Вы жертвою пали в борьбе роковой…

Вы жертвою пали в борьбе роковой

Любви беззаветной к народу,

Вы отдали всё, что могли, за него,

За честь его, жизнь и свободу!

А. Архангельский

Несчастный для России 1905 год начался с кровавого воскресенья 9 января, а кончался вооружённой борьбой рабочих с царским правительством.

Недовольство низким уровнем жизни, неурожаем, отсутствие гражданских свобод, бесправие человека труда, а бездарно проигранная Русско-японская война вызвала искреннее презрение к власти царя, правительство которого, погрязшее во взятках и казнокрадстве, продемонстрировало полную недееспособность управления огромной страной. Абсолютно непонятный и ненужный расстрел безоружных рабочих в Питере 9 января послужил запалом революционных событий. Вооружённые восстания вспыхивали то там, то здесь. И вот полыхнуло в Москве.

Началось со всеобщей забастовки 5 декабря и уже десятого стали возводиться баррикады на Пресне, Бутырской заставе, Серпуховской, Кудринской и Каланчёвской площадях, у Красных Ворот, в Хамовниках, на юго-востоке в Симоновской слободе рабочие образовали Симоновскую республику. И полыхнула Казанская железная дорога от Рязанского вокзала до станции Голутвин. А ещё боевики-эсеры создали летучие дружины, действовавшие в разных частях города.

Боевые дружины надо снабжать оружием и боеприпасами. Полицейские участки и оружейные магазины разгромлены, оружие перешло в руки рабочих. Остался ещё один источник: разоружение поездов, везущих солдат от сопок Маньчжурии по домам.

Московский Совет рабочих депутатов поручил разоружение поездов социалисту-революционеру Ухтомскому Алексею Владимировичу. Ему тридцать лет, ростом он ниже среднего, с живыми умными глазами, с бородкой и усами по тогдашней моде, производил впечатление человека скромного и, даже застенчивого. Простым крестьянским пареньком он приехал в Москву и устроился работать помощником машиниста. Быстро и легко освоил сложную технику, прекрасно стал разбираться в устройствах паровозов различных конструкций. Вскоре стал машинистом. Работал он в депо Пензы, Рузаевки, Казани. Из Казани перебрался опять в Москву, на Московско-Казанскую железную дорогу. В Рузаевке примкнул к партии социалистов-революционеров. Идеи эсеров Ухтомскому нравились: свобода слова, печати, собраний, союзов, совести, всеобщее избирательное право, бесплатное образование, восьмичасовой рабочий день, решение крестьянского вопроса с землёй. К 1905 году Ухтомский стал заметной фигурой в партии эсеров.

На станции Люберцы эшелон из Манчжурии загнали на запасные пути и к нему подошла группа из десяти человек по виду железнодорожные рабочие, один из них в кителе машиниста. Подойдя к составу, они потребовали начальника поезда и старшего офицера.

– Я Ухтомский Алексей Владимирович, – представился человек в кителе машиниста, – командир боевой дружины железнодорожников Казанской железной дороги.

– Что вам угодно? – холодно спросил старший офицер эшелона.

– Прошу сдать оружие и боеприпасы, имеющиеся у вас для нужд восставшего пролетариата города Москвы.

– А если мы не подчинимся? – поинтересовался офицер.

– Тогда будете стоять здесь до морковкиного заговенья.

– А если подчинимся?

– Через полтора часа будете на Рязанском вокзале.

– Заманчиво. Что ж, ждите.

Старший офицер и начальник состава удалились, Ухтомский с дружинниками остался ждать на улице.

Из одного из вагонов спрыгнули несколько человек в матросской форме.

– Здорово, братишки, – весело сказал один из них.

– Здорово, коль не шутишь, – холодно пошутил Ухтомский.

– Успокойся, братишка, – хлопнул по плечу Ухтомского моряк. – Я Самойлов Евгений, мы – анархисты. Хотелось бы по душам поговорить с царскими войсками вместе с вами. Не против?

– В общем – нет. Оружие?

Самойлов показал маузер в деревянной кобуре.

– Что же, мы не против, присоединяйтесь к дружине. Сколько вас?

– Двадцать семь. Цивильная одежда на нас найдётся? А то в этой как-то несподручно.

Дружинники переглянулись.

– Да найдём, – сказал один из них.

В эшелоне сдали оружие, дружинники прошли по вагонам для очистки совести. Вскоре состав направился к Казанскому вокзалу.

– Видишь, как получается, – объяснял Ухтомский матросу Самойлову, – пропускали эшелоны с войсками, а их на нас же и бросали.

– Бывает, – сказал Самойлов. – Так, когда в Москву?

– Завтра. Сейчас ещё два эшелона придут. А вы отдыхайте с дороги, идите переодевайтесь. Иван, ты хотел найти товарищам одежду? Иди ищи, помоги морякам.

