Отзывы на книги автора «Александр Солженицын»

ну не знаю, чего вы (почти) все гундели, что говно: мне дико понравилось, планирую еще что-нибудь солженицына прочитать. Я тут даже не о содержательной, сюжетной, стороне говорю, а о форме: чисто технически вообще безупречно сделано - композиция плотная, все между собой связано, и даже раздражавший меня поначалу синтаксис а-ля белый в итоге оказывается именно тем, что нужно, диктует ритм, придает тексту какую-то упругость и образность, делает его осязаемым.
Ну и сам сюжет тоже отличный, чего уж там. Схватилась теперь за мемуары Копелева, там та же история описана, только уже документально.

Сложно писать отзыв на эту повесть.

Язык написания будничный, простой. Прямо и просто описаны события дня Ивана Денисовича, который уже восемь лет сидит в лагере. Ему еще два года осталось.
Шухов Иван Денисович не знает что он будет делать дальше, тогда, когда окажется "на свободе". Он привык к будням в лагере. Он знает где и как лучше поступить.

Что бы понять и почувствовать повесть, ее нужно прочитать. У меня не получится передать впечатление и эмоции.
Грусть. Это то, что осталось после прочтения у меня на душе.

Не жалею, что прочитала.

Из-за этой книги я чуть не разлюбила свою учительницу литературы. Она влепила мне за сочинение четыре! А я привыкла к пятеркам. С плюсом.
Правда, моя точка зрения не совпадала с мнением авторов учебника, но...
- Надежда Юрьевна, за что?! Все же логично и обоснованно.
- Ну да.
- И почему тогда четыре?
- А я с тобой не согласна, - сказала она и занялась своими делами.
Хорошая, на самом деле, была у меня учительница. Есть, говорят, такие, и много, кто в случае несогласия ставят двойки, без вариантов.

А я и правда тогда не поняла эту книгу. Мне казалось, она ни про что. Где сопротивление, где бунт, пусть даже ценой собственной жизни? Они что там все, так легко сломались? Согласились быть рабами системы и терпеть бесчеловечные условия и жалкие подачки?
И т. д., и т. д, и т. д.

А в последние годы эта книга стала постоянно вспоминаться совсем в другом контексте... Пришлось перечитать.
Оказалось, она - о радости и счастье, которые возможны даже вот в таких вот нечеловеческих условиях.
Иван Денисович - такой совсем неприметный человечек, а всем остальным героям книги есть чему у него поучиться.
Вообще очень многим из нас есть чему, на самом деле.
И я тоже учусь.

Вот поставил тег "советская художественная литература" и тут же остановился и задумался в смущении... С одной стороны повесть (рассказ?) явно направлены на критику сталинского государственного порядка и советской системы, но с другой — очередной советский вождь товарищ Хрущёв лично дал отмашку на легальное печатание этого произведения...

По прочтении шаламовских "Колымских рассказов" и другой лагерной литературы (хоть и того же Сергея Снегова и Льва Копелева) тема лагерного быта уже не выглядит остро режущей и глухо давящей. Тем не менее, Солженицыну удалось написать произведение чрезвычайной силы воздействия и остроты восприятия. Наверное это связано как раз с тем, что автор не пытался в рассказе (повести?) нагнать жути и залить ужасом своего читателя, Солженицын не живописал ни сцен насилия или убийств, ни допросов и пыток, ни тем паче расстрелов и всего прочего, чем пропитаны рассказы Шаламова. Совсем наоборот, читателю представлен совсем обычный, если и вовсе не сказать, удачный и хороший день обыкновенного простого зэка — не из блатных или ссученых, и не из лагерных придурков или тем более из лагерных активистов. Обыкновенного простого зэка, работящего и не особо хитрозадого, хотя и не без лагерной же мудрости, полученной в ходе многолетней науки выживания в ГУЛАГе. И вся холодная купель рассказа (повести) как раз в этом и заключаются — что если таков хороший лагерный день, то каков же он тогда может быть Нехороший, НЕудачный?..

Эти рассказы всегда нравились у писателя. Только даже в них все было представлено не совсем так, как было на самом деле. Из деревни все разбежались - так в том вина была Хрущева. Он дал людям свободу, почти демократию, никак не регулируя экономически отношения между селом и городом. Прежде чем отпускать всех из деревни, нужно было создать там конкурентные условия труда, чтобы люди хотели оставаться в деревне и не стремились в город. Вышло же все наоборот - даже самые заядлые деревенские жители бежали из деревни на заработки...

