Её решение

– Мне надо ехать.

– Дай мне сигарету.

– Я хочу покурить одна…

Августа стояла на перекрёстке… С жаждой втягивала в себя дым и грациозно стряхивала в сторону пепел. Надо возвращаться к семье, к мужу. Что делает она здесь – с этим пареньком, со студентом?.. Да, ей нравится крепкое молодое тело, рельефные руки, широкая грудь… Ей хорошо с ним. Нравится, как он её стискивает до боли и хруста суставов в своих крепких объятиях, нежно гладит не по годам загрубевшими потрескавшимися пальцами; его камуфляжная куртка с приставшим навек запахом пота и сигарет, короткие волосы и страстный взгляд. Ей это приятно. «Костя – человек необычный. Он кажется гораздо взрослее и опытнее своих двадцати двух лет. В столице он живёт иной жизнью: он зажат московскими стенами, но, наверное, может многого добиться, если, конечно, захочет. Он ещё учится в университете, но у него уже есть немало публикаций. В Москве он всерьёз занимается наукой и своим творчеством. Там – все условия, но почему-то его всё время тянет сюда, на Север». Августа не читала его сочинений, но то, что Костя сам иногда ей зачитывал, слушала с удовольствием. «Мне нравятся его рассказы и рисунки. Правда, когда он начинает рассуждать о жизни, мне не всегда понятно то, что он говорит. Как он обходится без телевизора и мобильного? Его даже мало интересует то, что происходит в мире! Безусловно, он очень странный, но надо отдать должное, что он, несомненно, талантлив». Всякий раз, когда Августа замечала обращённый в его сторону заинтересованный взгляд женщин, она ловила себя на мысли, что ей это неприятно.

Господи! Она со студентом! Порой она ощущала себя похотливой сукой, заурядной уличной развратницей. Но эта мысль, едва коснувшись её сознания, тут же покидала его, не оставляя никакого следа. Дома, как обычно, ничего не меняется, а если изменяется, то в худшую сторону: ждёт надоедливый супруг, пристают со своими проблемами почти уже взрослые дети. И всем от неё что-то надо, надо… И ещё тот, другой… «Ах, оставили бы они все меня в покое! Хотя нет, не надо. Лучше бы он звонил. Хоть иногда, хоть изредка… Во что я могла поверить? В иллюзию!.. Но так жалко расстаться с иллюзией, потерять её так горько… Мне хорошо здесь, с Костей… Я забываю, что он студент, отвлекаюсь от надоевшей домашней рутины, от неизбежности того, что не светит никаких перспектив, только дом, внуки… Внуки… Не рано ли мне думать о внуках?! Как я могла так обмануться, „подсев“ на слова пожилого профессора, уверявшего меня в своих чувствах?! Виктор умеет красиво говорить… Я жаждала настоящей высокой любви, того, чего была лишена… гналась за мечтой! А тут – он. С ним я впервые почувствовала вкус жизни!.. Как же быстро всё закончилось… Не знаю, как я пережила бы разрыв, если б не встретила этого паренька. Он просто вытащил меня из депрессии! Он стал мне необходим», – думала Августа.

Здесь, ставя вместе с Константином силки на рябчиков и ловушки на глухаря, заколы^[3] и вёрши^[4] на рыбу, проверяя сетки и ýхожья^[5], выезжая вдвоём с ним рыбачить пóплавнем^[6] на моторной лодке на середину могучей реки, настолько широкой, что в какую сторону ни посмотришь – берег кажется еле виден, она отвлекается, забывает его, московскую квартиру, суету, проблемы. Но иногда и здесь, в тайге, глядя на небо из-под крон вековых деревьев, казалось, задевавших вершинами звёзды, она вспоминала Виктора… Но она уже не думала о нём беспрестанно, стараясь вызывать в мыслях его образ. Всё беспристрастнее вспоминались его глаза, светящаяся улыбка, обрамлённое уложенными седыми волосами холёное лицо. Отсюда он казался ей другим: искателем удовольствий, жестоким и хитрым.

