Иван впитывает информацию, как губка, и уже в следующем раунде кладет на лопатки моего Джонни Кейджа.

– Вот так! Е-е-е!

Восклицает Ванька, высоко подпрыгивая, и победно вскидывает обе руки вверх.

Я немного ему поддался, но это того стоило. При виде счастливой детской мордашки я вспоминаю самого себя в девять и радостно улыбаюсь.

Правда, сыграть еще одну катку и выяснить, кто здесь абсолютный чемпион, не удается. В комнату к нам заглядывает Аня и морщит свой хорошенький носик, фиксируя кишки Джонни Кейджа на экране.

– Так. Все, мальчики. Брейк.

– Мам, ну можно еще одну?

Ваня пытается выклянчить у нее продолжение игры, и Славина на секунду мешкается. Обреченно качает головой и идет на компромисс.

– Сначала умываться. Потом разбирать вещи. А потом можно еще одну.

Тяжело вздохнув, Ванька поднимается на ноги, а я исподволь изучаю Аню и хочу ей сказать, что не произойдет ничего страшного, если чемодан полежит не распакованным.

Но осекаюсь, вовремя прикусывая язык. В конце концов, это ее сын, и ей лучше знать, как его воспитывать.

– Если его не ограничивать, он намертво прилипнет к приставке. И не оторвешь. Проходили.

Делится со мной Славина, и я подчиняюсь ей, словно большой ребенок. Покладисто вырубаю плейстейшн и думаю о том, что надо будет чем-то кормить гостей.

– Ань, у меня в холодильнике шаром покати. Что закажем? Итальянская кухня? Японская?

– Давай лучше продуктов. Приготовлю что-нибудь домашнее.

Неожиданно предлагает она, отказываясь от ресторанной еды, а я стопорюсь и внимательно прислушиваюсь к себе.

Любовницы не остаются у меня на ночь, не разбрасывают везде свою одежду, косметику, расчески и, уж тем более, не кулинарят.

Вопреки ожиданиям, мысль о том, что Славина будет орудовать на моей кухне сковородками и кастрюлями, не вызывает отторжения. Так что я согласно киваю и открываю приложение, чтобы с Аниной помощью закинуть в корзину картофель, мясо, зелень, хлеб, творог и кучу всего еще.

Спустя полчаса курьер в желтой кепке и в желтой же униформе доставляет нам пакет до двери, и мы с Аней перемещаемся на кухню.

– Помочь?

– Лучше не мешать, – смеется Славина, и я усаживаюсь на стул, бросая шутливое.

– Так точно, товарищ генерал.

Может, это заложено у женщин в крови, раз Аня без особых трудностей находит нужную посуду, впервые попав на мою кухню, и принимается деловито раскладывать продукты.

Чистит картошку. Лепит аккуратные овальные котлеты. Мелко режет укроп и зеленый лук.

Все у нее в руках горит и спорится. Так что я залипаю на тоненьких пальчиках, порхающих над разделочной доской, словно загипнотизированный.

Я знаю точно, я не про семейный очаг, домашний уют и прочую дребедень. Я не возвожу готовку в ранг священнодействия и не испытываю возбуждения при виде девушек, колдующих над плитой.

Но эта рутина дарит Ане спокойствие и позволяет ненадолго забыть о драме с мужем. Поэтому я молча наблюдаю за ней и убеждаю себя в том, что не случится ничего плохого, если Славина немного побудет здесь хозяйкой.

– Попробуешь?

Пока я варюсь в собственных противоречивых мыслях, Аня перемещается ко мне и дует на ложку, где плещется бульон.

А я превращаюсь в того, кем привык быть. Завоевателя. Охотника. И просто мужика с обыкновенными инстинктами.

Внимательно рассматриваю белую майку-алкоголичку, обтягивающую упругую грудь. Пристально изучаю соблазнительную ложбинку. Без контакта ощупываю гибкое тело.

Признаться честно, в домашней одежде Славина выглядит гораздо лучше, чем в строгих костюмах, скрывающих ее достоинства.

– Соли достаточно.

С трудом оторвавшись от впечатляющего зрелища, я делаю то, о чем Аня просила. Слежу за тем, как она переворачивает лопаточкой подрумянившиеся с одного бока котлеты. И сглатываю, когда Славина снова ко мне приближается.

Опускается на стул на безопасном от меня расстоянии и задумчиво кусает нижнюю губу.

– Марк, давай поговорим об условиях нашей сделки.

Решительно произносит она и приподнимает руку, зарываясь пальцами в волосы. От этого машинального движения ее грудь немного приподнимается и не позволяет мне как следует сосредоточиться.

– Давай.

– Я рада, что вы с Ваней поймали волну, и он не воспринял тебя в штыки. Но постарайся сделать так, чтобы он сильно к тебе не привыкал. Ему будет сложно, когда настанет время нам съезжать.

– Ничто не мешает нам общаться с твоим сыном, когда сделка себя исчерпает. Он совершенно точно может продолжать заниматься у меня в клубе. Я, действительно, не нахожу проблемы в том, что мы сблизимся. Раз уж не задалось с биологическим отцом, пусть у Ваньки будет мужчина, который что-то подскажет. Посоветует.

– Ладно, – после секундной паузы соглашается Аня, но я вижу, что есть еще что-то, что ее беспокоит.

– Это все?