10/10

Так мало слов, но сколько в них глубины.
Порою бывает живёт человек на белом свете, несёт только свет и добро людям, а в итоге никому до него нет дела, оказывается брошен на произвол судьбы и на склоне лет даже некому подать воды. Чувство ненужности пропитывает человека насквозь. О Матрёне Васильевне доброго слова в деревне не услышишь ни от родственников, ни от односельчан. Непонятое и брошенное всеми создание. Схоронив шестерых детей и потеряв мужа на войне, её это не сломило, и в петлю она не полезла, продолжала жить, переступив через все несчастья и превратности судьбы. Однако и этого злодейке-судьбе показалось мало, она решила отобрать у неё самое последнее, дорогое, что осталось в её жизни - избу, под крышей которой она провела 40 лет. Само собой понятно, что ничего хорошего от такого поворота событий ждать не приходится.

В этой истории меня поразили люди. Вся их алчная сущность, когда имущество, как движимое, так и недвижимое, дороже человека. Ради достижения своих корыстных и материальных целей люди пойдут на всё. Увы, актуальности своей повесть не утратит никогда. Так было, есть и будет всегда.

Судьба Матрёны запала глубоко в душу ещё и потому, что в этом персонаже я увидела свою бабушку, родную и любимую. Такая же трудолюбивая, бескорыстная и великодушная, в жизни которой на первом месте всегда родные и близкие. Ценить эти качества в человеке уже давно разучились, к сожалению.

Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.
Ни город.
Ни вся земля наша.

Читать рассказ, наблюдая за трагической судьбой Матрёны Васильевны, печально и больно, ведь он основан на реальных событиях. После него захотелось невозможного: чтобы люди открыли глаза шире и увидели дальше своего носа, не деньги, не дома, не машины, не дорогую одежду, а человека - открытого, всепрощающего и добросердечного.

Просто о страшном - так можно охарактеризовать "Один день Ивана Денисовича". Даже само название, совсем простое и обыденное. А за ним, тоже просто, лаконично, без бурных эмоций и рассуждений, спокойный рассказ о пребывании невинного человека в аду и его попытках выжить там.

Я читала довольно много диссидентской литературы. Но это произведение занимает для меня особое место. Здесь писатель как бы "отрешается" от собственного отношения к происходящему, а смотрит на это глазами простого, малограмотного деревенского мужика. Он не очень-то рассуждает о причинах происходящего, а просто выживает, стараясь при этом не пасть слишком низко и не отягощать свою совесть.

Иван Денисович отнюдь не святой. Он не стесняеться "закосить" лишние миски с кашей, утащить чужой сверток толя, стянуть поднос у другой бригады. Но все это он делает не лично для себя, а для своих однобригадников, для них это очень важно, чувство товарищества, спаянность - даже здесь, в лагере это единственный способ противостоять окружающему кошмару. Но все же главный герой не переходит ту грань, которая отделяет человека от животного - не лижет чужих мисок, не отнимает у слабого, не клянчит еды и сигарет, униженно глядя в глаза, как бездомная собака. В этом его сила.

Когда повесть прочитали бывшие узники Гулага, на Солженицына посыпались замечания, мол, в своем рассказе он изобразил больно хорошие условия для заключенных. Мол, бывало гораздо хуже, и, окажись Иван Денисович в золотом забое, а не на строительстве мастерских, тут бы он вел себя по-другому. Все может быть. И твердости человечесокй есть предел. Но тут главное, что все они - и Иван Денисович, и Алешка-баптист, и кавторанг, и Цезарь Маркович, каждый по-своему противостоят нечеловеческой среде, в которой живут. И у них даже получается создать какое-то подобие нормальной жизни.

А герой... Хочется надеяться,что он выживет и вернется наконец в свою деревню, к семье, к земле. И забудет все произошедшее, как страшный сон.

Отчего эта небольшая повесть, первая у Солженицына, стала культовой для поколения 50-х… нет в этом странного. Все-таки именно с «Одного дня Ивана Денисовича» началось осмысление советского лагерного опыта. Первое опубликованное произведение, полностью посвященное проблеме политзаключенных. Репортаж из мест «не столь отдаленных» (как много в этом словосочетании), дотошное описание лагерных будней. От зари до отбоя вы можете наблюдать за делами простого человека, чью жизнь перемолола государственная машина.

Человек времен «железного занавеса» и цензуры в искусстве за чтением «Ивана Денисовича» узнавал новое, ему приоткрывали иную сторону жизни. Оттого повесть чрезвычайно информативна, она и писалась с целью рассказать о репрессиях тем, кто либо не хотел о них раньше знать, либо просто боялся интересоваться болезненной темой.

