II. Сейчас

Семейство Мартинес Сальгадо возвращается из отпуска, и кажется, будто район вдруг заполнился людьми.

Три автомобиля въезжают в город друг за другом, в том же самом порядке, в котором утром выехали из деревушки на побережье в почти четырехстах километрах от Мадрида.

В первом автомобиле, прошедшем уже пару техосмотров, но все еще в отличном состоянии и безукоризненно чистом, едет Пепе Мартинес с родителями и его дочь Мариана.

Во втором, поскромнее, без наклеек с техосмотра и таком грязном, будто хозяйка решила захватить с собой на память полпляжа, – Диана Сальгадо с матерью и младшим сыном, Пабло, который всю дорогу развлекал их одним и тем же вопросом – «сколько нам еще?» – через каждые пару километров.

В третьем, принадлежавшем вначале Пепе, затем Диане и собравшем за многие годы внушительную коллекцию наклеек на правой части лобового стекла, едет Хосе, старший сын, со своей девушкой и котом по имени Тигр, заключенным в чудовищное орудие пыток, называемое переноской.

– Ну вот и все! – восклицает Пепе, запихнув в лифт родительского дома последний чемодан. – Эх, как же быстро всегда пролетает отпуск!

– Да уж. – Мать виснет у него на шее, вздыхает, расцеловывает в обе щеки. – А так хорошо было…

– Спасибо за все, сынок. – Отец легонько приобнимает его: с тех пор, как Пепе исполнилось десять, отцу как будто неловко стало обнимать его по-настоящему. – Ну давай-давай, беги, а то оштрафуют, ты ж вторым рядом припарковался.

Пепе возвращается в машину и выжидает, пока отец выйдет на террасу гостиной, чтоб убедиться: все в порядке. Ему и невдомек, что за слова произносит его мать, пока отец машет ему рукой на прощание:

– Как же хорошо, Боже ты мой! Знаешь, что я сделаю первым делом?

– Ну конечно, – муж подходит к ней и обнимает, – снимешь лифчик.

– Нет, это потом. А сейчас я сбегаю к мяснику и куплю самое огромное свиное ухо, какое найду. И замочу чечевички…

– Ох, давай. – У него уже слюнки текут. – Теперь уж никаких салатиков со шпинатом и сырыми шампиньонами.

– И никакой грудки индейки на ужин! Сделаю хорошенькую деревенскую тортилью с колбаской, горошком и беконом…

– Радость-то какая! Раз уж у нас сегодня праздник, поставлю Бамбино.

– Отлично! – она хохочет, приподнимает юбку и делает пару танцевальных па под музыку, что звучит лишь в ее голове. – Хватит с нас уже этого чилаута!

Чуть позже Диана, несмотря на протесты матери, провожает ее до двери.

– Ну что ж, вот и все, – говорит Диана, поставив последний пакет в прихожей дома, где она выросла. – Как жаль, да, мам? Как же отпуск всегда так быстро пролетает!

Мать одним рывком обнимает ее, целует и начинает выталкивать на лестницу.

– Да-да, но ты беги скорей, дочка, мы же бросили ребенка одного, а у меня все прекрасно, мне, честное слово, ничего не надо…

Она закрывает дверь, не глядя скидывает сандалии, выходит на балкон помахать на прощание внуку и, провожая взглядом машину дочери, раскидывает руки, описывает полный круг на пятках и вздыхает.

– Боже ты мой, как хорошо!

Затем открывает чемодан, сует руку вглубь, будто знает, где именно находится то, что она ищет, достает пачку сигарет, закуривает и трижды затягивается, прикрыв глаза. Перед четвертой затяжкой она направляется на кухню, а после пятой – наливает себе кофе того самого цвета, который дочь ей строго-настрого запретила, – чернее души самого дьявола. Прихватив чашку, она идет в кабинет, включает компьютер, кликает на иконку со шлемом античного воина и с наслаждением слушает музыку из заставки, по которой так скучала.

– Чертовы греки… – бормочет она, заходя под своим ником на страницу под названием «Пылай, Троя! Стратегия для нескольких игроков, онлайн». – Андромаха снова в деле!

Она закуривает еще одну и открывает партию, которую не успела закончить перед отъездом на море.

– Что, Ахилл, испугался?

Пепе заходит в дом раньше жены и обнаруживает на дверном коврике несчастного Тигра, все еще в переноске.

– Вот же негодяй! – бормочет Пепе, высвобождая Тигра из темницы и доставая рубашку, служившую ему подстилкой, – всю в шерсти, с ощутимым ароматом кошачьей мочи. – Что ж это за дела у него такие срочные?

– Пап, – Мариана со всей категоричностью своих семнадцати лет молнией проносится мимо и за секунду до того, как запереться у себя в комнате, быстро оглядывается на отца, – не тупи.

