До начала 90-х эта локация была приписана ЖЭКу для ведения хозяйственной деятельности по благоустройству территории и использовалась как подсобное помещение. Здесь хранили инвентарь, ветошь, плакаты, которые извещали граждан об очередных победах социализма, а также портреты вождей, генеральных секретарей и прочий нужный хлам. Заведовал всем этим хозяйством пожилой мужчина, которого все приписанные к ЖЭКу жильцы знали исключительно по отчеству – Ильич. Подконтрольное ему помещение Ильич украсил портретами двух тёзок – Ленина и Брежнева. Изображениями остальных руководителей он манкировал, кроме одного. Журнальная вырезка с «отцом всех времён и народов» Иосифом Джугашвили-Сталиным также украшала стену этого помещения. Изъятый в своё время из этой агитационной коллекции портрет Сталина Ильич пытался восстановить, но неудачно. Дело было так: реабилитировать культовую персону Ильич решил на портрете его обидчика волюнтариста Хрущёва, но, как говорилось выше, эта попытка окончилась полным фиаско. Пририсованные Никите Сергеевичу усы Иосифа портили имидж как упомянутых руководителей по отдельности, так и всего советского государства в целом. Разочаровавшись в живописи, Ильич скрыл своё безобразие в топке, но не успокоился. Натура этого человека требовала действия. И наконец, эта жажда реализовалась в новой доктрине. А именно – Ильич разработал инновационную схему бытия. Его философия и жизненный опыт трансформировались в некую субкультуру, которую некоторые его современники оценили по достоинству.

Идея собрать вокруг себя идеальное общество и осчастливить его, реализовалась в следующей конструкции. Ильич вошёл в контакт с людьми, которые потенциально были готовы к переменам, и собрал общину из тридцати одного пенсионера. Это число не было случайным. Это число полного месяца. Далее – каждый день в этой группе пропивалась пенсия одного из посвящённых участников. Деньги, которые оставались в неполные месяцы, аккуратно учитывались, суммировались и грандиозно пропивались в великие праздники: 7-е ноября, 1-е мая, 9-е мая, а также в новогоднюю ночь и в траурные дни поминок внезапно умершего члена группы. Выбывшие естественным образом участники концессии заменялись персонами из числа наиболее перспективных соискателей. Учитывалось всё – размер пенсии, рекомендации и характеристики действительных членов общины, а также состояние физического и психического здоровья соискателя. Особо учитывалась психологическая совместимость человека с соседями и родственниками. Словом, меры предосторожности соблюдались на должном уровне. Из всего этого делались выводы, которые обсуждались коллегиально, на ежедневных попойках. Особенно тщательно рассматривались биографии кандидатов, их жизненный путь. Предпочтение отдавалось участникам боевых действий, бывшим работникам правоохранительных органов, а также добровольцам великих строек социализма, словом, тем историческими персонажам, которым было что рассказать при застолье. Но допускались и просто хорошие люди, которые честно прожили свою жизнь, но не были отмечены чем-то выдающимся. Эти члены товарищества отличались хорошей пенсией, нереализованной удалью и умением прекрасно рассказывать анекдоты.

Конечно, на эту компанию обратили внимание и даже хотели привлечь Ильича к ответу, но у него было сильнейшее лобби, состоящие из кавалеров высших наград Советского Союза и даже одного Героя социалистического труда. Под таким прикрытием праздник мог бы продолжаться вечно. Если бы не это неумолимое и вечное «если бы».

Нет ничего вечного в нашем обозримом настоящем, кроме этого словосочетания. Если бы не ряд причин, приведших к закономерным последствиям, в результате которых, однажды…

Однажды всё рухнуло, включая Союз нерушимый.

С развалом Союза, обретением Украиной независимости и переходом на новые экономические рельсы у перспективного нежилого блока появился конкретный хозяин со своими планами и ключами. Сразу после того, как этот хозяин вступил в право собственности, он прогнал Ильича и заменил дверь. Ильич сгинул в бурях перемен. Из той же бури на свет вышли другие исторические персонажи.

