. Ну и фиг с ними, я вообще абстрагировался от них, так дойдём.

– Слушай, Лёш, а ты откуда?

– Кронштадт. Смешно получилось, я, выросший в морском городе и закончивший морскую академию, горбачусь в инженерных войсках.

– Не думал за своими родными?

– Да куда, сам сирота, женой не обзавёлся, скорее… не смог…

Я догадался, что дело в личной трагедии, а такие раны нельзя ковырять.

– Но тебе хотя бы есть, зачем возвращаться. – заметил наш горемыка.

В молчании мы дошли до нашего самолёта, где я попросил Лёху подождать около трапа, пока я обрисовываю ситуацию Сельчуку.

– Нет и ещё раз нет! И где мы будем садиться? Скажи мне, гений. В Шереметьево? Домодедово?

– Остафьево[10].

– Ты шутишь?

– Мало кто бывал на том аэродроме, даже среди пилотов гражданской авиации. А тут – две полосы, одна из которых подходит нам с запасом, тихое место… давайте пригласим того вояку.

– Ну зови, переговорщик чёртов.

Когда Алексей поднялся на борт, он поприветствовал всех нас, задержав взгляд на Наташе, которая лет на пять помладше него будет. Ну, что сказать, она у нас… Кхм, что-то я отвлёкся.

– Вы командир, я так полагаю?

– Харитон Владимирович Сельчук, подполковник ВВС в отставке. КВС на этом самолёте

– Алфёров Алексей Викторович, майор сто тридцать седьмой бригады сил специального назначения, вам вкратце описали проблему?

– Так точно, и я не согласен. Во первых, неясно, какая там ситуация, во-вторых, мы – пилоты, а не солдаты… они точно нет. – под словом "они" Сельчук обозначил и меня, за что, как говорится, стало обидно. – И тем более, как вы узнаете, что семьи ваших подчинённых не больны?

– Этот вопрос я возьму на себя, я же прошу вас только отвезти меня и несколько солдат в Москву, и привезти нас обратно вместе с семьями офицеров. Тем более, вашему пилоту, Павлу, тоже нужно в Москву.

– Да… дела… в общем так, товарищ майор, вы – обсудите вопрос с вышестоящим командованием, а я – постараюсь договориться о самовольном полёте. И ещё, раз уж мы летим в неспокойное место, постарайтесь выбить нам оружие, те же "Макаровы" хотя бы.

– Действуйте. Надеюсь, что к утру всё будет готово. Предварительно, готовьте вылет к шести ноль-ноль утра. А что насчёт оружия – гарантировать не могу, может получится по военному билету. – сочувствующе покачал головой этот вояка и посмотрел на меня. – Служил?

– Нет.

– Жаль.

Остаток этого сверхдолгого дня мы посвятили полному дурачеству: мы или играли в карты, которые забыл какой-то пассажир при первом рейсе в Лондон. Потом, когда Сельчук, мухлюя, всех нас обыграл, мы принялись травить анекдоты о нашей нелёгкой ноше.

– А, вот, в общем, чёрный юмор авиации: "Зная устройство двигателя "Кукурузника" вы без труда сможете перебрать мотор шестёрки, которую вы купите, работая менеджером в супермаркете". – рассказывал нам анекдот Сельчук.

– Да ну? Нас этим постоянно пугали, но оттого и было смешно: мы ни разу в жизни не видели рабочий "Кукурузник" только потому, что их уже успели списать, а летали мы на "Дайамондах".

Сельчук понял, что схохмил довольно глупую шутку, более актуальную для его поколения, чем для моего, но я в долгу не остался.

– А, вот, вылетела из Тмутаракани в Москву "Тушка"[11], пилот просит у штурмана карты. А тот знаете что заявил? "Взял! Целых две колоды!". – я выдержал театральную паузу и выдал. – "Идиот! Опять придётся лететь по пачке "Беломора!"[12]".

– Эй, это уже дискриминация! – воскликнул Сельчук

– Не более, чем по комедийному признаку. – ответил я.

– Это не признак!

– Очень даже признак.

От этой шуточной перепалки мы все засмеялись. Однако, через полчаса возле трапа стал ошиваться наш Алексей вместе с каким-то мужиком.

Сельчук недовольно посмотрел на двоих, и по лицу стало ясно, что сейчас нам будут устраивать разнос в лучших традициях ирландского паба, правда, расположенного на севере Лондона, куда меня занесло пару лет назад во время снегопада…

Когда они поднялись на борт, то второй мужик окинул нас всех таким взглядом, что честно, захотелось запустить двигатель и прыгнуть прямо в него.

– И это те люди? – тихо спросил Алексея тот мужик

– Угу.

