– Ты моих денег не считай, – резко прервал меня Абдул.

– … и с понятиями, – продолжал я как ни в чем не бывало, – у тебя есть уважение к старости. У русского человека его нет, а у тебя – есть. Хозяин фирмы сказал, что не может снизить цену, потому что должен платить тебе. И у меня к тебе просьба: скажи ему, что будешь брать меньше до тех пор, пока он будет сдавать мне помещение. Помоги мне сбить арендную плату, иначе я просто не потяну. А дело-то нужное.

– Нужное, – согласился Абдул. – Но почему за мой счет?

– Не только за твой, за мой тоже, – возразил я. – И за мой даже больше. Он хочет двадцать пять тысяч за год. Я могу найти только двадцать. Сними с него пять тысяч в мою пользу.

– Ну допустим. А остальные деньги где возьмешь?

– Свои отдам.

– Интересно, откуда это у тебя такие деньги? – прищурился Абдул. – Ты ж за честного канаешь, руки не мараешь. Или врут люди?

– Да нет, не врут, – усмехнулся я.

– Врут, врут, – убежденно проговорил он. – На какой машине ездишь, какие шмотки носишь – я все вижу, меня не обманешь.

Да я и не собирался. Совсем даже наоборот. Я специально оделся так, чтобы Абдул видел: я – человек не бедный, а в его представлении это должно означать, что я человек серьезный и дело со мной иметь можно.

– Я твои деньги не считаю, и ты мои не считай. Сам видишь, бабки у меня есть, а откуда они – это мое дело. Но я готов их отдать. И очень рассчитываю, что ты отнесешься к моей просьбе с пониманием.

– И зачем мне это? Что я с этого буду иметь?

– Спать будешь лучше, – усмехнулся я. – Будешь вспоминать о своих родителях и думать, что ты сделал доброе дело, глядишь – и им там кто-нибудь поможет старость скоротать.

– Я своим родителям сам помогаю, ни от кого помощи не жду.

– Так это тебе повезло, Абдул, – вздохнул я, – не все же такие способные, как ты, не каждый умеет деньги делать. Я, например, не умею, а стариков жалко. Спасибо за ужин, я пойду. Будем считать, что я тебя попросил, но ты мне отказал.

Я промокнул губы салфеткой и встал, но не успел сделать и двух шагов, как услышал:

– Погоди, капитан, мы не закончили.

– Разве? – я обернулся и сделал удивленное лицо. – А что еще?

Удивление мое, конечно, было липовым, я вес понимал. Абдул, безусловно, готов был сделать то, о чем я просил, но ему хотелось, чтобы я поунижался, поклянчил, начал сулить ему что-нибудь эдакое, а еще лучше – чтобы я начал угрожать, и вот тут он всласть порезвился бы, отметая мои смешные угрозы и сопровождая все это оскорбительными выпадами. Натешившись, он, так и быть, согласился бы выполнить мою нижайшую просьбу, но тогда я оказался бы ему должен. Отдавать долг пришлось бы, разумеется, не деньгами, но услугами, а я этого жуть как не люблю. Закончив разговор в позиции равноправного партнера, я ловко уворачивался от попадания в категорию «должников».

– Сядь, – медленно произнес Абдул, буравя меня темными блестящими глазками, – выпей еще кофе, сделай мне уважение.

Ну вот это уже совсем другой разговор. Как представитель преступной группировки Абдул мне малосимпатичен, все-таки мы с ним живем по разные стороны баррикады, но я не мог не признать, что он не отморозок и с ним можно договариваться. У него есть одна маленькая слабость: при всей своей крутизне в отношениях с теми, кто платит ему дань, Абдул любит чувствовать себя благодетелем и меценатом, и на эту слабость я как раз и рассчитывал, собираясь на встречу с ним. Другими словами, он не был жадным. Просто он не терпел, когда кто-то не признавал его власть.

В общем, мы договорились.

* * *

Следующим моим шагом был разговор с Борисом Безрядиным, продюсером нескольких популярных рок-групп. Борис вместе с женой Светкой, моей старинной и задушевной подругой, и двумя детьми жил в одном со мной доме, только в другом подъезде, посему отношения наши были не только деловыми и дружескими, но и почти семейно-родственными. Два-три раза в неделю я забегал к Светке то пообедать, то поужинать, когда лень было самому готовить, она же безотказно помогала мне с котами, если я куда-то уезжал, навещала их, кормила и проводила необходимые санитарно-гигиенические мероприятия в виде чистки лотков.

– Боря, мне нужны деньги. Много, – начал я с места в карьер.

– Для чего?

