Озеро ждало.
Не злилось, не страдало, не затаивало обиды.
Оно просто… ждало.
Как будто знало, что всё равно всё вернётся к нему – слова, люди, страницы.
Я подошёл к самому краю пирса.
Доски под ногами скрипели, но не ломались.
Вода – по-прежнему чёрная, плотная, зеркальная.
Как будто вся глубина – это не метры, а мысли.
Те, от которых мы отворачиваемся, когда смотрим на экран, в потолок, в алкоголь, в сон.
Я держал в руках лист. Тот самый.
Финальный.
Мной написанный.
Мною пережитый.
И в этот момент я понял – это не финал истории.
Это – финал борьбы.
Потому что если я брошу этот лист в воду – я отдам финал Тьме.
Если сожгу – сотру себя.
Если спрячу – она всё равно найдёт.
Но если я положу его туда, где он будет найден…
Я опустился на колени у края.
Положил страницу на гладкую поверхность.
Она не утонула.
Она зависла.
Как перо в воздухе, как пауза в речи.
Вода дрогнула.
И из глубины – тишина.
Никакого монстра.
Никакой руки.
Никакой последней погони.
Потому что это было концом книги.
Не сражение.
Не победа.
А – выбор.
Я сел прямо на пирсе. Закрыл глаза.
И начал читать вслух.
– Он встал из-за стола. И пошёл туда, где всё началось – чтобы закончить это по-своему.
Слова дрожали. Но звучали.
– Он помнил. Он не был героем. Не был мучеником. Он был писателем. А значит – мог выбирать.
И с каждым словом я чувствовал, как внутри становится светлее.
Как будто слова вычищают отголоски Тьмы.
Не уничтожают её – но вытесняют.
Делают менее важной.
Я открыл глаза.
И увидел, как страница медленно уходит в глубину.
И с ней – Тьма.
Не навсегда.
Но на время.
До следующей главы.
И тогда я почувствовал её.
Не Алину.
Не Тьму.
А её.
Ту, кто читает.
Где-то далеко, в городе.
С термосом, книгой и настольной лампой.
С тревогой и ощущением, что она здесь не просто так.
Роза.
Ты читала.
Ты написала меня обратно.
Спасибо.
Сон забрал её слишком глубоко.
Она не сразу поняла, что проснулась.
На секунду между снами и реальностью была чистота – настоящая, честная, как детская тетрадь без единой помарки. Потом пришёл звук. Гулкий, влажный, будто капля падала в пустую чашу. Потом – холод. Он не был зимним. Он был библиотечным, архивным – проникающим под ногти, через одежду, через кожу.
Роза села. Щёлкнула выключателем. Свет не зажёгся. Она щёлкнула ещё раз. Лампа молчала.
На часах – 3:16.
Она узнала это время. Оно было на стене станции в манускрипте.
На столе – раскрытая папка. Листы лежали так, как она оставила, но… нет. Нет, что-то не так.
Один лист… другой. Строка внизу изменилась.
"Он положил страницу на воду. И пошёл к тем, кто читает."
Она не помнила этой фразы. Роза прищурилась. Сердце под кожей ударило сильнее.
Она знала, каково это – читать чужую выдумку. Ты не всегда помнишь детали. Но почерк чувствуется. Интонация. Стиль. Мышечная память глаз.
Эта строчка была новой.
Она схватила папку, пролистала все страницы.
Они были на месте.
Все.
Кроме той, которую она спрятала в ящик стола прошлым вечером.
Её не было.
Вместо неё – новая.
"Она прячет страницы, но они сами пишутся.
Она не персонаж.
Пока."
Она выронила лист, как обожглась. Внутри сжалось что-то древнее, паническое. Инстинкт, переданный от предков, бегущих от грозы.
Но она не выбежала.
Она осталась сидеть.
Долгие минуты.
Пока снова не пришёл сон – на этот раз слишком плотный, слишком насыщенный. Он накрыл её, как покрывало из слов.
Она стояла у берега.
Озеро. Тот же пирс. Та же вода.
На поверхности – страница.
В ней – текст. Чёткий. Она знала эти слова. Она уже читала их.
И тогда она увидела его.
Мужчина. Высокий. Худощавый. Уставший. Он стоял в конце пирса и смотрел прямо на неё. Не как в снах. Как в глаза.