И именно из-за выбранной Солженицыным манеры повествования его «Иван Денисович» кажется мне сейчас устаревшим. Не знай я ничего, воображаю, как бы меня потрясла его проза. Но я из поколения, которое не испытало на своем опыте «прелестей» цензуры. Историю репрессий и вообще политического насилия я знаю с детства. Сняты прекрасные фильмы о том времени, на полках – множество книг, давным-давно изданы мемуары, все слышали о Гинзбург, Шаламове, Чуковской. Каждый год в Москве проходят памятные мероприятия. И каждый год, в день смерти Сталина, мы снова и снова начинаем спорить о причинах репрессий и роли самого Сталина в их развертывании.

Винить Солженицына, конечно, нельзя. Он сделал главное – озвучил проблему, довел ее до общественного обсуждения. Требовать от него больше с моей стороны – глупость. Но это не отменяет того факта, что мне было нестерпимо скучно читать его «Ивана Денисовича» – ибо давно все известно, все многократно пережевано. И главное – у меня отчего-то отсутствовало сопереживание. Казалось бы, я должна сочувствовать пусть не всем героям, но хотя бы Ивану Денисовичу Шухову. И как не сочувствовать – такое пережили несчастные люди! И мой прадедушка, герой Великой Отечественной, уже после войны был репрессирован, угнан в лагеря, а реабилитирован после смерти Сталина. Но почему-то мое сочувствие героям Солженицына было… абстрактным. Абстрактно жалко абстрактных людей – что-то оторванное от реальности в этом было. А личного участия… увы, увы.

Возможно, Солженицын добивался эффекта бессмысленности. Все-таки, с какими подробностями ни расписывай жизнь заключенных, остается от рассказываемого ощущение пустоты, словно в вакуум тебя поместили с неизвестными целями. Бесполезное существование. Бессмысленная борьба за жизнь. Но отчего-то заключенные чувствуют свою причастность к делу на стройке, на которую их гонят в дикие холода, хотят все сделать на совесть, крепко и ладно – и не из страха перед начальством, а из собственной потребности, с желанием, чтобы работа хорошей вышла. Самое важное – получить дополнительный хлеб, любым способом. Съел чуть больше обычного – эх, счастье наступило! Животное это существование не угнетает персонажей. Главный герой в нечастые свои рефлексивные минуты даже думает: «Можно же жить, можно!» Но я, право, не могу назвать это существование жизнью. У Ивана Денисовича из-за бесконечных этапов сбилась человеческая настройка, а Солженицын, взявшись описывать внутренний надлом заключенного, не показывает, возможно ли спастись хоть душою из этого мрака.

Бесчисленные описания а-ля «вставай, жри, работай, выверни карманы, ложись!» заслоняют, к сожалению, человеческие переживания. В повести у героев почти отсутствует внутренняя жизнь, все заменено лагерной механикой. Но, как уже выше сказано, лагерный быт столько раз описывали, столько раз мы читали о «вставай, жри, работай, выверни карманы, ложись!», что все описания страшного стали давным-давно клише. А что может быть хуже в рассказе о трагедии, чем клише? Что может быть хуже обезличенности?

Я не жалею, что познакомилась с прозой Солженицына, но, к сожалению, ничего не приобрела. Мне понравился его стиль, но «Иван Денисович» ничего не оставил после себя.

P.S. На фотографии запечатлен памятник жертвам политических репрессий СССР: камень с территории СЛОН (Соловецкого лагеря особого назначения). Установлен на Лубянской площади, напротив здания бывшего НКВД.

На прочтение этой книги у меня ушло одиннадцать дней. Для меня это много. И это только первый том. Всего 400 страниц из 1200.
Посоветую ли я кому-нибудь эту книгу? Обязательно. Обижусь ли, если кто-то бросит её на середине? Нет. "Архипелаг ГУЛАГ" - иссушает. Но он же даёт силы.

В этой книге есть ответы на вопросы, которые я задавала себе, когда училась на историческом факультете. Удивительно, что всем историкам не рекомендуют читать прозу Солженицына в обязательном порядке. Не для того, чтобы принять изложенные в ней факты за непреложную истину. Но это хорошая отправная точка для собственного исследования. Трамплин для пытливых умов, которые интересуются историей России, историей СССР, историей исправительной системы.

Если вы ещё не знакомы с прозой Солженицына, то начать стоит именно с "Архипелага". Он написан наиболее простым для автора языком. Чувствуется, что Александр Исаевич очень хотел, чтобы эту книгу смогли прочесть разные люди.