Первая вывеска над шестью ступенями вниз извещала граждан, что здесь, за тяжёлой бронированной дверью появилось новое братство, а именно спортивный клуб, культивирующий строительство тела. Короткостриженые строители, одетые в спортивные костюмы и лакированные туфли, дали поэтическое название своему клубу. Они назвали его «Атлант». Подобные подвалы с самодельными тренажёрами открывались по всему пространству рухнувшей империи и имели грозную славу. Это был франчайзинг по производству пушечного мяса для криминальных войн. Конкретно этот клуб принадлежал охранной фирме «Конкретное решение» и ковал железных сотрудников сей грозной организации. Рекламный слоган под вывеской «Атлант» гласил: «Реальные цены на реальные услуги». Наверное, поэтому молодые люди, оказывающие эти услуги, называли себя реальными пацанами. Услуги клуба далеко выходили за рамки, дозволенные уголовным кодексом, из-за чего ротация в рядах пацанов была частая. Текучесть кадров была обусловлена горячим временем накопления первичного капитала. Время селекционировало нового человека, и многие из горячих сторонников конкретных решений так и не пережили этот сложный период, успев накопить первичный капитал только на подержанную иномарку, похороны и чёрный мраморный памятник в полный рост. Реальные пацаны меняли реальность, но, в конце концов, реальность изменила их. Похоронив соратников и закопав конкурентов, остепенившиеся перед ликом смерти атлеты легализировали свою разбойничью деятельность, объявив себя бизнесменами, и свободное время предпочли проводить в кафе, ресторанах и банях, совершенно забросив тренировки.

Так, в начале 2000-го года атлетический клуб «Атлант» прекратил свою работу, и освободившееся помещение вскоре переоборудовали в кафе под лихой вывеской «Похоть». Эти перемены мгновенно оценил Лутковский.

Однажды, гуляя по району в компании друзей, он остановился как вкопанный. Владимир был поражён столь вольной атрибуцией нового пункта общественного питания. Увидев светящееся неоном это вульгарное слово, юный и горячий Лутковский ощутил манящую потребность, граничащую с первым половым влечением, немедленно посетить «Похоть». И, конечно, Владимир спустился на это дно, где к своему удовольствию обнаружил уютный притончик, наполненный душевным контингентом. Здесь Лутковский надолго растворился в месиве и пространстве, которое каждый вечер заполнялось вольными студентами, липовыми бандитами, юными предпринимателями, а также мелкими, очень мелкими, даже микроскопическими буржуа-рантье, которые сдавали квартиры, комнаты и даже углы своих умерших бабушек креативным менеджерам и пропивали получаемые от нового перспективного сословия деньги в подобных злачных заведениях.

Ах, если бы знали они, кто оплачивает их застолье. Кто отдаёт большую часть своей зарплаты в их трясущиеся от похмелья руки и униженно называет их хозяевами, копя в душе зависть и злобу. Кто работает в ненормированном режиме, стремясь железными когтями зацепится за окраины столицы и не скатится опять в бесперспективные хляби провинции. Кто они?

Менеджеры низшего и среднего звена. Работа, аренда жилья, ипотека, кредиты, романы Пелевина, Коэльо, Мураками и огород в родном селе – всё это сделало из людей со средними умственными и физическими способностями необычайно живучих существ, способных приспосабливаться к любым экстремальным условиям. Эти качества, приобретённые в эволюционном споре с другими видами, выделили менеджеров в наиболее конкурентоспособный вид своего времени, который требовал для себя всё больше и больше места, как под солнцем, так и у барной стойки. По пятницам и субботам они организовывались в задорные компании, которые громко обсуждали на своём рабочем сленге свои насущные дела, подчёркивая тем самым свою принадлежность к некой новой субкультуре. Они также культивировали и своё внешнее отличие от остального населения. Розовые мужские рубашки под блестящими костюмами и строгий тоталитарный стиль офиса у женщин выделяли эти компании в особый фон города. Вскоре этот фон вытеснил все остальные творческие проявления и полностью завладел пространством. Однотипные деловые здания заполнялись однотипными деловыми людьми, которые оптимизировали реальность под конкретные стандарты. Под новый класс стандартизировалась и сфера услуг. Организованное платежеспособное сообщество не устраивали прежние критерии сервиса, и славное кафе потеряло для многих свою актуальность, оказавшись в числе непрестижных клоак с запахом еды в зале и дешёвым алкоголем. Тихий центр вытеснил «Похоть», и её место занял суши-бар «Панда».