Он (не Лёша) опять сморил нас тяжёлым взглядом, какой бывает только… да не важно.

– Это вас тут подбивают на несанкционированный перелёт?

– Не подбивают, а просят, а вы кто, собственно?

– Илья Денисович Миролюбов. Полковник. Если вы собрались в Москву, то наверняка должны понимать, что лететь туда просто некуда – нет аэропортов, где нет этих "регенератов".

– Кого? – спросил Сельчук

– Вы что, новости не читаете?

– Утром только, и все.

– Ладно, слушайте: когда стреляешь в них, то раны затягиваются буквально за пару минут, а если в голову, то только за пятнадцать минут. Убить – нереально.

– А откуда информация? – прямо спросил Сельчук

– Ну вы даёте, уже три часа об этом вещают без перерыва. Чем вы занимались?

– Дурью маялись! – резко заявил я.

– Ясно… Так, бортпроводники могут не лететь, а вот вы двое – никуда не денетесь!

– Да мы и так не собирались.

– Чудно! Сколько времени нужно на подготовку самолёта к вылету?

– Минут тридцать-сорок, зависит от погоды и здесь, и в Подмосковье.

– Хорошо, начинайте готовить самолёт к вылету. Я дам вам спутниковые снимки аэродрома и окрестностей. На месте решим, кого, что и сколько нужно.

Я понял одну вещь: если говорить по делу, то этот Миролюбов очень даже нормальный человек, а если на эмоциях, то хочется выбросить его из самолёта без парашюта. А впрочем, есть один вопрос:

– Скажите, Иван Денисович, что по транспорту в аэропорту будет?

– Сами разбирайтесь!

Ясно с ним короче, не собирается он этим заниматься, только болтать умеет.

– Всего доброго!

Как только этот индюк ушёл, Алексей обратился к нам.

– Ребят, я спросил у него насчёт оружия.

– И что? – спросил я.

– Послал вас нахрен! Ну, вообще-то меня, но вас тоже желал видеть там. Да, и ещё. Сказал, что бы мы вас не вооружали ни при каких обстоятельствах. Обещал каждому пулю в лоб пустить. Даже вам.

– Не пристрелит. Пилоты сейчас, как я понял, нужны позарез.

– Это сейчас, пока керосин есть, а потом – дирижабли будем строгать, если технологии сохранятся.

Так-то Лёха этот дело сказал. Сколько осталось керосина? В хорошем аэропорте, типа Шереметьево, топливохранилища рассчитаны на несколько десятков миллионов тонн керосина и авиационного бензина. Такой объём топлива потребляют около пяти сотен самолётов за неделю.

А если учитывать пожары? Нет, не будем сейчас об этом.

– Фриц, дуй в кабину, разговор есть! – прозвучало по громкой связи.

Сельчук опять в своём репертуаре…

– Что за “фриц”? – недоумённо спросил он

– К сожалению, это я.

– За что так?

– За происхождение.

– Пипец…

Я зашёл в кабину, где Сельчук рассматривал на одном из мониторов карту аэродрома.

– Хорошие новости, метеостанция аэродрома автоматическая, она до сих пор работает. И есть метеосводка. В двух словах, там спокойно, погода в норме.

– И я так понимаю, есть расписание вылетов?

– Конечно. Там сейчас ажиотаж, частные самолёты взлетают практически каждый час. Но есть какая-то ерунда: часть рейсов скрыта. Надо узнать, сколько там сейчас самолётов, и сколько там стоянок… Этот, Миролюбов вроде обещал снимки.

– Есть идея проще. – я вытащил телефон и открыл на развёрнутом экране показал спутниковый снимок, сделанный для карты.

– Ловко сделано. И что нам это даст?

– Не особо много, всего лишь состояние аэродрома.

– Но мы сможем рассчитать примерно, как нужно поставить самолёт. И если я не чокнусь, то всё получится на ура.

18:59

– Есть снимки! – кричал радостный Алексей, забегая в самолёт

– Давай!

Он швырнул на монитор бортового компьютера несколько цветных снимков в высоком разрешении.

Мы с Сельчуком потратили наверное, часа три на их рассмотрение и подсчёты. Даже пришлось включить подсветку кабины.

– Вот, значится, садимся сюда, на полосу ноль-восемь, оттуда…

– Нет, нет. Лучше сесть на двадцать шестую с максимальным автоторможением[13] и я думаю, нужно выпустить закрылки с шасси только за две минуты до посадки, а до этого лететь на режиме двигателей тридцать процентов, где-то на ста десяти узлах. – поправил я Сельчука

– Да ты с ума сошёл, это за порогом сваливания. Садимся на ста сорока со вторыми закрылками, а шасси выпускаем по инструкции. А автоторможение ставим третье.