Второй эшелон тоже загнали на запасные пути, паровоз пыхтел, сердито выбрасывая пар. Дружинники во главе с Ухтомским шли по вагонам. В солдатском вагоне сидели два офицера.

– Сдавайте оружие, господа, – обратился к ним Ухтомский.

– У нас нет оружия, – спокойно сказал один из офицеров, – уже не знаю, как к вам обращаться? Господин, товарищ?

– Я вам не господин и вы мне не товарищи, лучше – гражданин. Неужели у офицеров и нет хотя бы револьверов?

– Нет.

– Обыскать их.

Солдаты плотной толпой окружили дружинников.

– Кто вы такой, товарищ? – спросил один из солдат.

– Моя фамилия Ухтомский. Я командир дружинников Казанской железной дороги.

– Так вот, товарищ Ухтомский, – сказал солдат, – они тебе может и не товарищи, но нам братья. Мы с ними в одном вагоне едем, а до этого в одном окопе комаров маньчжурских кормили. Если они сказали, что нет оружия, значит нету. А обыскивать их, это оскорблять нас всех.

Солдаты одобрительно загудели, настрой их был решительный, ясно было, что своих офицеров они на позор не отдадут.

– Что же, товарищи, – сказал Ухтомский, – если вы за них ручаетесь, то счастливого пути. И большая просьба: не стреляйте в восставших рабочих.

– Не будем, не из чего.

– Мы в политику не вмешиваемся, – сказал офицер, – это дело правительства.

– А прикажут?

– Приказы надо выполнять.

– Понятно. До свидания, товарищи, надеюсь, мы с вами не окажемся по разные стороны баррикад.

– Не окажемся, будьте уверены, товарищ Ухтомский.

В третьем эшелоне оружия не оказалось ни у кого, совсем. Ухтомский был крайне удивлён этим обстоятельством.

– Совсем нет? – спросил он коменданта поезда.

– Совсем.

– Ни у кого?

– Ни у кого, – подтвердил комендант поезда.

Дружинники собрались уходить, но тут к ним подошёл невысокого роста щупленький солдатик.

– Вы откуда будете, братишки?

– Из города Перово, – ответили солдату.

– О! Почти земляки. А я с другой стороны, из посёлка Чухлинка.

– Бывает.

– Довезёте до дома? Сын у меня родился в прошлом году, а я его так и не видел. Воюю вот. Зовут меня Мишка Коновалов. Ну, так как?

– Возьмём, чего не взять?

– Спасибо, братцы. А оружие в эшелоне есть. Как не быть?

– И где ж оно?

– Как и положено, в цейхгаузе.

Дружинники вернулись к коменданту поезда, и Ухтомский потребовал открыть цейхгауз. После небольшого препирательства, комендант нехотя подчинился. Взору дружинников предстали винтовки, ящики с патронами. Находка превзошла два первых эшелона.

– Ну, теперь наши дадут им жару, – радовались дружинники.

– Товарищ Коновалов, а может быть с нами завтра в Москву на баррикады? – предложил Ухтомский солдату.

– Можно, только до жены с сыном сначала довезите.

– Не боись, довезём.

Мишка только ночь дома и переночевал.

Утром состав из паровоза и одного вагона тронулся от Перово к Рязанскому вокзалу. В вагоне Ухтомский с дружинниками, двадцать семь матросов, переодетых в гражданскую одежду и солдат Коновалов. Ехали на баррикады, сражаться с царскими войсками. Они так и ездили воевать, как на работу: утром туда, вечером обратно.

К баррикадам Мишка Коновалов сразу отнёсся скептически.

– Одна батарея разнесёт вашу свалку в два счёта.

Восставшие вооружены в основном револьверами и охотничьими ружьями. Конница стояла вдалеке, а жандармы с солдатами вели вялую перестрелку с дружинниками.

– Артиллерию ждут, – предрёк Мишка.

Так оно и вышло. Днём 15 декабря напротив баррикады, где сражались дружина Ухтомского появились пушки. Батарея разворачивалась на расстоянии не досягаемом для выстрелов из револьверов.

– Уходим, Алексей Владимирович, – сказал Коновалов, – а не то все здесь ляжем.

– Жаль, – искренне огорчился Ухтомский.

– Плетью обуха не перешибёшь. С револьвером против пушки – это дуром пропасть.

– А давай, хотя бы пуганём их, ты, Мишка, из своей трёхлинейки кого-нибудь да достанешь.

Это сказал Евгений Самойлов, вожак моряков-анархистов, присоединившихся к отряду Ухтомского в Люберцах.

– Это как? – заинтересовался Коновалов.

– Очень просто. Дворами обойдём и вон из того дома со второго этажа постреляем.

– Пойдём, – согласился Мишка.

Примерно определили место, зашли в подъезд, поднялись на второй этаж, вломились в квартиру. В квартире две пожилые женщины: служанка или горничная, судя по одежде и хозяйка.

– Вы кто? Зачем? – возмутилась хозяйка.

На носу у неё пенсне.

