Глава 10

Той ночью я практически не спала. Всё было чужим, мебель казалась лишней. Я ворочалась с боку на бок на своей узкой, скрипучей койке. Простыни делали её чересчур мягкой, что должно было обрадовать, но лишь причиняло мне еще больше неудобств. В комнате было тепло, однако в душе царил лютый холод, и я слегка дрожала, повинуясь его ледяному дыханию. Слишком спокойно. Чересчур удобно. Неестественно.

На мне было новое чистое платье. Уходя, Николас пообещал добыть утром привычные для меня штаны и рубашку и строго приказал съесть и выпить всё, что он принёс.

Я перебралась на пол, даже не думая тащить с собой простыни, и свернулась клубочком в дальнем углу комнаты, сжимаемая стенами с обеих сторон. Они дарили хотя бы какое-то чувство защищённости. Иллюзию. Раньше я точно так же спала, окружённая с боков горячими телами стаи. Без них было пусто. Жизнь словно потеряла свою значимость. Я отчаянно желала вновь зарыться пальцами в их шерсть и, засыпая, ощутить свежесть ночи и ласковые порывы ветра, путающего волосы.

Больше никогда. Всё изменилось.

Я спасла их, но обрекла на гибель и одиночество саму себя.

Но если это дарило им свободу, я была готова принести в жертву свою.

Меня разбудила тупая, пульсирующая боль в плече. Я приоткрыла глаза и, кряхтя, приподнялась с пола. За спиной раздался глухой, шуршащий звук, и я с удивлением уставилась на тёплое одеяло, которое соскользнуло с моих плеч. Пока поднималась при помощи стены, всё раздумывала над тем, что не проснулась, когда кто-то прокрался в комнату и позаботился обо мне, хотя обычно пробуждалась от любого малейшего шума. Более того, за окном уже вовсю светило солнце и кипела жизнь. Кажется, никогда еще я не вставала так поздно, как в последние дни. Истощённое тело, вопреки привычкам, запрашивало время на исцеление и отдых.

На табуретке стояла новая порция вкусно пахнущей еды, а кровать оказалась аккуратно заправленной. На чистой серой простыне лежала кучка вещей, которая полностью завладела моим вниманием. Я присела на край койки и медленно расправила коричневые мужские штаны, очевидно, рассчитанные на ребёнка или подростка, и лёгкую тунику. Губы растянулись в подобие улыбки, но она моментально исчезла, стоило мне припомнить вчерашний день и сомнительный договор, заключённый с Николасом. Свобода. Он обещал мне свободу. Но стоило ли мне верить ему после всего произошедшего? Тем более что выгода и правда оказалась определённо не на его стороне. Я решила отбросить внезапно появившуюся призрачную надежду и просто довольствоваться отвоёванной одеждой и возможностью перемещаться без оков.

Мне отчаянно хотелось избавиться от ненавистного платья и перекусить, но в голову вдруг закралась мысль. Бесшумно приблизившись к двери, я дотронулась до ручки и медленно потянула её на себя. Восторг буквально обрушился на меня, а дыхание перехватило, когда дверь поддалась, образовав щель. Из глубины дома доносился звон посуды и стук кухонного ножа, а следом в комнату ворвались вкусные тёплые ароматы. Желудок требовательно заурчал. Наскоро обувшись, одевшись и закинув в рот порцию мясного бульона с целебными травами, я тихонько вышла из комнаты с пустой миской, прикрыла за собой дверь и двинулась на звук.

Пройдя по проходу в несколько шагов, сразу наткнулась на дверь, ведущую на улицу, и остановилась. Чтобы подавить внезапно вспыхнувший соблазн, я принялась осматривать на удивление небольшой для семьи вождя домик. К стене у двери были приколочены массивные крючки. Практически на всех висела верхняя одежда: тёплые плащи с капюшонами, меховые накидки, жилеты и куртки. Рядом стоял закрытый сундук. Приглядевшись, я различила красивую гравировку на замке – два скрещенных топора – и отметила для себя, что здесь хозяева, должно быть, хранили оружие первостепенной важности. Над сундуком висели два огромных лука с замысловатой резьбой. Один из них я узнала сразу. Он принадлежал Николасу. Колчан со знакомыми чёрными стрелами, размещенный здесь же, подтверждал это.