– Принимается. Тогда, нужно вылетать на рассвете. Кстати, а когда активны эти “регенераты”?

– Хороший вопрос. Алексей! – крикнул я.

Алексей появился через пару минут, сильно разгорячённый, но не от бега, а от явно приятной беседы.

– Что случилось?

– У нас вопрос: активны ли эти “регенераты” по ночам, или нет? – спросил Сельчук.

– Неясно. Нападение на базу в Либерии произошло в два часа ночи, и всего за несколько минут всех военных перебили. Так что, стоит предполагать, что они активны только в момент, когда рядом с ними есть источник громкого шума, вроде стрельбы, шума машины или самолёта.

– То есть, неважно, какое время суток, главное – пища, будем так выражаться. – уточнил я

– Да. Тогда… секунду. – Лёша отвлёкся на рацию. – Слушаю… Да, понял вас… Они готовы…

Алексей убрал рацию и обратился к нам:

– В общем, вам разрешили взлёт. Только сообщите свои позывные для рейса. И да, на рейс сядут десять моих бойцов.

– Я так понимаю, отказаться мы не можем? – уклончиво спросил Сельчук.

– Это ради вашей же безопасности. Плюс, кому-то же надо забрать людей из Москвы, не вам же этим заниматься.

– Согласен.

– Только… Харитон Владимирович, я смогу уехать?

– Алексей, у вас есть кто-нибудь в том районе, где живёт Фриц?

– Да сколько можно?!

Моя чаша терпения оказалась переполнена, и в итоге, я сорвался на Сельчука.

– Да ладно, это же шутки ради, я уверен. Да и привыкай, может, сделаем позывным. – попытался сгладить обстановку Алексей.

– Так, один – задолбал меня уже своими шутками! Второй – Лёш, без обид, но твоя “психология” тут бесполезна.

– Да я и не собирался…

– Хватит! Оставьте меня одного!

Мда уж… выглядело, как капризы того избалованного ребёнка.

Честно, это “прозвище” вечно меня бесило. Ещё с того дня, как я пошёл в российскую школу после переезда, за мной закрепилось это прозвище. Хорошо хоть, что "фашистом" не обзывали.

Скажем так, для меня всё это – очень больная история, которая оставила те или иные раны на душе. Одни затянулись, оставив шрамы, другие до сих пор причиняют страдания, и Сельчук – одна из таких вот ран.

Мне показалось, что самым верным способом будет напиться до беспамятства, и с твёрдым намерением я отправился в терминал.

– И никогда не было?

– А что ты хотел? Это тебе не Шереметьево, здесь дьюти фри нет. Так что максимум, на что ты можешь рассчитывать – поспрашивать экипажи других самолётов, вдруг у них осталась выпивка.

– Спасибо.

Что ж, идея напиться в терминале не прокатила, загляну-ка я в минибар нашего самолёта.

Когда я вернулся, то сразу попросил Олю отойти со мной.

– Ты хоть понимаешь, что вам лететь уторм? Сельчук тебе голову оторвёт!

– Ну и пусть! Так что?

– Я об этом пожалею… есть у меня бутылка водки, никому из пассажиров она не понадобилась. Закуску принести?

– Нет. Только жёстко напиться.

– Ладно… я пошла, принесу печенье из детского набора.

Стоило Оле уйти, как сразу я откупорил бутылку и выпил где-то четверть содержимого бутылки. Сознание тут же начало плыть. Через пару минут Оля принесла печенье и обратку аспирина с полулитровой бутылкой воды. Сказала, что это от похмелья.

И на том спасибо. И так, когда появилась закуска, оставшаяся бутылка освободилась от своей жидкости сравнительно быстро, равно как откидной столик полегчал от пропавших печенюшек… А что было дальше… Упс…

________________________

[7] "Старые, толстые, страшные" – скандал, связанный с дискриминацией бортпроводниц "Аэрофлота" по возрасту, внешности и размеру одежды. Имел место в 2017 году.

[8] Кержаки – старообрядцы, поселившиеся в Сибири.

[9] Отсылка к выступлению сатирика Михаила Задорнова

[10] Остафьево – аэродром в Новой Москве, обслуживающий бизнес-джеты и авиацию Морской авиации ВМФ России

[11] "Тушка" – Ту-154

[12] "Беломор" – одни из самых популярных папирос в Советском Союзе. Названы в честь Беломорско-балтийского канала.

[13] Автоторможение – система автоматического торможения шасси, позволяющая сократить время торможения самолёта и не допустить блокировки колёс шасси.