Северная природа смягчала боль. Быстрые широкие реки, деревянные избы и избушки в лесу; Костик, его руки – сильные, жилистые, загорелые, блестящие восхищённые глаза и необузданный темперамент, свойственный юноше его возраста. А как он безмерно радовался, когда вчера она опоздала на поезд и была вынуждена задержаться с ним ещё на один день, вернее, на одни сутки! Как кружил её в воздухе, носился, подпрыгивая, словно подросток, обнимал деревья и вдобавок насобирал ей трогательный букет луговых цветов, чтобы она не сердилась… «Странный он, этот Костик. Никогда не знаешь, чего от него ожидать. Иногда он ведёт себя, как мальчишка. Господи, как он ждал эту третью субботу августа, с которой открывается охота! Чего стоят одни его приготовления. Смешно так радуется, когда в силки попадает косач или пеструха… Иногда бывает отчаянным и до неприличия дерзким: его совершенно не волнует мнение окружающих, может такое отмочить, что мне потом стыдно.

Пару раз мне было с ним страшно. Я не знала, что делать. Он жутко нервничает, когда слышит о Викторе, когда чувствует, что я о нём думаю. Ему мерещатся мои мысли, ожидания звонков… В такие моменты он становится безумным и агрессивным! Ломает удочки, швыряет наживку… Один раз схватил доставшееся ему от дядьки-охотника старинное ружьё и так хватанул им себя о колено, что от ружья отлетел деревянный приклад. А подчас он бывает настолько мудрым, что мне кажется, будто не я, а он намного меня старше, что у него за спиной целая жизнь. Он даже предугадывает некоторые события и так часто оказывается прав!

Мне хорошо с ним. Он искренен. Я не хочу отпускать его… С ним, почему-то только с ним, у меня появляется новое ощущение: будто растворяется привычный нам видимый мир с его невзгодами и вечными несостыковками желаний и событий, и открывается какая-то совершенно другая жизнь, и становится легко-легко… В такие мгновения мне кажется, что этот, другой мир и есть настоящий, а наш, обыкновенный, – его тень, пародия или сон. Это ощущение мне дарит он. Но… какое у нас может быть будущее?.. Я старше его, мне тридцать восемь!.. Я старше. Этим всё сказано…»

Проводы

Поезд уже стоит. Зелёный, с облупившимися боками. Нескончаемая платформа.

– Пойдём быстрее. Я хочу в вагон.

– Ты хочешь скорее со мной расстаться?

– Я хочу в вагон.

Впереди полно времени. Тяжёлые стрелки круглых вокзальных часов медленно подползают к семи.

«Поцелуй меня, Августа…»

Её серо-зелёные глаза сочувственно на него смотрят…

– Нет-нет. Дальше не ходи. Я сама. Я одна.

– Что я в замызганной куртке? Это не куртуазно?..

Пока поезд не ушёл, Костя тщетно вглядывался в оконце её купе. Оно казалось ему беспощадным. Августа не видела его. Она смотрела в другую сторону. Кого-то долго провожали, обнимались. Какая-то женщина в вагоне, заметив одинокого молодого человека, печально смотревшего на окно, казалось, что-то говорила, даже показывала на него Августе… Поезд тронулся, и франтоватый парень примерно его же возраста, провожавший свою подругу, спрыгнул с поднятой подножки. Константин ещё долго стоял на платформе…

Он любил поезда, и впервые поезд показался ему зелёным удавом, стягивающимся в кольцо у него на шее. Становилось нечем дышать…

Он знал, как ставить силки на разных животных: на горностая, песца, куницу; знал, как выследить и подстрелить утку, а также боровых птиц: глухаря, рябчика, тетерева; знал, где находятся лисьи норы и как себя следует вести вблизи норы; однажды он даже ходил на лося и кабана, мечтал о медвежьей охоте. Каким-то особым, подаренным от природы чутьём он угадывал повадки зверей, предчувствовал их поведение; знал, где и в какое время стоит в ямах сёмга, когда надо идти за ней. Но он не знал, не мог угадать или предвидеть, как быть в сложившейся ситуации… Проводив поезд, он быстро возвращался, хотя спешить не было надобности. Поезд умчался, увозя её за вокзальную пыль, за семафоры, за железнодорожные мосты над путями, ритмично постукивая колёсами, и в первый раз в жизни этот стук был ему неприятен, отдавал какими-то трагическими аккордами траурного марша.