Но ничего из этого не могло сравниться с другой вещью, которая бросилась мне в глаза. Дыхание перехватило, кровь забилась в жилах в диком танце. Принадлежности для стрельбы наполовину закрывали большущий круглый щит из тёмного дерева. С замиранием сердца я протянула руку и медленно подвинула лук Николаса, одновременно желая и опасаясь подтвердить собственную догадку. И резко выдохнула, стоило могучему оружию предстать передо мной во всей красе. Основную широкую пластину по внешней дуге огибала металлическая кайма, а в самом центре, переливаясь в редких лучах солнца, попадавших в эту комнату из другой части дома, сверкала невероятной красоты выпуклая голова волчицы. Я не сомневалась, что человек, создававший это оружие, изображал именно самку. Каждая деталь была выполнена в мельчайших подробностях. Казалось, от металла невозможно добиться такой совершенности, но перед моими глазами застыла вещь, наглядно доказывающая обратное. Практически по всей поверхности щита расползались серебристые локоны волчьей шерсти. Глаза животного сияли, словно живые. Пасть его была приоткрыта, из нее выглядывали края острых клыков хищника. Взгляд волчицы был устремлен вдаль, будто она отчаянно хотела увидеть нечто непостижимое, выходящее за границы круга.

Дыхание с шумом вырывалось из груди, в уголках глаз застыли слёзы, не готовые пролиться окончательно. Кончиками трясущихся пальцев я прошлась по всему изображению, испытывая странное, грызущее чувство причастности. Принадлежности к этому оружию, духовной, энергетической связи. Но в то же время не возникало никакого желания присвоить его себе. Здесь крылось нечто уникальное. Некая тайна, пока не готовая открыться мне. Мощный щит явно был рассчитан на тяжёлую и сильную мужскую руку. Его обладатель должен был быть кем-то особенным. Я знала.

Оторваться от предмета оказалось трудно. Я с трудом отвела пальцы от его прохладной поверхности и отошла в сторону, напоследок вновь окидывая взглядом этот уголок дома. Каждую вещь начистили до блеска и содержали в строгом порядке. Интересно, кто же в семье был столь придирчив. Хотя, я уже начинала догадываться.

Я глубоко вздохнула, стараясь успокоить отчаянно колотящееся сердце, и обернулась. Справа от меня уходила вверх простая деревянная лесенка, которая заканчивалась у очередной двери в чью-то комнату. Ни капли не заинтересовавшись, я обошла ступени и пошла дальше. Еще один проход вёл в просторную спальню, но я не стала заглядывать и туда. У меня не было ни права, ни желания.

Всё в этой небольшой хижине было исключительно по необходимости. Последняя комната, в которую я попала, была кухней. Не издавая ни звука, я приблизилась к проёму и заглянула внутрь. Половину помещения занимал стол у стены, с лавочками по обе стороны от него. Прямо за ним размещался большой очаг, над которым весело побулькивало какое-то варево. Ещё один проход в противоположной стене, по всей видимости, указывал на крохотный чулан, где хранилась посуда и другие, необходимые для приготовления пищи и лекарства вещи. С правой стороны к большому окну был приставлен длинный деревянный разделочный столик, над которым, мурлыкая какую-то песенку, оживлённо порхала миниатюрная черноволосая женщина. Она сноровисто нарезала зелень с овощами и смахивала всё с дощечки прямо в котелок над огнём. С низких потолочных балок свисали полоски мяса, тушка кролика, связка рыжих луковиц и пучки сухих душистых трав, распространяющих волны приятных запахов.

Я тихо прокашлялась, и женщина резко повернула голову на звук. Её доброе, открытое лицо, тронутое кое-где морщинами, несмотря на возраст, оказалось очень миловидным. Должно быть, в молодости, она была настоящей красавицей. Чёрные лоснящиеся волосы с кое-где пробивающейся сединой доходили ей до поясницы. Медового цвета глаза, обрамленные длинными чёрными ресницами, смотрели с искренним участием и мягкостью.

– Рада видеть тебя в сознании, милая.

Сердце замерло. Этот голос. Этот чистый, нежный голос из сна, так сильно напомнивший мне голос матери. Словно в теле этой женщины скрылась её душа, и теперь она призывала меня нырнуть в родные объятия. Я не могла отвести от неё глаз, уже чувствуя, как в них предательски собирались слёзы. Пришлось отвернуться и проморгаться. Она не была моей мамой. Моей матери больше не существовало.