– Революция, мамаша, – ответил Самойлов.

Сняли цветы с подоконника, распахнули окно.

– Герань заморозите, ироды, – запричитала хозяйка квартиры.

– Какая герань? – откликнулся Мишка Коновалов, – давайте отсюда, мамаши.

– Интеллигенция, в пенсне, а бестолковые, – сказал Самойлов.

Впереди слева разворачивалась батарея, дружинники открыли по ней беспорядочный огонь. Солдаты, не обращая внимание на стрельбу, разворачивали одну пушку, намереваясь прекратить обстрел из окна.

– Уходим, – крикнул Мишка, – сейчас жахнут. Мамаши, уходите отсюда.

Дружинники бросились к выходу. Наверху жахнула, аж дом вздрогнул

– Всё. Не нужна ей теперь герань, – сказал Мишка.

– Плевать, – ответил Самойлов, – интеллигенция вшивая.

Между тем на улице царская батарея одним залпом разнесла баррикаду и вдарила пару залпов картечью вдоль улицы.

Среди обломков валялись трупы рабочих, кто не успел или не понял, что надо покинуть баррикаду.

Коновалов, Самойлов и прочие нашли Ухтомского.

– Живы?

– Живы. Уходим, – распорядился Ухтомский, – здесь делать больше нечего.

Восстание рабочих в Москве к 15 декабря 1905 года царские войска фактически подавили. Восставшим стало понятно, что разрозненные, плохо вооружённые рабочие дружины против драгун и казаков при поддержке артиллерии выстоять не смогут и центр Москвы не захватят. Ещё два дня будут тлеть очаги сопротивления, но в большинстве своём рабочие дружины покидали баррикады и растворялись в городе.

Дружина железнодорожников Московско-Казанской железной дороги добралась до Рязанского вокзала, где их ждал паровоз с прицепленным вагоном. План их был простой: доехать до станции Перово, спрятать оружие и разойтись по домам.

На Рязанском вокзале их ждала неприятная новость: ночью на Николаевский вокзал из Петербурга прибыли несколько рот лейб-гвардии Семёновского полка, на Рязанском вокзале они не без труда, под угрозой расстрела железнодорожников добыли два паровоза и четыре вагона. По слухам, сейчас они на станции Сортировочная.

Ухтомский подошёл к своему отряду.

– Что приуныли, товарищи? – стал утешать дружинников Ухтомский, – первый блин, как говорится, комом. Не было единого руководства, главное, что вождя не было. Савенков, к сожалению, за границей оказался и приехать не смог. Ничего, товарищи, подготовимся получше, следующее восстание будет более удачным.

– Перемелется – мука будет, – согласились с ним.

– И ещё. Из Петербурга прибыли солдаты Семёновского полка. Намерения их пока не ясны, но не думаю, что они для нас приготовили что-то хорошее. Паровоз поведу я, если заметим что-то, подам сигнал – два гудка. Как услышите гудки, всем ложится на пол. Всем без исключения.

Он посмотрел на моряков.

– Анархистов это тоже касается, если нет желания получить пулю. Всё ясно?

– Ясно, товарищ Ухтомский, – вразнобой ответили дружинники.

Перед Сортировочной, первой станции от Рязанского вокзала, паровоз замедлил ход. На рельсах в беспорядке кучей набросаны шпалы.

– Похоже, что засада, – сказал помощник машиниста.

– Засада и есть, – согласился с ним Ухтомский, – вон пулемётные гнёзда, утром их не было. Стоп. Задний ход.

Паровоз остановился и медленно пополз назад.

Дорога на этом участке далеко не прямая, но Ухтомский её знал. Ухтомский – машинист, и, причём, хороший машинист. Отъехав на определённую дистанцию, поезд остановился на мгновение, издал два гудка и рванул вперёд. Ухтомский постепенно повышал давление в котле.

– Опасно, товарищ Алексей, – предостерёг помощник, – котёл может не выдержать.

Лицо Ухтомского окаменело, он поднимал давление в котле ещё выше.

– Товарищ Ухтомский, взорвёмся, – ныл помощник и кочегар тревожно смотрел на них.

– Возможно, – ответил Ухтомский, не сводя глаз с железнодорожного полотна, – но у нас не такой уж большой выбор. Или взорвётся котёл, и мы все погибнем, или нас расстреляют каратели, или мы более или менее благополучно доедем до Перова.

Давление в котле дошло до 15 атмосфер, на грани взрыва, скорость – 70 вёрст в час. Раздался треск пулемётных очередей, паровоз путеочистителем разметал шпалы, набросанные на рельсы и с победным гудком, сбрасывая им избыточное давление в котле, промчался мимо станции Сортировочная и изумлённых солдат Семёновского полка на ней.

– Ничего, мы до вас ещё доберёмся, – пообещал вслед уходящему поезду полковник Риман, командир карательной экспедиции Семёновского полка.

Дружинники поднимались с пола вагона.