Почему именем одного из символов Китая назвали столовую с японской кухней, сказать было сложно. По-видимому, этот красивый бамбуковый медведь у хозяина заведения больше ассоциировался со страной восходящего солнца, и именно поэтому на вывеске упомянутое животное было изображено на фоне багрового восхода, что, несомненно, производило определённое впечатление на несведущих в зоологических тонкостях посетителей. Впрочем, всё это мелочи, на которых, возможно, и не стоило бы останавливаться, если бы можно было остановиться на чем-либо более серьёзном. К сожалению, нет. Ничего интересного о суши-баре «Панда» рассказать нельзя, так как ничего интересного там не происходило.

У Лутковского были весьма скудные впечатления об этом месте. Пару раз он заходил туда, делал заказ, пил сакэ, закусывал роллами и разочарованным покидал «Панду», не найдя в ней ни душевности, ни покоя. Этот стандарт объединял других посетителей. Долго казалось, что всё это станет незыблемым правилом поведения большинства на многие десятилетия, но ничего подобного не произошло.

Как всегда – критическая масса одинаковых людей стала объектом для злых и остроумных шуток. Это не были уважительные остроты про «новых русских» первого десятилетия новой эры. Это было откровенное презрение к целому классу людей. Мерчандайзеры, супервайзеры и прочий хлам делового мира обговаривались в самых уничижительных выражениях. Достойно ответить на такие высказывания эти молодые люди не могли, так как, увы, творческий потенциал данной группы был сведён к стандартному офисному юмору. Оставаться менеджерами стало не модно. А то, что не модно, не культивируется в свободное время. «Панда» не пережила даже ближайшего мирового экономического кризиса и тихо умерла.

Этот факт Лутковский даже не сразу заметил. Его внимание было отвлеченно от «Панды» сооружением нового клуба в помещении бывшего хлебного магазина «Булочная № 1», который в своё время соседствовал с Владимиром. Хозяева этого притона долго не могли принять решение о названии. Об их сомнениях случайно, через своего знакомого гомосексуалиста, узнал Владимир и предложил учредителям оставить старую вывеску – «Булочная № 1». Так с его лёгкой руки у него под домом появился гей-клуб с экстравагантным названием, чем Лутковский очень гордился. Не посещая это заведение, он часто рассказывал о «Булочной» как о злачном объекте в разных богемных компаниях и даже сочинил о клубе стихотворение, которое с удовольствием читал со сцены. Словом, Лутковский гордился своим вкладом в историю города.

Что касается подвала с шестью ступеньками вниз, то он трансформировался в магазин «Продукты 24», открытый молодой и симпатичной девушкой Аней. Впрочем, она очень скоро сообразила, что самый ходовой товар в данной локации – это алкоголь. Прозаические продукты питания быстро уступили место завлекательной вывеске «Вина Крыма». Место пользовалось спросом, тем более что в магазинчике было несколько столиков для дегустации вин. Среди спорящих на разные темы дегустаторов часто оказывался и Владимир Лутковский. Наспорившись, он шёл домой отсыпаться, чтобы через несколько трезвых дней опять вступить в спор об искусстве или геополитике. Туда же иногда заходил и Олег Глота поговорить со своими друзьями о спорте и политике. Короче, место было бойкое. Владимир и Марк решили отправиться именно туда.