– Угу.

И все же, опустив кота на пол и оглядевшись вокруг, Пепе чуть не произносит слова, которые выкрикивает Мариана, включив свой супернавороченный компьютер со всевозможными прибамбасами и мегаскоростным интернетом:

– Хорошо-то как, Боже!

Потому что ей больше не надо ни бороться с другими членами семьи за единственный ноутбук, ни делить с кем-то комнату, ни ждать своей очереди в душ после пляжа, ни таскаться на пляж, ни заходить в море в сопровождении обеих бабушек, которые держат ее за руку, как будто ей все еще пять.

– Как хорошо! – повторяет она тихонько, будто не в силах поверить собственному счастью, берется за мышку, и гладит клавиатуру, и с невыразимой нежностью смотрит на экран – а потом заходит в социальную сеть и видит имя, которое выбивает ее из равновесия.

– Андромаха! Опять! Да что ж такое, и откуда только она все время вылезает…

Мариана пытается удалить ее отовсюду, но Андромаха всплывает вновь и вновь, как пятно бензина на средиземноморском побережье.

– И что это вообще за тетка?

Пепе тем временем успел условиться на завтра сходить с парой друзей на футбол: первый день дома – это еще выходной, такой вот подарок сделал ему календарь, да к тому же его недавно повысили. Перед матчем они выпьют пива, после тоже зайдут в бар, а в понедельник – на работу наконец-то: будет сидеть один в кабинете под кондиционером, разрабатывать моторы и запчасти для самолетов – то есть делать то, что умеет, а не вкапывать в песок пляжные зонтики, которые вечно улетают, жарить мясо, которое вечно подгорает, прогуливаться со старшими родственниками, которые вечно устают, и выстаивать по полчаса в очереди в супермаркете, чтобы дочь потом устроила скандал, потому что он принес йогурты с почти истекшим сроком годности, «и потом, я просила с клетчаткой, а не соевые, соевые ест мама, мог бы уже и запомнить…»

– Господи, хорошо-то как! – наконец выдыхает он и направляется к холодильнику за пивом.

Из окна кухни он видит машину жены, которой придется парковаться на улице, потому что место в гараже уже занял он.

Пабло, конечно же, не дожидается, пока мать найдет свободное место.

Дома его только и видели: друзья поджидали и теперь мчат ему навстречу. Фелипе держит баскетбольный мяч, Альба приветственно раскидывает руки. Все трое обнимаются, будто с их последней встречи прошло много лет, а не двадцать два дня. Пабло распахивает дверь своей комнаты, швыряет сумку на пол, пинком отправляет ее под кровать, захлопывает дверь и, как обычно, без долгих прелюдий выскакивает на улицу.

– Пап, я побежал!

Пабло – единственный член семейства Мартинес Сальгадо, который в тот день не произносит: «Господи, как хорошо», но уже на лестничной клетке высказывается в следующем смысле:

– Слава Богу, все закончилось! Как же хотелось домой… Я там с ними чуть головой не поехал, честное слово.

С ними – это с бабушкой Ауророй, которая любовно брала его за подбородок, приговаривая: «Ну что за красавец у меня внук!», и с бабушкой Аделой, которая ерошила ему волосы и говорила бабушке Ауроре: «Ты только посмотри, Аурора, какой у нас внук красавчик», и с дедушкой Пепе, который требовал научить его собирать кубик Рубика, и с отцом – «Пабло, поиграй с дедушкой», и с матерью – «Пабло, неужели так сложно развлечь дедушку?», и с сестрой – «Ну ты и борзый, Пабло, а ну собрал дедушке кубик!».

Диана последняя: ей приходится разбирать чемоданы, но не до конца. Завтра – напоминает она себе с улыбкой – наконец придет помощница по хозяйству.

Она вываливает грязную одежду в корзину для белья, но стиральную машину не запускает – завтра придет помощница, – и улыбка ее становится еще чуть шире.

Потом она инспектирует холодильник и составляет список покупок, но в магазин не идет – завтра же помощница, а до конца отпуска еще целая неделя – и вся расплывается в улыбке.

– На ужин сегодня пицца, никто не возражает? – кричит она, стоя в коридоре.

Никто не отвечает, никто не напоминает ей, что она вообще-то эндокринолог, поэтому она закрывается у себя в спальне, включает вентилятор на потолке, срывает с себя одежду, бросается на кровать, раскидывает руки и ноги и улыбается снова.

– Как хорошо-то, Боже мой!

Услышав этот звук впервые, София Сальгадо не сразу распознает в нем плач.