– Ты читаешь? – спросил он.
Она кивнула.
– Хорошо, – ответил он. – Тогда я ещё жив.
Роза проснулась. В поту. Пульс в висках.
На столе – пусто.
Страниц не было.
Папки не было.
Только один лист, приклеенный к стеклу окна изнутри.
На нём – фраза, напечатанная на печатной машинке:
"Приезжай. Сосновый Бор. Остановка по требованию."
Роза не сразу поняла, когда решение стало окончательным.
Было ли это той ночью, когда исчезла страница? Или в том сне с озером? Или раньше, когда она впервые ощутила, как строчка на бумаге смотрит на неё?
Утро в Петербурге было холодным и вялым. Март. Сугробы серые, воздух пах жженой пылью от машин и ранней сыростью.
Она шла по набережной с рюкзаком, в котором лежали только самое необходимое: блокнот, старый Olympus, ножик, два тома "Стилистики вымысла", и папка с распечатанными страницами манускрипта.
Поезд отходил в 12:08. Северо-Запад. До станции, которую нет смысла искать в расписании. Она проверяла. Её нет. Но она есть.
На перроне её заметил проводник. Пожилой, с лицом, на котором было столько морщин, что он казался сделанным из картона. Он посмотрел в её билет, потом на неё. Улыбнулся – как-то слишком… понимающе.
– Вам куда?
– Сосновый Бор.
– О. Ну… по запросу. Мы там не всегда тормозим, – сказал он и добавил, тише, почти с уважением: – Вы ведь писатель?
Роза подняла брови.
– Нет.
– А… значит, пока нет, – ответил он, словно поправляя судьбу.
В купе она ехала с мужчиной лет сорока, с ноутбуком и глазами, в которых жил недосып.
Он первым заговорил.
– В командировку?
– Нет.
– А… родственники?
– Нет.
– Тогда просто так?
– Не совсем. Я ищу писателя.
Он отложил ноутбук.
– Современного?
– Нет. Исчезнувшего.
Он рассмеялся.
– А, у вас что, магистрская по литературному мифу?
– Пожалуй, – ответила она. И не уточнила, что ни одного диплома у неё нет. Только чувство, которое не хочет уходить.
– Ну, если найдёте, – он взялся за ноутбук, – передайте, чтобы он дописал, наконец, что начал. А то сколько можно… такие начинают, потом их читаешь, а конца всё нет.
Роза молчала.
Внутри что-то шевельнулось.
Ближе к ночи поезд замедлился.
Сосны за окном сдвинулись ближе к путям.
Ветер стал тише.
Свет в коридоре мигал.
Проводник снова появился у двери.
– Следующая – ваша, – сказал он.
– Но на табло её нет.
– Там всегда по-другому, – сказал он. – Главное – не пропустите, если позовут по имени.
– Меня никто не знает.
– А кто сказал, что звать будут голосом?
Поезд остановился.
Неожиданно. Без объявления.
Дверь купе сама чуть приоткрылась.
Роза вышла.
Платформа была деревянной. Маленькой. Одинокий фонарь светил, как в гоголевском сне – не на мир, а на страх.
Снег – свежий. Ветер – молчаливый.
Никого.
Потом, из темноты, вышел человек.
Мужчина. Высокий, в ватнике, вязаная шапка, усы, как у старого милиционера.
– Вы Мельникова?
– Да.
– Ну, пошли. Пешком дальше. Там домик вам подготовлен.
– Кто подготовил?
– А вы разве не знаете?
Он не обернулся. Пошёл.
Она последовала.
Шаг за шагом. В снежной тишине.
Роза не знала, что всё уже началось.
Что она не просто приехала к писателю.
Она приехала в главу, которую кто-то уже начал печатать от её имени.
Дорога от платформы до посёлка заняла почти час, но Роза не заметила времени.
Она не смотрела на телефон. Не потому что боялась – просто не было желания. Что-то в этом лесу было таким… плотным, что электронные вещи в руках казались глупыми.
Экран гас сам. Пальцы не слушались. Воздух был слишком плотным. Слишком древним. Как будто ещё до цивилизации.
Водитель, не назвавшийся, шёл молча. Ни разу не оглянулся. Ни разу не предложил фонарь.