Подходите к этой книге с любым настроем, с любым отношением к личности автора, к происходившему в описанные годы. Всё равно вы найдете в ней то, что даже не чаяли отыскать. Найденного может оказаться даже слишком много, но это нужный избыток, который стоит пронести через свои ценности и убеждения.

Будьте осторожны с этой книгой. Но также пытливы и внимательны. Тогда, между всеми описанными страданиями, вы найдете Человека.

Кто кого сможет, тот того и гложет

Александр Исаевич описывает в этом рассказе (его и рассказом-то язык не поворачивается назвать, больно уж велик) лагерный быт заключённых. Да не простого лагеря, а смертоносного — Особлаг, из которого выход для большинства заключённых — вперёд ногами.
Для меня произведение не стало откровением и не знаю, может ли стать хоть что-то, после великого и поистине ужасного "Архипелага ГУЛАГа". Я уже писала рецензии на первый, второй и третий тома "ГУЛАГа".
Собственно, именно "Архипелаг" и подтолкнул меня к такому начинанию, как кропание рецензий на прочитанное. Не смогла молчать. Да и можно ли молчать, читая такое?

Шухов вспомнил: сегодня судьба решается — хотят их 104-ю бригаду фугануть со строительства мастерских на новый объект «Соцбытгородок». А Соцбытгородок тот — поле голое, в увалах снежных, и прежде чем что там делать, надо ямы копать, столбы ставить и колючую проволоку от себя самих натягивать — чтоб не убежать. А потом строить.

"Один день" пестрит многочисленными документальными подробностями каторжной жизни:

Всякие ворота всегда внутрь зоны открываются, чтоб, если зэки и толпой изнутри на них напёрли, не могли бы высадить.

Солженицын повествует о судьбах разных людей, которых тоталитарное общество согнало в одну яму. Тут и "кавторанг", капитан второго ранга, Буйновский (начинающий потихоньку "доходить", т.е. загибаться), и баптист Алёшка:

Рядом с Шуховым Алёшка смотрит на солнце и радуется, улыбка на губы сошла. Щёки вваленные, на пайке сидит, нигде не подрабатывает — чему рад? По воскресеньям всё с другими баптистами шепчется. С них лагеря как с гуся вода. По двадцать пять лет вкатили им за баптистскую веру — неуж думают тем от веры отвадить?

и многострадальные "прибалты", сидящие за то, что "живут у нас под локтем и отгораживают от нас море":

Два эстонца, как два брата родных, сидели на низкой бетонной плите и вместе, по очереди, курили половинку сигареты из одного мундштука. Эстонцы эти были оба белые, оба длинные, оба худощавые, оба с долгими носами, с большими глазами. Они так друг за друга держались, как будто одному без другого воздуха синего не хватало. Бригадир никогда их и не разлучал. И ели они всё пополам, и спали на вагонке сверху на одной. И когда стояли в колонне, или на разводе ждали, или на ночь ложились — всё промеж себя толковали, всегда негромко и неторопливо. А были они вовсе не братья и познакомились уж тут, в 104-й. Один, объясняли, был рыбак с побережья, другого же, когда Советы уставились, ребёнком малым родители в Швецию увезли. А он вырос и самодумкой назад институт кончать. Тут его и взяли сразу.
Вот, говорят, нация ничего не означает, во всякой, мол, нации худые люди есть. А эстонцев сколь Шухов ни видал — плохих людей ему не попадалось.

и злобные "бендеровцы":

Там, за столом, ещё ложку не окунумши, парень молодой крестится. Бендеровец, значит, и то новичок: старые бендеровцы, в лагере пожив, от креста отстали.
А русские — и какой рукой креститься забыли.

и московская интеллигенция (кинооператор Цезарь), и другие "враги народа". Как в "Чиполлино" (который, к слову, является аллюзией на итальянский фашизм) — все порядочные люди сидят в тюрьме.

Как это делается только в лагерях, Степан Григорьич и посоветовал Вдовушкину объявиться фельдшером, поставил его на работу фельдшером, и стал Вдовушкин учиться делать внутривенные уколы на тёмных работягах да на смирных литовцах и эстонцах, кому и в голову никак бы не могло вступить, что фельдшер может быть вовсе не фельдшером. Был же Коля студент литературного факультета, арестованный со второго курса. Степан Григорьич хотел, чтоб он написал в тюрьме то, чего ему не дали на воле.

Огромное спасибо Александру Исаевичу за то, что сохранил, донёс до нас страшную правду. А по поводу публикации "Ивана Денисовича" — удивительно, что Хрущёв разрешил это обнародовать... Гласность, одним словом. Потом уже понял свою ошибку, да поздно.