Старческий грех

Образ «маленького человека» – один из самых популярных в русской литературе XIX века. Сколько их, бедных чиновников, забитых, убогих, обретается на страницах произведений классиков и их современников! «Бедный, бедный Евгений» из «Медного всадника» и Самсон Вырин, Башмачкин и Девушкин, и т. д. и т. п. В этом ряду вполне достойное место занимает Иосаф Иосафыч Ферапонтов из повести Писемского. Скромный бухгалтер Приказа, честный и великодушный. Он такой же, как все они, но и особенный, изображенный новыми красками.

Если у Пушкина, Гоголя, Достоевского «маленький человек» дан уже сложившимся, то у Писемского показана его предыстория, формирование его характера. Ферапонтов – выходец из бедной семьи. Его отец – «гадкий чиновничишко», пьяница и дебошир – не способен разглядеть и оценить в мальчике его неимоверную тягу к знаниям, к музыке. Его сын остро переживает унижение, когда на 16-м году поступает в гимназию. Но затем становится лучшим учеником, а спустя несколько лет пешком придёт в Ярославль, чтобы продолжить своё образование. И Писемский живыми красками изобразит студенческую, «бурсацкую» жизнь Иосафа, в которой университетская премудрость окажется оторванной от проблем и злосчастий его собственной жизни. Пробуждение души молодого человека будет связано с книгами и с событием, перевернувшим героя, – смертью Пушкина, воспринимаемой студентами как подлинное горе. (Надо сказать, что вообще Писемский испытывал особый пиетет перед гением Пушкина, это ощущается во многих его произведениях. Помнится, на заре своей туманной юности я даже как-то сподобилась сделать на конференции доклад на эту тему.)

Как и положено «маленькому человеку» русской литературы, герой наделён чувством собственного достоинства. Но к этому традиционному качеству добавляется способность эстетически переживать жизнь. Вот Иосаф поёт в церковном хоре, вот с наслаждением играет на гуслях, вот замирает от красоты природы, забывая о своих невзгодах; вот на страстной неделе восторженно любуется храмом, освещённым ярким весенним солнцем, вот смигивает слезу, исполняя «Не рыдай мене, мати, зряще во гробе»… И этот «чистейший идеалист» попадает на службу в канцелярию, воздух которой оказывается весьма неблагоприятен «для нежных растений нашей души» – благородных порывов и возвышенных стремлений. Окунается, как пишет автор, в «житейскую болотину».

Все поползновения выше уровня обыденной жизни в нем как бы придавились под этим вечно движущимся канцелярским жёрновом.

Однако душа в Ферапонтове остаётся живой и даже способной – впервые в жизни, в очень зрелом возрасте! – испытать любовь. И он совсем не замечает, что его откровенно соблазняют, преследуя какие-то свои нечистые цели.

Подзаголовок повести – «Совершенно романическое приключение» – настраивает на несерьёзный, даже игривый лад. Но на деле всё окажется вовсе не весело. На протяжении всего повествования не покидало ощущение тревоги за героя, по наивности и детской чистоте своей с такой легкостью попавшегося в силки, умело расставленные низкими людьми.

Хоть финал, в принципе, предсказуем и последний пассаж несколько прямолинеен, это всё же не лишает читателя своеобразного катарсиса. От вопиющей несправедливости просто сжимаются кулаки и наворачиваются слёзы бессилия. И становится понятно, насколько Иосаф выше тех людей, которые встретились на его жизненном пути, ведь мотив его финального поступка – не страх перед наказанием, а поруганная любовь. А потому для меня эта повесть – о том, как «маленький человек» оказывается значительной личностью, достойной не только сочувствия, но и уважения.

Отдельно следует сказать о замечательном языке, которым написана повесть. Писемский – просто мастер ярких описаний и метких характеристик. Табакерка секретаря гражданской палаты – явный «дар за измену Фемиде», «сосископодобные ноги» учителя немецкого языка и прочие детали – ну ведь здорово же! С удивлением во 2 главе наткнулась на слово «герменевтика». Вот это да! Оказывается, оно было известно уже в середине XIX века. А я-то полагала, что это относительно новый термин.

Возникает невольное уважение к постановке пера Алексеем Феофилактовичем. Абсолютно грамотное начало повествования – неспешное знакомство с персонажем, описание внешности главного героя, рассказ о его детстве. Собственно, кульминация – событие и реакция главного героя, вытекает из характера Иосафа, это необратимый рок – то, что неминуемо произойдёт. Вот это я очень люблю в русской классике, в произведениях Чарльза Диккенса и Сельмы Лагерлёф. Развязка истории так же крайне достоверно изображена автором. Сама рассказываемая история повести тривиальна и не это интересно. Интересно – как, интересны акценты и нюансы, интересен характер, интересно то, как такой интересный характер интересно складывался. Писемский – нюансер, если он не возьмёт уникальностью истории, то нагонит тем как рассказывает.

Это история некрасивого, честного, угрюмого и одинокого чиновника, пошедшего на должностное преступление ради приглянувшегося милого личика. Это лохотрон середины XIX века – примитивный и беспроигрышный - на тех на кого рассчитан, безупречно срабатывающий. Иосаф Иосафыч Ферапонтов – жертва манипуляции. Когда он понял как с ним поступили, то не смог с этим жить. Всё просто. Забавно наблюдать как мошенники – Эмилия с «братом» постепенно обрабатывают Иосафа. Писемский очень верно всё живописует, это впечатляет. И абсолютно достоверна концовка повести, где мошенницу губернатор отпускает… за остутствием состава преступления. Описанное мошенничество – преступление нравственное и с законом здесь поступают как с дышлом, а Иосафа выбирают жертвой.