«Ах… Зачем я… Если бы он зашёл в вагон, поставил вещи на полку плацкарты. Только бы увидеть ещё раз его охотничью куртку, его смуглое лицо вполоборота, падающую на лоб прядь волос, этот нос с горбинкой, поправить вечно заломанный воротник, вдохнув его запах – одеколона, сигарет и лесной охоты. Какой он неаккуратный! Всегда раскиданные патроны, острога^[7], сигареты. Раздражает, нет, иногда меня просто бесит его отношение к быту, но что бы я делала, если бы он был другим?! Почему он не пошёл в вагон? Потому что я сказала? Такой упрямый всегда, а здесь…» – думала Августа.

Поезд увозил её в другую, московскую, жизнь.

Знакомство

Обратного автобуса в Город уже не было. Костя шёл пешком… Смеркалось. Начиная с середины августа на Севере темнеет рано, кончаются белые ночи; а сейчас уже разгар сентября.

Дорогой он вспоминал, как они познакомились.

В свободное время он подрабатывал извозом на старой, доставшейся ему от дяди «девятке». В тот день ему не везло с пассажирами, и Костя уже хотел было возвращаться, но увидел голосующего солидного мужчину и рядом с ним моложавую красотку с элегантной муфточкой из горностая. Мужчина велел отвезти их на Крымский мост, к Центральному дому художника, и вольготно расположился с дамочкой на заднем сидении.

Что-то странное показалось Косте в их взаимоотношениях, и он, обычно не обращавший внимания на своих пассажиров, стал невольно прислушиваться к их разговору и лишний раз бросать взгляд в зеркало заднего вида. Мужчине на вид было около шестидесяти лет; он обладал холёной внешностью: тщательно уложенные белые, как снег, волосы, очки в тонкой дорогой оправе; гладко выбритый и надушенный; держал себя властно и даже подчёркнуто грубо. Его спутница была печальна, но натянуто улыбалась, явно пересиливая себя.

Когда они подъехали к месту назначения, пассажир протянул Косте мятую пятисотку со словами: «Сдачу оставь себе». Парень успел заметить золотой перстень и обручальное кольцо на его коротких мясистых пальцах. Следом за ним выходила его спутница и, на секунду задержавшись, словно невзначай, бросила мимолётный взгляд на Константина.

«Странная пара», – подумал он, трогаясь с места, и в этот момент наткнулся взглядом на вывеску: «Выставка художников-авангардистов». Словно что-то толкнуло парня: ему нестерпимо захотелось посетить эту выставку. «Хватит с меня на сегодня пассажиров», – решил он, припарковался и пошёл в сторону Дома художника.

Перед выставочным залом выстроилась очередь, змеившаяся длинным хвостом. Повернув голову, Костя увидел пожилого невысокого человека, уверенно направлявшегося к служебному входу, и цокавшую за ним по асфальту женщину и узнал в них недавних своих пассажиров, усмехнулся и стал в конец очереди.

Выставка его приятно удивила: Костя даже не ожидал, что испытает здесь такие эмоции – некоторые картины заряжали своей энергией. Одни сразу впускали его в своё пространство; другие, напротив, заставляли задуматься, но все полотна делились с ним неявной информацией. Особенно впечатлили Константина работы экспрессиониста Анатолия Зверева и грузинской художницы Наны Манджгаладзе. Художница использовала любые материалы: землю, сухую траву, мох, лак, краску. Её композиции удивляли его своей необычностью, психологизмом и полнотой живого непосредственного чувства. Каждая из работ отражала определённый момент, вероятно, из жизни самой художницы, и в то же время воспринималась отвлечённо. Картина «Разлука» привлекла его особенно: на ней были изображены два дерева – одно сломанное. Чувство непоправимости и безнадёжности, заложенное в эту композицию, показалось студенту глубоко созвучным его внутреннему состоянию.