Я объяснил. Арендная плата за год – это только полдела, помещение нужно подремонтировать, оборудовать всем необходимым, купить телевизор с большим экраном, например, «Пионер». Список расходов был мною продуман и устрашающе длинен, и с Борькой я разговаривал вполне предметно.

– У тебя есть что-нибудь? – спросил он, когда я закончил излагать свой грандиозный план.

– Есть. Две задумки, только руки не доходят сделать.

– Ну так сделай. Только сделай как следует, без халтуры. Принеси мне хорошую партитуру, найди текст, чтобы я не платил автору слов, и я дам тебе столько, сколько нужно, в счет роялтиз. Годится?

– Спасибо, – обрадовался я.

Собственно, это и было то, чего я хотел. Обычно я приносил Борису два-три листка из нотной тетради, где от руки набрасывал ноты мелодии, а все остальное доделывали за мной, ленивым, другие музыканты. Потому и денег за свое халтурное творчество я получал меньше, чем мог бы. Безрядин покупал у меня музыку и честно выплачивал мою долю отчислений за последующее использование. Но сейчас он готов был заплатить эти отчисления авансом, чтобы я не ждал долгие месяцы, пока накапает нужная мне сумма. И не долю, как обычно, а все роялтиз целиком, если я сделаю всю работу сам и за мной не нужно будет доделывать.

Домой я вернулся окрыленным и немедленно принялся за дело. Через три недели я подписал с фирмой договор субаренды помещения и вплотную занялся решением оргвопросов. Перво-наперво нужно найти среди жителей моего участка тех, кто мог бы составить инициативную группу и направить свою активность на организацию ремонта, закупку всего необходимого и составление плана работы клуба. Тут у меня с фантазией оказалось бедновато, кроме закупки видеокассет и дисков с фильмами, которые могли бы привлечь пожилых людей, я ничего умного не придумал и пошел к Светке Безрядиной советоваться.

– Можно приглашать артистов, которые были популярны когда-то, – предложила она.

– Так это денег стоит, – вздохнул я. – У них знаешь, какие гонорары?

– А ты посмотри, кто у тебя на участке живет. Может, среди них найдутся интересные люди, с которыми твои старики захотят встретиться. Уж со своих-то они денег брать не будут, это же общее дело.

– У меня на участке ни одного известного артиста нет, – уныло ответил я.

– Ну не обязательно же артист. Может, у тебя найдется старый сыщик или следователь, который расскажет им про интересные дела.

Все-таки Светка умнее меня раз в сто. И почему до такой простой мысли додумался не я, работник милиции, а она, несостоявшаяся балерина, жена музыкального продюсера, мать двоих детей, домохозяйка?

На следующий день, придя на работу в свой околоток, я вытащил паспорта жилых домов и начал внимательно и вдумчиво изучать сведения о проживающих. Светка направила мои мысли в перспективную сторону, и я наметил для себе нескольких человек, встречи с которыми могли бы быть интересными для моих стариков. Помимо старого следователя, работавшего еще в шестидесятых годах, я наметил переводчицу с китайского, которая наверняка неоднократно выезжала в эту далекую страны и могла бы порассказать не только о Китае, но и о поведении советских делегаций (о, там всегда была масса любопытного и смешного!), а также парочку ученых-историков. Среди прочих в мой список попала Майя Витальевна Истомина, о которой было известно, что она – писатель. Имя мне ничего не говорило, книг ее я не читал и даже не слышал, поэтому снова обратился за консультацией к Светке, которая читала много и все подряд.

– Майя Истомина? – переспросила она. – Да, была такая, но она уже давно ничего не пишет, по-моему. Или пишет, но что-то малоизвестное, для узкого круга. В общем, я помню, когда я была девицей, я ее читала с большим удовольствием, и она была даже довольно популярна. Но это было давно.

– Ты имеешь в виду свое девичество? – нагло поинтересовался я.

– Хам, – ласково отпарировала Светка. – Не смей напоминать мне о моем возрасте. Если хочешь, я поищу у себя дома какую-нибудь книжку Истоминой, наверняка у меня что-то сохранилось.

– Поищи, пожалуйста, а то неудобно идти к человеку и даже не иметь представления о том, что и как он написал.

Светка обещание выполнила и притащила мне спустя пару дней затрепанный донельзя номер журнала «Эпоха» за восемьдесят первый год, в котором я обнаружил повесть Майи Истоминой «Самосуд». Прочел я ее быстро, и надо признаться, впечатление она на меня произвела сильное. Я не знаток литературы, в том смысле, что не разбираюсь в тонкостях стиля и построении композиции, я – банальный потребитель литературных текстов и оцениваю их с единственной точки зрения: мне интересно это читать или нет.

