С "Матиссом" нам не по пути. Мудрый 951033 сказал, что он пишет "на сложных щщах", — и тут лучше не описать. Такие щщи сложные, что даже как-то неловко, тем более, что автор этой натужной сложностью и густой символикой так и лупит тебя промеж глаз каждые пару абзацев. Позиция выигрышная, как и в любых сложных щщах, если не понравилось или показалось слишком надуманным, так недоброжелатели просто ничего не поняли и не доросли. Я и отрицать не буду, что не всё поняла и не очень-то и стремилась, потому что не люблю, когда автор силой сажает читателя на стульчик и заставляет его через не хочу потреблять его искусственно усложнённый замысел в пресном исполнении, не встанешь из-за стола, пока не выйдешь. И небольшое количество "Матиссовых" страниц тянется бесконечностью.

Впрочем, начинается всё достаточно интересно и обещает многое. Так сказать, сеттинг доставляющий. Научный сотрудник с кризисом среднего возраста и какой-то странновато-наркоманской дурью в голове, которую поначалу принимаешь за умеренную эксцентричность, бомжи города Москвы и довольно сочная описанная эта самая Москва с подвалами, подворотенками и почему-то парадными, которые внезапно мутируют в подъезд и снова возвращаются к парадным. Взгляд на Москву из "нижнего мира" красочный и необычный, не знаю уж, насколько он достоверный, потому что проверить не могу и вряд ли знаю кого-то, кто может подтвердить или опровергнуть. Кризис среднего возраста и характер болтающегося в проруби тоскующего о собственной тухлой жизни недотыкомного дядьки тоже убедительный. И даже частый. И даже, наверное, типичный. А вот всё остальное, включая сюжет, сложные щщи подтекста и особенно слог, о боже, за что.

Оговорюсь, что сложные щщи подтекста я часто люблю, но не в тех ситуациях, когда автор нарочит донельзя. Как будто вывел какую-то формулу и сидит теперь, нахмурившись, без самоиронии, без возможности по-разному относиться к его произведению, шаг вправо, шаг влево - и он уже испепеляет вас за пренебрежение. В каждой строчке "Матисса" чувствуется, что автор старался писать великий роман, делал всё возможное для придания этой самой великости и в итоге именно эта натужность и погубила общий замысел. Так что уже не читаются истории всех этих персонажей, потому что они не то что не живые люди,они и не персонажи даже уже, а орудия в руках автора, чтобы достичь вот этого самого великого, вечного, прекрасного. За орудия и переживать не хочется, понимать их не хочется и следить за их развитием/деградацией тоже нет желания, а зачем, это ведь всё равно сферические идеи чужого мерцающего разума, который намеренно не хочет даже попытаться достучаться до моего свиного рыла. А надо ли достучаться? Вопрос спорный, не все книги должны быть легкодоступными и легкопонимаемыми, но как раз тут ощущение, что книга изначально писалась не для читателей, а для литературоведов. Вроде как я вам задаю задачку, а вы уж там разгадывайте, а как читатель к этому отнесётся... Да кого он вообще волнует?

При этом для создания величественного фона автор щедро черпает у тех, кто себя уже точно зарекомендовал великими, но получается это не всегда удачно, а иногда даже комично. Искусственно усложнённые природные и описательные метафоры, так испещрённые вывертами и финтифлюшками, что читать это уже неинтересно, ну сколько можно "а я ещё вот так вот могу!". Бунинские яблочки, атмосфера пресыщения и индустриального города-паразита, тоска по чему-то потерянному, но не успевшему при этом быть познанным. Внутренняя и внешняя свобода, несоответствие внешнего и внутреннего, потерянность в лабиринте собственных желаний и собственного я - это всё интересно, но слишком густо, туго нащупывается и не оставляет желания разматывать ниточку до конца, потому что, повторюсь, герои настолько не герои, что не хочется узнать, что к чему. Да и нет уверенности, что игра будет стоить свеч, что ты разгадаешь этот пазл, а отгадка будет достойна затраченных усилий.

1 апреля 2016

LiveLib

Sullen

Оценил книгу

Неоднозначный, но тем и интересный роман. Иличевский – писатель, которому благоволит премиально-литературная судьба. Начав печататься не так давно, он уже успел стать лауреатом «Большой книги» со своим «Персом», а «Матисс» в 2007-м отхватил Букера, причем без скандала, как это было с Елизаровым и Колядиной. Впрочем, «Матисс» так и остался лишь хлебом для газетно-журнальных критиков и объектом интереса среди коллег по цеху и узкой прослойки читателей. Зря! Видно, как старался автор над романом. Я тоже над ним старался: пытался разобрать ужасные конструкции из десяти придаточных, лез в словарь за «протуберанцем», привыкал к дерзновенным метафорам, сопереживал. И был, наверное, вознагражден самым главным – ощущением страха перед свободой и готовностью с этим страхом бороться.

15 июня 2011

LiveLib

mary

Оценил книгу

Когда вплываешь в этот текст – осторожно, оглядываясь по сторонам (последний «Букер» как никак), уже через несколько страниц понимаешь – да, путешествие будет необычным. «Мелькнувшая вначале структура снежинок, безукоризненно строгая и чистая, принесенная из многокилометровой вышины, возносила его над городом, над запруженными стальным светом улицами, над черным горбом реки, хордами проспектов, над высотками и взгорьями улиц, над безмолвием мятущихся, танцующих полотнищ снегопада, за муть и темень низких рваных облаков – туда, где звезды тонули в седой косматой шкуре зверя, задавившего город; где постепенно он набирался отрешенности, восходя все выше и дальше над холмистой икрой городских огней, – и этот подъем был его глубоким вздохом». А ведь это герой просто в пробке застрял, что же будет дальше?