По дороге Ленц постоянно требовал слушанных и переслушанных историй об этом подвале. Ему хотелось окунуться в атмосферу того Киева, который был до всех политических и социальных перемен последнего времени. В руках у Марка были цветы для Ани. Эти цветы он подобрал на асфальте у подъезда Владимира. Цветы с похорон Олега Глоты.

9

До винной лавки идти было недолго, минут пятнадцать вольным шагом, но друзья шли гораздо дольше. Ленц постоянно отвлекался на мелочи. Рассматривал фасады домов, комментировал сохнувшее бельё на балконах, особенно женское, рвал незрелые яблоки с деревьев и, сморщившись от кислого вкуса, швырял их в стены и заборы. Было видно, что его что-то беспокоило, как будто он что-то потерял и искал эту потерю в бытовых мелочах сонного, распаренного летней жарой города. Лутковский заметил это и сам невольно оглядел знакомое пространство.

Всё было, как и прежде, как всегда. Дома послевоенной застройки с палисадниками возле парадных. Низкорослые яблони. Могучие каштаны с образцовыми кронами, в тени которых стояли самодельные лавочки. На лавочках чинно сидели старушки, внимательным взглядом провожавшие друзей. Одна из них позвала Лутковского:

– Володя, подойди сюда.

Тот послушно отправился к грузной белокурой женщине.

– Здравствуйте, Лидия Владимировна, – уважительно сказал он.

– Ты на кладбище к бабушке когда поедешь?

– Ну, не знаю, – неуверенно ответил Лутковский. – Наверное, на её день рождения съезжу.

– Ты вот что, Володя, когда надумаешь ехать, то мне скажи. Я с тобой поеду. Сложно мне в автобусе, а у тебя машина.

– Хорошо, тётя Лида, скажу.

– Вот так, – добродушно сказала женщина и, подумав секунду, спросила: – Олега похоронили, а тебя не было. Ты чего не поехал?

– Не хочу, – поморщившись, ответил Лутковский.

– Ну ладно, – махнула рукой Лидия Владимировна. – Ты только зайди к Вале. Скажи ей что-нибудь.

– Хорошо, зайду, – послушно сказал Владимир.

– А это кто с тобой в военной форме? – грузная Лидия Владимировна указала на подошедшего ближе Марка. – Тоже военный, как Олег? – спросила она.

– Я рыбак, – ответил за Лутковского Ленц, – только с рыбалки приехал.

– Ну и дурак, – ответила на это Лидия Владимировна. – Ладно, идите. Не пейте только сильно, – по-доброму отпустила она приятелей и добавила, – алкоголики.

Лутковский толкнул в бок Марка, который хотел что-то ответить доброй женщине, тот мгновенно осёкся, и они молча пошли своей дорогой.

– Володя, а ты не колешься? – вдруг спросила Лидия Владимировна уходящего Лутковского.

– Не, не колюсь, – обернулся Лутковский и прибавил шагу.

Завернув за ближайший угол, Ленц притормозил Лутковского.

– Стой. А давай здесь еще выпьем. За углом.

– Что-то колбасит тебя сегодня, Марк. Места себе не находишь, – настороженно сказал Лутковский, свинчивая пробку с бутылки «Бехеровки».

– А кто эта почтенная дама? – спросил Ленц, выглянув за угол.

– Тётя Лида. Подруга бабушки. С ней в школе работала. Математике дураков учила.

– И тебя?

– Нет, я в другой школе учился.

– Судя по твоим робким ответам этой тёте Лиде, она влияние на тебя имеет. Гоняла тебя с бабушкой за курение?

– Гоняла, – ответил Лутковский, отхлебнув из горлышка и передав бутылку Ленцу. Марк, в свою очередь, закурил и передал пачку Владимиру.

– Ну что, покурим не в затяжку, пока шухер не подняли, – улыбнулся он.

– Жвачка есть зажевать? А то училка мамке запалит, – подыграл ему Лутковский.