Читать повесть Майи Истоминой мне было интересно. Герой повести пережил трагедию: похоронил девятилетнюю дочь, насмерть сбитую автомашиной. Суд признал водителя полностью невиновным, поскольку ехал он так, как положено, и даже чуть медленнее, чем дозволялось на данном участке, виновата была сама девочка, которая ринулась через дорогу в месте, где не было перехода, наперерез транспортному потоку. Но убитый горем отец с решением суда не согласился и поставил перед собой цель жизни: сжить негодяя-водителя со свету. Несколько лет он потратил на то, чтобы сделать жизнь несчастного водилы невыносимой. По большому счету он пытался довести его до самоубийства, демонстрируя чудеса жестокой изобретательности. И гоняясь за призраком мести, полностью разрушил собственную жизнь. Вот такая поучительная история.

Перед тем, как идти к писательнице знакомиться, я попытался вспомнить все, что знаю о ее семье. Не вспоминалось ничего. В моих бумажках было написано, что Майя Витальевна Истомина, уроженка г.Москвы, 1950 года рождения, проживает в четырехкомнатной квартире с мужем, Евгением Николаевичем Чаиновым, тоже москвичом и ее ровесником, что дети у нее взрослые и живут отдельно и что домашних животных в квартире не имеется. За время моей работы на участке, а тому уже больше десяти лет, сталкиваться мне с семейством писательницы не приходилось, а это означает, что жертвами преступлений они не были и домашними скандалами не баловались. Наше знакомство ограничилось моим первым визитом к ним и заполнением паспорта на квартиру, так что не только я ее не помню, но и она меня. Я позвонил Истоминой, заранее приготовившись услышать удивленно-недовольный тон и слова о том, как она занята и в ближайшее время выделить полчаса для беседы со мной не может, однако я обманулся в своих ожиданиях. Тон у Майи Витальевны и впрямь был удивленным, но никакого недовольства я в нем не услышал:

– Да пожалуйста, приходите в любое время, я сегодня целый день дома.

Вот это удача! Я быстренько почистил ботинки, одернул форменную куртку, схватил папку и помчался к писательнице. Даже машину брать не стал, добежал ножками за пять минут.

Открывшая мне дверь Майя Истомина выглядела примерно такой, какой я всегда представлял себе писательниц среднего возраста. Молодые авторессы в моем воображении должны быть некрасивы, плохо подстрижены, худосочны, бледны и слегка заторможены (и откуда только это взялось в моей голове?), писательницы маститые должны быть похожи на бабушку Барто (когда я был маленьким, никаких других портретов женщин-писателей я просто и не видал) или на Крупскую, а литературные дамы между сорока и шестьюдесятью представлялись мне именно такими, как встретившая меня женщина. Невысокая, крепкая, чуть полноватая, темные волосы с уже заметной сединой распущены по плечам. Очки в модной оправе, причем две пары сразу: одни на лице, вторые – на цепочке – висят на груди. Я такое уже видел у людей, которые давно страдают близорукостью, а с годами получившие впридачу еще и возрастную дальнозоркость. Брюки, свободный неброского оттенка джемпер, в вырезе которого видна золотая цепочка с замысловатым кулоном.

Майя Витальевна проводила меня в гостиную, предложила чаю-кофею и вполне благосклонно выслушала мои объяснения насчет клуба.

– Вы думаете, ваши пенсионеры захотят со мной встречаться? – она с сомнением покачала головой.

– Почему же нет?

– Ну, я не настолько известна, и потом, меня как автора-беллетриста уже подзабыли, в последние годы я ничего такого не публиковала, что могло бы быть им интересно. Последний роман у меня вышел десять лет назад, с тех пор я занимаюсь только преподаванием и эссеистикой.

– А где вы преподаете? – поинтересовался я.

– В Литинституте, веду творческий семинар. Игорь Владимирович, можно, я задам вам вопрос?

– Конечно, ради бога.

– Это, вероятно, звучит глупо, но… Мне кто-то говорил, что наш участковый – сын Владимира Дорошина. Врут, наверное, да? Вам уже надоело отвечать на этот вопрос?

– Да нет, – рассмеялся я, – не врут. Я действительно сын того самого Дорошина. А вы поклонница классического вокала?

– Честно признаться, нет, – улыбнулась она. Улыбка у Истоминой была чудесная, мягкая и какая-то застенчивая, словно извиняющаяся. – Эта часть искусства как-то прошла мимо меня. Но имя громкое. Трудно быть сыном такой знаменитости?