– Это были вы, – едва слышно произнесла я, подавив бушующую волну воспоминаний внутри и повернувшись к женщине. – Вы помогли мне справиться с лихорадкой и промыли раны в тот день.

Женщина кивнула. Уголки ее губ приподнялись в улыбке.

– Ты очень сильная, раз сумела вынести всё это, – в ее взгляде промелькнула грусть, и я вдруг подумала, что она имела в виду не только лихорадку. – Садись, – женщина приглашающим жестом указала на скамью. – И прошу, зови меня Делия.

Я молча протянула ей пустую тарелку, которую сжимала в руках, и присела на край. Делия окинула взглядом мою одежду. Её брови слегка поползли вверх, но в глазах не было осуждения или недовольства, лишь некое весёлое удивление.

– Хотелось бы мне увидеть лицо Ника, когда он посмотрит на твой внешний вид.

Я мгновенно ощетинилась и вздёрнула подбородок.

– Мы с ним договорились, что я могу ходить в том, что выберу сама.

– Да-да, я знаю, – легко отозвалась улыбающаяся женщина, возвращаясь к готовке. – Он рассказал мне о вашей сделке. Ходил по дому, хмурый, словно леший, и ворчал, гадая, где же ему достать для тебя штаны.

– Это вы нашли для меня одежду?

– Нет, я хотела помочь, но Николас сказал, что ты его головная боль, – по-доброму усмехнулась Делия, – вечно он отказывается от чьей-то помощи, не желая никого нагружать, зато взваливает на себя проблемы каждого.

Под её наигранным упрёком таилось столько теплоты и гордости, что у меня сжалось горло. В том, что она была его матерью, я не сомневалась с самого начала, когда только увидела эту удивительную женщину на кухне. Внешне Николас больше походил на отца, но черты Делии определённо тоже угадывались в его лице.

– Он уже видел меня в штанах, – я повела здоровым плечом и начала наблюдать за тем, как хрупкие руки женщины ловко нарезали морковь.

– О, милая, поверь, – усмехнулась она. – Мужчины не способны привыкнуть к такому зрелищу.

Словно ощутив мою лёгкую нервозность от этих слов, Делия отложила нож и развернулась.

– Здесь тебе нечего опасаться, Фрейя. Наши мужчины уважают женщин и не позволяют себе лишнего, – удерживая мой взгляд, серьёзно проговорила она.

В голове всплыли воспоминания вчерашнего дня. Ладонь Ника, крепко сомкнутая на моём запястье, кровь, боль, удушающий страх, неверие. Я резко посмотрела в сторону, чтобы Делия не прочитала это в моих глазах, но женщина будто что-то почувствовала. Она присела рядом и взяла мои дрожащие, израненные ладони в свои прохладные, нежные руки. Ссадины на время перестали тревожить меня. Одним своим прикосновением целительнице удалось каким-то немыслимым образом утихомирить боль.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – мать Ника тяжело вздохнула и продолжила ставшим суровым тоном. – Он признался мне, что сделал, и поначалу я даже не поверила. Кажется, он и сам не ожидал от себя подобного. Я накричала на него, – моя голова, словно сама по себе, дёрнулась в сторону, и я изумлённо уставилась на Делию. Эта хрупкая, светлая женщина накричала? – Сказала, что это было очень низко, что это был не поступок мужчины. И он даже не пытался спорить, будто нуждался в том, чтобы услышать эти слова. Я знаю своего сына, Фрейя, если он сделал кому-то больно, ему от этого будет еще больнее. Вчера он поступил с тобой ужасным образом, и ему нет оправдания. Но всё же… Я хочу, чтобы ты знала. Он в самом деле сожалеет, что сделал тебе больно и очень раскаивается. Пока ты, закрывшись, сидела в своей комнате, он был с другой стороны. Сидел на полу, прижавшись спиной к стене, и смотрел пустым взглядом в пространство, слушая твои страдания. Думаю, за то время он наказал себя гораздо сильнее, чем мог бы кто-либо ещё.

Я смотрела на наши сплетённые руки и думала над услышанным, чувствуя, что верила этой женщине и её словам, которые поразили меня до глубины души.

– Я простила его ещё вчера.

Вырвавшееся признание оказалось неожиданным для меня самой. Я посмотрела в честные глаза Делии.

– Он извинился, и я простила.