Квартирка крошечная, тесная и уродливая. С видом на море, но оно так далеко, что даже не кажется синим. Мадридцу никак не взять в толк, каким образом все в этой квартире – стены, оконные рамы, простыни и мебель в псевдопрованском стиле (обставьте дом целиком всего за пятьсот евро!) – пропитано сыростью, несмотря на убийственное солнце, которое чуть не спалило их, пока они дошли двести метров от парковки до дома. Первое, что видит София, войдя, – фигурка из цветного стекла на комоде, чудовищный грустный клоун, и дырки от сигарет на безобразных шторах кирпичного цвета. Она ничего не говорит. Ее подруга Марита, решительная и целеустремленная, как обычно, тут же раздвигает шторы, запихивает клоуна в ящик, подходит к Софии, приобнимает за плечи и ощутимо встряхивает.

– Так лучше?

София кивает и пытается улыбнуться, выходит у нее так себе, но она не сдается и все же выдавливает из себя улыбку, ведь Марита, лучшая подруга еще со школы, не виновата в том, что жизнь развалилась.

Марита тоже неудачно вышла замуж и после многих лет брака разошлась с мужем, у нее тоже сын, который проводит последние дни августа с отцом, но Марите повезло больше, чем Софии: она разлюбила мужа гораздо раньше, чем тот объявил ей, что влюбился в другую, а самое главное, она-то не застала мужа с личной тренершей – оба голые, активничают на ковре в его кабинете.

Именно это произошло с Софией, воспитательницей в детском саду, пару месяцев назад, когда одним весенним днем она освободилась раньше, чем рассчитывала, и решила зайти за Агустином, чтобы вместе пообедать. От одной мысли о том дне Софии хочется выдвинуть ящик, достать грустного клоуна из цветного стекла и долго-долго смотреть на него, пока из глаз не брызнут слезы, как в тот день – она тогда пулей, как безумная, выбежала из кабинета, укрылась у Мариты и все ей рассказала.

– А знаешь, что хуже всего? Ты б ее видела. Тридцать лет, тело обалденное, светлая кудрявая грива, золотистые пряди спадают на грудь… Венера Боттичелли, только такая, знаешь, вся из себя естественная. Как будто так с этими золотыми кудрями и родилась, сволочь…

– И чего? – перебила ее Марита, не дав добавить, что у этой сволочи еще и грудь как будто бы своя. – А тебе тридцать шесть, и лифчик у тебя на пару размеров побольше, зуб даю. И чего? Муж твой разорится – всю эту красоту содержать. Да пошел он!

– Легко тебе говорить…

И это была правда. Марита умолкла и больше о ее муже не заговаривала, а только окружала Софию заботой, развлекала и скучала рядом с ней – пока не придумала план получше.

– Слушай, я придумала! Давай с тобой съездим на недельку на море, а? Будем разлагаться, есть, пить, флиртовать с красавцами…

Так они и оказались в этой жуткой квартире, которая, впрочем, по вечерам, когда они возвращаются из бара – безо всяких красавцев, зато нехило перебрав, – уже не кажется Софии такой уж жуткой. И все же по ночам ей не спится. Еще и трех месяцев не прошло с тех пор, как ее муж ушел к тренерше, и ложиться в постель одной для нее мука.

И вот она вертится, клянет узкий матрас и отсыревшие простыни – и вдруг слышит этот звук: поначалу глухой, напоминающий громкий ритмичный храп, он постепенно истончается и завершается задушенным всхлипом. В первую ночь она не понимает, в чем дело, собака, думает она, или, может, ребенок, но нет, ей ли не знать, как плачут дети. Она засыпает, не разгадав загадки, и за завтраком спрашивает Мариту, не слышала ли она этих звуков, но Марита спала как убитая – «у меня на море всегда так» – и ничего не слышала. Днем – море, пляжный бар, сардины на гриле, мохито, и еще море, еще бар, еще и еще мохито, – София забывает о загадке соседней квартиры, но ночью вновь слышит звук и наконец понимает, что́ творится по ту сторону стены.

С тех пор ее больше занимает сосед, чем пляжные развлечения. Этот тягучий безутешный плач происходит из души и тела одинокого мужчины лет сорока пяти – голова бритая, чтобы скрыть намечающуюся лысину, живот подтянутый благодаря долгим пробежкам по утрам и вечерам, худые ноги. Ни красавец, ни урод, но есть в нем какая-то грубая нутряная привлекательность, как бывает с бритыми самцами, словно источающими тестостерон. И все же он печален. Именно это бросается в глаза первым делом – он печален.

Наверное, тоже застукал жену с ее личным тренером, думает София, и каждый новый день приносит подтверждения ее правоты. Квартира у соседа трехкомнатная, но окно открыто лишь в одной из спален.

Однажды София слышит, как он разговаривает с ребятами в подъезде.

– А где Хави с Эленой? Когда они приедут?

Он смотрит под ноги.

– Знаете… В этом году они, наверное, не приедут. Но я им передам, что вы спрашивали.