Он держал ровный темп, но не торопился. Роза понимала – он знает дорогу не как маршрут, а как ритуал. Как будто эти сосны каждую ночь проверяют, кто проходит. И кого впускают.
Лес был… странно живым.
Деревья не шумели. Не скрипели. Но от них тянуло теплом. Тихим. Старым. Как от тяжёлого шерстяного одеяла.
Она шла и чувствовала, что кто-то идёт рядом, невидимый. Как будто буквы в тексте раздвинулись, и между ними появилась ещё одна строчка. Непрочитанная.
– А вы… были тут раньше? – вдруг спросила она.
Мужчина остановился.
– Не помню, – сказал он. – Тут никто не помнит. Это одно из условий.
– Условий?
Он только пожал плечами и пошёл дальше.
Дом был… правильным.
Слишком правильным.
Окна одинаковые. Дверь ровная. Номер на табличке выведен тушью, как по трафарету.
Дым из трубы шёл ровно, как будто чертили линейкой. Ни одна доска не скрипела, когда она зашла. Свет внутри горел. В прихожей – чисто. Пахло деревом и бумажной пылью. Как в архиве.
И – как ни странно – немного чернилами.
На столе в гостиной стояла записка.
Аккуратным, мужским почерком:
Роза,
комната на втором этаже, налево.
Еда в шкафу. Печь топится автоматически.
Не открывайте третью дверь справа.
Я приду, когда будет время.
Пожалуйста, не пытайтесь вспомнить, были ли вы здесь раньше. Это помешает книге.
– А.
Роза перечитала записку трижды.
«А.»
Алексей?
Нет, слишком просто.
Она медленно поднялась наверх.
Ступени – мягкие. Старые, но будто подстроенные под её шаг. Не скрипели. Не пугали.
Комната налево была уютной.
Плед. Стол. Письменный. Настольная лампа с зелёным абажуром. Стакан с карандашами. Всё будто из фильма 70-х.
На стене – карта. Без названий. Просто – лес. Озеро. Станция. Колодец. И крошечный пунктир, ведущий от точки «П» к точке «К».
Только эти две буквы.
«П» – платформа.
«К» – колодец?
Она села.
И только теперь поняла, как сильно устала.
Не от дороги.
От ощущения наблюдения.
Как будто кто-то всё это время смотрел, как она читает мир вокруг.
Ночью ей приснилась женщина.
Та стояла у письменного стола.
В профиль. Волосы убраны в тугой пучок, строгий воротник, в руках – лист бумаги.
Она читала. Но – вслух.
Роза слышала каждое слово. Хотя не помнила текста.
А потом женщина медленно повернулась.
И на её лице было… её же лицо.
Роза вздрогнула. Проснулась.
На полу лежал лист бумаги.
Его не было вечером.
На нём – коротко, без подписи:
"Она вернулась. Она просто ещё не помнит."
Утро не пришло.
Скорее – просто сменилась температура. Свет стал холоднее, резче, но не ярче. Окно в комнате напоминало монитор с выключенной подсветкой: видно всё, но ничего не происходит.
Роза сидела за столом с чашкой кофе. Растворимый, мерзкий, горький. Но он был здесь – уже готовым, в стеклянной банке без этикетки, как из чужого детства. С сахаром в мягкой пачке и ложкой с надрезанным краем.
И это раздражало сильнее всего.
Кто-то готовил это для неё.
Не как гостиница. Не как услуга.
А как будто кто-то её знает.
Она потянулась к ручке – и замерла.
Пальцы остановились в воздухе.
На стекле окна, слегка запотевшем от дыхания, были буквы.
Они не были написаны.
Не выцарапаны.
Они просто… были.
"Осторожно с тем, что читаешь вслух."
Роза застыла. Поднялась медленно, как кошка, чьи усы почувствовали ток.
Подошла ближе.
Стерла пар.
Надпись исчезла.
Она присела обратно и замерла, глядя в окно.
На снег.
На лес.
На пустое пространство между.
Внутри росло ощущение, что всё это – не подстроено под неё, а написано о ней, задолго до того, как она вообще появилась в этом доме.
Как будто кто-то набирал фразы на печатной машинке, и по мере их появления мир за окном менялся.
Она не сдержалась.
О проекте
О подписке
Другие проекты