– Ни капельки. Вот если бы я пошел по музыкальному пути – тогда да, тогда было бы трудно, потому что все время вспоминали бы папу и сравнивали меня с ним по степени одаренности. А в милиции кому интересен баритон Дорошин? Среди моих коллег больше половины не знают, чем баритон отличается от тенора, а процентов девяносто пять ни разу в жизни не слышали оперу. Им до моего отца никакого дела нет. Если бы я был сыном министра внутренних дел, вот тогда мне мало не показалось бы. Но я, слава богу, не сын министра, а сын всего лишь певца.

– Ничего себе «всего лишь»! – Истомина всплеснула руками. – Даже я, человек далекий от музыки, и то знаю, что ваш отец выступает на ведущих оперных сценах мира. Кстати, как раз вчера по каналу «Культура» я слышала, что на следующей неделе он начинает петь в Барселоне вместе с Пласидо Доминго и нашим Черновым. Только я не запомнила, в какой опере.

– В «Аиде».

– Знаете, – она снова улыбнулась робко, словно прося прощения, – мне как-то трудно это представить… Неужели можно вот так просто прийти в театр и увидеть, услышать, дышать одним воздухом с Доминго, с вашим отцом? Не по телевизору увидеть, а своими глазами? Наверное, чувство необыкновенное.

– Не знаю, – пожал я плечами, – наверное, это дело привычки. Я привык. Хотя вспоминаю, когда я был еще школьником, в Москву приезжал Паваротти, так я действительно трепетал. А потом как-то пообвыкся. Хорошим вокалом наслаждаюсь, но уже не трепещу. Я ведь на оперные спектакли хожу, как на работу.

– Это как же? – удивилась она.

– Маму сопровождаю. Она жутко переживает, когда папа поет, особенно если премьера, и ей нужно, чтобы я находился рядом, утешал ее, подбадривал, поддерживал.

– А если премьера за границей, как же мама без вас обходится?

– А она и не обходится. На первый спектакль я обычно прилетаю, потом она успокаивается, и я возвращаюсь домой.

– С ума сойти!

Истомина смотрела на меня расширившимися глазами и некоторое время молча пила чай. Потом лицо ее слегка изменилось, словно в голову ей пришла какая-то мысль.

– Игорь Владимирович…

– Можно просто Игорь.

– Хорошо, Игорь… А в Барселону вы сейчас полетите?

– Похоже, полечу. Мама, во всяком случае, настаивает, и билет я забронировал. Так что если она не передумает, придется лететь. А что?

– Знаете, у меня к вам будет просьба… такая, немножко необычная… Ничего?

Ну вот, начинается. Когда просьба обычная, это, как правило, означает, что нужно кому-то позвонить и что-то спросить или передать. Вторым вариантом обычной просьбы было что-то купить, чаще всего лекарство или сигареты в «дьюти фри». А что такое просьба необычная? Встретиться с резидентом разведки и передать ему шифровку?

На самом деле просьба оказалась почти обычной. Нужно будет всего-навсего пойти в книжный магазин и купить два-три экземпляра книги. Майя Витальевна поведала мне, что примерно год тому назад к ней обратился представитель крупного издательства из Испании с предложением купить права на перевод и публикацию дневников и записных книжек. У них есть проект, который так и называется: «Записная книжка»; в этой серии публикуется то, что называется «записные книжки писателей»: наброски, заметки, дневниковые записи, зарисовки. Одним словом, то сырье, из которого впоследствии прорастает литературный текст. Серия предназначена не столько для широкого читателя, сколько для литературоведов, критиков и прочих специалистов. Проект предусматривает публикацию записных книжек одного автора из каждой европейской страны. Единственным условием было то, что хотя бы одно произведение этого автора должно быть переведено на испанский, чтобы тот, кто будет читать «записную книжку», мог обратиться и к литературному тексту, дабы воочию увидеть, что из чего произрастает и что из этого получается. У Майи Истоминой, как выяснилось, на испанском вышли в свое время целых две книги, так что она порылась в архивных папках, нашла то, что нужно, сделала ксерокопии и отдала. Подписала договор, получила гонорар наличными и теперь хочет иметь книжку на испанском языке. Желание вполне законное и более чем понятное.

Просьба не показалась мне обременительной, и я с готовностью пообещал Майе Витальевне ее выполнить. Она же, в свою очередь, пообещала мне прийти в клуб, когда мы ее позовем, чтобы рассказать моим любимым старикам о разных известных писателях, с которыми ей доводилось встречаться.

Если бы я знал в тот момент, какой лабиринт загадок и старых тайн вырастет из такой невинной вещи, как просьба купить в Барселоне книжку на испанском языке…

* * *