Костя неторопливо ходил по залу, рассматривал работы, подолгу останавливался возле каждой. Художница, женщина средних лет, увидев заинтересовавшегося парня, подошла к нему; разговорились. Костя сказал, что сам увлекается живописью и спросил, продаёт ли она полотна. «Только выставляю. Но вот эту репродукцию я тебе подарю», – она протянула ему красочный морской пейзаж с рубиновым небом и волнами, набегающими на гранатовые валуны, словно противостоящие могучей стихии. Картина была проникнута романтическим духом. Этот дух передавался Косте. Переполняемый сильным чувством, он вышел в вестибюль и в безлюдном закутке возле мраморной лестницы, неожиданно увидел женщину – ту самую, которую вёз, с муфточкой из горностая: нарядная, ухоженная, с дорогими украшениями, она стояла у перил и вытирала лицо зажатой в руке салфеткой. Тщательно нанесённый макияж стекал цветными ручейками по её щеке. Костя взглянул на неё в упор и зашёл покурить в уборную. И почему-то необъяснимой грустью обожгло ему сердце, как будто что-то царапнуло глубоко внутри. «Почему она плачет одна на лестнице у перил, и где её спутник? Она – несчастлива…» – решил он, расхаживая взад-вперёд с сигаретой; впечатление от пейзажей было отодвинуто на второй план.

Когда он вернулся, женщины уже не было. Он досмотрел экспозицию, походил ещё по залам и решил перед тем, как уйти, выпить чашку кофе в буфете. И тут к его столику подошла она, та самая женщина. Она была бледна, а выражение лица – бесстрастное.

– У вас не занято, молодой человек? – спросила равнодушным тоном красотка. И Костя почувствовал тоску и усталость в её голосе. Такую же тоску, какой страдал сам. Заговорил он первым:

– Что вам понравилось здесь?

– Да я не разбираюсь во всех этих стилях, направлениях, знаете ли, – ответила женщина приветливо, спокойным и чуть слащавым, как ему показалось, голосом. – Но картины одной художницы зацепили, как-то больше запомнились, что ли. У неё сложная такая фамилия… А картины – очень проникновенные. Вот два дерева, например…

– Просто на них можно смотреть, не отрываясь. Нана Манджгаладзе! – подсказал Костя. – Я открыл её для себя сегодня. Знаете, мне показалось, что её творчество – свежая струя в современной живописи.

– Да-да, как я вас понимаю… – кивала собеседница, – Вы, наверное, критик или… как это называется? искусствовед? Вы искусствовед, да? Вас так интересно слушать! – говорила она, заглядывая ему в глаза своими зелёными, с поволокой, раскосыми глазами, восхищённо и призывно.

Так они проговорили, не вставая с места, не замечая хода времени, до тех пор, пока пузатые охранники в форменной одежде не попросили их покинуть помещение закрывающегося выставочного зала.

Костя предложил прокатиться до Арбата, и Августа охотно согласилась. Они доехали до Смоленской, потом долго гуляли по ночному Арбату, а потом допоздна сидели в каком-то ресторанчике – уходить не хотелось: оба чувствовали удивительную лёгкость в общении и необыкновенное взаимопонимание, как будто давно были знакомы. Глубоко за полночь Костя отвёз свою новую знакомую до дома, вернее, до двери подъезда типовой московской многоэтажки.

С того дня они начали встречаться. «Она понимает меня. С такой женщиной можно строить реальные отношения», – думал Костя.

Он рассказал ей о Севере. О том Севере, куда можно уехать и не вернуться – остаться там навсегда