Рассказанная история абсолютно современна. Она не интересна сама по себе, но интересно рассказанная. Понравилась история детства Иосафа, непосредственно его учёба и становление характера. Меня по касательной задело физическое наказание – мне доставалось линейкой по пальцам в начальной школе, моя учительница родилась ещё в Петербурге, до революции. Это не шпицрутены, конечно, и гораздо больнее здесь морально, чем физически. И учительница-то моя была прекрасна во всех отношениях – и писать, условно грамотно, научила, любовь к чтению привила, а главное – научила грамотно мыслить. Но было больно, чёрт подери. Всё – из детства. «Старческий грех» очень перекликается с горьким рассказом ФМ «Ёлка и свадьба» роком, читаемым на челе ребёнка. Писемский – не самый увлекательный писатель, но он великолепен… на мой взгляд.

Мне, признаться, сделалось не на шутку страшно даже за самого себя... Жить в таком обществе, где Ферапонтовы являются преступниками, Бжестовские людьми правыми и судьи вроде полицмейстера, чтобы жить в этом обществе, как хотите, надобно иметь большой запас храбрости!

Ферапонтов Иосаф Иосафыч - бухгалтер Приказа (присутственное место) в городе П-е. Просители называют его Асаф Асафыч, подчиненные прозвали "отче Иосафий" - за внешнюю суровость и неподкупную честность.

Он вообще с канцелярией никогда не вступал ни в какого рода посторонние разговоры и был строг.

В 15 только лет он смог поступить в гимназию, в первый класс, куда набирают детей 9-10 лет - очень хотел учиться, но у отца было крайне стесненное финансовое положение. Выучился, вынеся все насмешки и в то же время не давая начальству унижать свое человеческое достоинство - например, не дался высечь себя после одного случая с самодуром-инспектором, сбежал с порки; но его на следующий день приволокли связанного и "примерно наказали" - т.е. в течение 30 минут избивали палками до кровавой каши на спине. Директор все требовал назвать зачинщиков, Ферапонтов молчал. В итоге его так и унесли на этой скамейке - 3 недели провалялся в больнице. Ну, в общем, это нормально было для того времени. Отец еще на коленках за директором полз после этого, умоляя, чтобы сына не выгнали.
После гимназии Иосаф сам поступил в Демидовский лицей - на казенный кошт, а после его окончания сам смог найти себе место в этом самом Приказе. Здесь он показал себя прилежнейшим и при этом толковым работником и быстро выбился наверх, стал бухгалтером. Жениться он так и не женился.

"Для меня нет и никогда не будет возможно это счастие. Девица, какую я представляю себе в моих мыслях, за меня не пойдет. Невесты же, приличные для меня, из нашего подлого приказного звания, противны душе моей: они не домовиты и не трудолюбивы, потому что считают себя барышнями, и сколько ни стараются наряжаться, но и этого к лицу сделать не умеют, будучи глубоко необразованны. Много раз я прислушивался к их разговору и убедился, что они ни о чем с мужчинами на могут говорить, кроме неблагопристойностей, ибо имеют уже развращенное воображение."

Жил бы себе человек и жил дальше, но влип, очкарик - втюрился безоглядно. Пришел к нему в присутствие некий господин Бжестовский и изложил свое дело - о заложенном имении его... сестры, по мужу Костыревой. Нельзя ли пособить? Не подъедет ли Ферапонтов в имение - посмотреть на месте, оценить, прикинуть, что можно сделать, чтобы не допустить продажи?
Как увидела я эти три точки перед словами "сестры моей", так и поняла всё дальнейшее. В общем, влюбился он по уши в эту прохиндейку Костыреву (а она была той еще тварью), пользуясь служебным положением, взял из кассы Приказа что-то около 2000 р. (по тем временам это очень много для служащего), внес за ее имение, а она тут же обвенчалась со своим братцем Бжестовским и попыталась сбежать в Питер. Началось следствие, ее задержали, устроили очную ставку с Ферапонтовым, где он всё узнал, неизвестно еще, как бы дальше дело пошло, но Бжестовский подсуетился, губернатор вызвал бывшую Костыреву к себе на личный ...гм... допрос, четыре часа ее... гм-гм... допрашивал - и за полным отсутствием состава преступления отпустил восвояси. А Ферапонтов удавился в камере. Следователь приехал в тюрьму.

-Удавился! - сказал полицмейстер мне совершенно спокойным тоном, показывая глазами на труп.
- Это вы его довели, - сказал я.
- Будто! - произнес обычную свою фразу полицмейстер. - Он сам пишет другое, - прибавил он и подал мне (...) лист бумаги, на которой четкой рукой Иосафа было написано: "Кладу сам на себя руки, не столько ради страха суда гражданского, сколько ради обманутой моей любви. Передайте ей о том".

Никто ей ничего не передавал, да и ей самой, естественно, глубоко было начхать на дурачка этого - использовала и выкинула.

На обложке совершенно неправильно нарисован Иосаф - в какой-то поповской рясе. Художник из всей книги, наверное, заметил только прозвище "отче Иосафий". На самом деле бухгалтер Приказа выглядел вот так:

На нем был истасканный вицмундир, уродливые сапоги, засаленные брюки с следами чернил и табаку на коленях (...)