Ленц отхлебнул из горла и упёрся взглядом в бледно-голубое небо. По выцветшему летнему бескрайнему пространству нехотя, лениво, с востока на запад плыли облака. На их белом, как бумага, фоне зависла чёрная галочка птицы, которая через секунду рванула в сторону невидимым росчерком и растворилась в этой вечной неиссякаемой глубине. Лутковский таким же прищуренным взглядом окунулся в эту вечность. Чем дольше друзья смотрели в небо, тем тише и спокойнее становилось вокруг. Казалось, это бескрайнее пространство впитывало в себя все лишние звуки, наполняя мир гармонией, умиротворяя хаос, привнесённый человеком.

– А сколько километров до космоса? – неожиданно спросил Ленц.

– Не помню, километров сто, по-моему.

– Что значит, по-твоему? А по мнению учёных?

– Это по их мнению. Я точную цифру не помню.

– И хрен с ней, с точной цифрой, – задумчиво сказал Ленц. – Главное, мы выяснили, что это недалеко – за час на машине добраться можем. Поехали. Где твоя «Дэу», не пропил еще?

– Пьяными быстрее доберёмся, – ответил Лутковский. – До первого столба и прямиком в ад.

– А почему в ад, а не в противоположную сторону?

– Туда пьяными не ездят, – ответил Владимир.

– Откуда ты знаешь, какими туда ездят, – Ленц отхлебнул из горла и передал бутылку Лутковскому. – Муть какая-то. Стену, что ли, обоссать, – задумчиво сказал он. – Ладно, идём к Ане, а то цветы совсем завянут.

Приятели снова бодро пошли в выбранном ранее направлении. Лутковский время от времени пытался вырвать у Марка подобранные им цветы и выбросить их куда-нибудь подальше. Он справедливо считал этот жест друга неоправданным цинизмом, неостроумной выходкой, незаслуженно оскорблявшей как покойного Олега Глоту, так и Аню, которую такой подарок, несомненно, возмутил бы до глубины души. Владимир пытался это втолковать Ленцу, но тот игнорировал все его аргументы и отшучивался каким-то тяжёлым, не свойственным ему-прежнему юмором.

10

В магазине стояла тишина, и было пусто. За стойкой никого не было. Так что, зайдя в помещение, Лутковский и Ленц остановились в секундной нерешительности, соображая, как поступить дальше – звать ли хозяйку или молча подождать её появления. В эту невольную паузу Владимир огляделся по сторонам. Магазин предстал в привычном оформлении. Фотообои, на которых были изображены винные бочки и бутылки. Поверх них красовалась наклеенная карта Крыма с географическим обозначением института виноделия «Магарач» и портретом Никиты Хрущёва. В самом помещении стояли несколько круглых столиков для дегустации вин и иной алкогольной продукции. На отдельном стенде покупателям предлагались коньяки и настойки в слегка запылённых бутылках, что свидетельствовало о непопулярности здесь этих недешёвых напитков. Стопка пустых пластиковых стаканов на стойке и непривычная пустота.

Пустота была заполнена жарой и еле уловимым запахом винных испарений. В этом кислом мареве тяжело прожужжала оса и села на лоб Ленцу. Тот отмахнулся. Оса перелетела к Лутковскому, который в свою очередь испуганно замахал ладонью и, проклиная матерщиной насекомое, заметался по помещению. На этот шум немедленно вышла Аня – хозяйка заведения. Она внимательно присмотрелась к происходящему и дружелюбно усмехнувшись, констатировала:

– Явились.

– Мы запылились, Аня, – сурово ёрничая, ответил ей Ленц. – Мы с ног до головы во прахе. К тому же мы жутко устали. Так что налей нам лёгкого прозрачного вина, милая Анюта.

– Рислинг холодный подойдёт?

– Вполне, – согласился Ленц и протянул Ане цветы.

– Вот ещё, – удивилась девушка. – Откуда веник принёс?

– Как откуда, – усмехнулся Ленц. – Из цветочного магазина. Такие цветы на дороге не валяются.