А дальше – поэтичный, красивый язык, который свободно рождает причудливые и яркие метафоры, создает смелые образы, обычные фразы заставляет звучать по-новому, а по изобразительной силе вряд ли уступает полотнам того самого Матисса. Однако могу предположить, что не всем он придется по вкусу. И часто вина в том совсем не читателя, привыкшего к литературе попроще, а автора, слишком увлекшегося формой. Бывает, среди замысловатых оборотов теряется смысл предложения. Или подробное, витиеватое описание каких-то мелочей заслоняет собой важную, глубокую мысль. И по ходу повествования иногда закрадывается мысль – а ради чего это сладкофразие? Ради какой развязки?

Главный герой романа – физик Королев, ныне находящийся в услужении у мелкого бизнесменчика Гиттиса, однажды решает оставить свою привычную жизнь и податься в бомжи. Идея ухода осмыслена и выстрадана им – это поиск себя, поиск ответов на бесчисленные вопросы, жажда свободы от обыденного, которая поможет приблизиться к тайне.

«Вот сама по себе риторическая структура всех его метаний как раз этим и занималась, обращаясь к нему самому с попыткой дознания: кто ты? мертвый или живой? обманутый или выброшенный? Где твоя Родина? Что грядет? Что за новая эпоха заступит на смену рассчитаться с человеком?»

Девяностые. Вселенская бездомность свалилась на страну, на студентов, аспирантов, бизнесменов, олигархов, ученых, пенсионеров, врачей, сумасшедших – у Иличевского о каждом замолвлено словечко.

«Снаружи Родины теперь нет. Зато она есть внутри. И давит. Вместо пространства поселилась бездомность. Можно за плечами собрать сколько угодно домов, но все они будут пришлыми, как раковины, подобранные отшельником. Здесь дело не в беззащитности; что-то гораздо большее, чем оставленность, посетило окрестность». И, словно желая испить эту бездомность до дна, Королев оставляет свою московскую квартиру, машину и отправляется в путь.

В романе немало места занимает Москва, она как Ариадна, бросает главному герою-Тесею клубок, и он ходит вслед за невидимой нитью по площадям, проспектам, вокзалам, спускаясь под землю, в лабиринты метро, и ищет, ищет… себя? или Минотавра?

Сны сменяются послесониями, раздумья – воспоминаниями, размышления – вновь снами. Своеобразная микрорефлексия – попытка осмыслить каждый взгляд, звук, момент, кусочек прошлого – приводит к противоположному эффекту, образ героя не становится четче, он будто расплывается, он текуч и неуловим. Королев так и плывет по реке жизни, не возмущая течения. Жизнь бросает ему вызовы, но он каждый раз отступает. Отказывается от борьбы, а потом предъявляет к окружающей реальности претензии. Но кто же будет формировать эту реальность, если все время отступать в тень рефлексии?

Однажды Королев видит, как убивают человека, но не подходит. И, наверное, именно в этот момент понимаешь, что ничего из королевских поисков не выйдет, что задуманное им преобразование на отсечение всего ненужного, его путешествие к собственному ядру, к чистой личности, «я», к этой таинственной точке – все бесполезно. Потому что ядро уже незаметным образом утрачено…

Королев странствует вместе с бомжами Вадей и Надей. Вадя говорлив, грубоват, хитроват. Надя – наоборот, молчаливое, бесхитростное создание, «дурочка». Вся троица смотрится очень колоритно, текст изобилует подробностями бездомного существования, их непростых отношений, описаниями быта. И, в конце концов, рождается общее впечатление от романа – как хорошего, талантливого бытописания, но ведущего в никуда…

22 января 2008

LiveLib

Александр Иличевский Матисс Пресня I – Пущай! Пущай! Бей, не жалей! Вот как есть, вот сюда пусть бьет. – Вадя, оскользнувшись от порыва, шире распахивал полушубок, разрывал рубашку на сердце, и слезы лились, и он слабо отстранял от себя Надю, удерживающую его, чтобы он вдруг ненароком не настиг пацанов. Их было четверо, беспризорников, которым уязвленное при даме достоинство Вади обязывало бросить вызов. В свете уличных фонарей ранним зимним вечером, в оттепель, загребая и поскальзываясь в свежем мокром снеге, они быстро шли по Малой Грузинской, озорно оборачивались, и старший, который был рослее и говорливее остальных, поддразнивал Вадю: – Давай, давай, обезьян. Догони попробуй. Наваляем – не подъешь. У младшего, лет десяти, еще не исчезло с лица выражение доверчивости. Он шел, все время переходя на трусцу, смотрел больше не на друзей, а по сторонам. Его привлек вид заснеженного, замысловато подсвеченного музея имени Тимирязева, необычного своей купеческой, теремковой, что ли, постройкой, – и напоминавшего картинки из книжки сказок. Но, увидев, что отстал, мальчик сгреб с парапета снег, скомкал снежок, охлопал его потуже, куснул, примерился замахом, бросил и пустился догонять.

8 августа 2018

Дело в том, что со временем Королев заметил, что если в мире рождается человек с лицом кого-нибудь из великих людей прошлого, то он обречен на слабоумие. Происходит это, вероятно, оттого, что природа в данной форме лица исчерпала свои возможности – и отныне долгое время оно будет отдано пустоцветам.

5 июня 2017

Вокзал вокруг круглосуточно кипел, гнил, сквозил, пускал и глотал жизнь, как незаживающая дыра в теле пространства.

22 мая 2017

Александр Иличевский

9 книг