– Нет, – выдыхает Славина и ненадолго застывает прежде, чем озвучить то, что крутится в ее хорошей головке. – Наши с тобой отношения должны оставаться в формальных рамках.

– То есть?

– Никакой близости.

Девчонка ставит мне ультиматум и качается на стуле взад-вперед. Я же внимательно ее разглядываю, словно экзотическую зверушку, попавшую ко мне в дом, и прикладываю максимум усилий, чтобы оставаться серьезным.

Она смотрит на меня так воинственно и твердо, как будто собралась штурмовать крепость. А я на всякий случай умалчиваю о том, что запретный плод сладок. Чем больше запретов придумает Аня, тем сильнее будет желание их нарушить.

Такова человеческая логика и природа мужчин.

– Ничего не будет, – веду я плечами равнодушно и, когда мой маленький, но боевой администратор уже расслабляется, вношу небольшое, но принципиальное уточнение. – Если ты не захочешь, конечно.

От моих слов по Аниному лицу расползается краска, а пухлые губы готовятся выдать что-то дерзкое и язвительное. Но по какой-то причине звуки застывают где-то у нее в горле и не идут наружу.

Аня лишь снисходительно качает головой и сбегает к плите, как будто там безопаснее. Выключает огонь, посыпает картофель укропом и перемешивает это все со сливочным маслом. Нарезает хлеб треугольниками, выкладывает на тарелки божественные котлеты, при виде которых у меня текут слюни, и зовет Ваньку к столу.

Ужин течет в приятной непринужденной атмосфере. Ничто не напоминает о нашем серьезном разговоре, кроме Аниных скромно опущенных ресниц. Но ее молчание с лихвой компенсирует Иван. Он трескает котлеты за обе щеки и параллельно умудряется заваливать меня вопросами.

– Дядь Марк, а это правда, что ты тоже занимался боксом?

– Занимался.

– Ого! Круто!

– Только не профессионально. Так на любительском уровне, пока учился в школе. Пару городских соревнований даже выигрывал.

– А почему бросил?

– Сначала вывихнул плечо. Восстанавливался. А потом понеслось. Универ, тусовки, девчонки. Не до спорта было.

Ухмыляюсь я и боковым зрением фиксирую, как насупливается Аня. Шумно выдувает воздух из легких и агрессивно царапает вилкой фарфор, как будто ее немного задел рассказ о моих похождениях.

А может, она все еще дуется на меня за уступку, на которую пошла. Я настоял на том, что в этом доме никто не будет называть меня на «вы», и Ванька в том числе. И не важно, что по возрасту я мог бы быть его отцом.

Я вспоминаю, как импульсивно Анечка размахивала руками, когда я ей это сообщил, и наблюдаю за ней исподтишка, катая в мозгу версию о женской ревности. Правда, тут же отметаю глупую мысль за несостоятельностью. Славина просто хочет, чтобы перед глазами ее ребенка был нормальный пример для подражания.

А не я со своими хаотичными связями и постоянно меняющимися любовницами, не так далеко ушедший от ее козла-муженька.

– Спасибо. Все было очень вкусно.

Я искренне благодарю Аню за ужин, когда мы уничтожаем ровно половину нажаренных ею котлет, и в кастрюле остается пара-тройка картофелин, и помогаю ей сгрузить посуду в посудомойку.

Ненароком я сталкиваюсь с Анечкой то бедром, то плечом, и каждый раз отмечаю, как стремительно ее щеки заливает румянец, и пальчики начинают мелко дрожать.

Я никак не комментирую реакции ее тела. Скорее, провожу осторожную стратегическую разведку, и гадаю, что не устроило Аниного мужа. Вон она какая отзывчивая, чувственная, податливая.

Так и хочется скользнуть пальцами вверх по позвоночнику. Сжать длинную изящную шею. Обрисовать ключицы. А потом спуститься мимо упругих полушарий к плоскому животу.

Тьфу.

Одергиваю себя мысленно, понимая, что это начинает действовать выдвинутое Славиной табу, и торопливо показываю ей комнату, где она будет спать. Достаю из шкафа постельное белье и одеяло и запрещаю себе смотреть в сторону кровати, чтобы не провоцировать неуместные фантазии с моим администратором в главной роли.

Благо, Аня тоже решает как можно скорее избавиться от моего общества.

– Спасибо, Марк. Я сама постелю.

– Спокойной ночи, Аня.

– Доброй ночи.

Ретировавшись к себе, я раздеваюсь, падаю на диван и еще долго пялюсь в потолок прежде, чем сомкнуть веки. Беспокойно ворочаюсь в постели и вскакиваю посреди ночи от неясного чувства, свербящего к груди.

Я собираюсь освежиться и залить в себя пару стаканов ледяной воды, но ноги сами несут меня в противоположную сторону. Туда, где из приоткрытой двери доносятся тихие всхлипывания.

Я прохожусь костяшками пальцев по косяку, но никакого ответа не получаю. Поэтому плюю на правила вежливости с высокой колокольни и протискиваюсь в Анину спальню.

Лунный свет просачивается в не до конца задернутые шторы и змеится по темному ковру. Но я не замечаю ни красоты представившейся взору картины, ни соблазнительной атласной ночной рубашки, в которую одета Аня.

Мой взгляд примерзает к острым выпирающим лопаткам. И в эту же секунду непреодолимая потребность сгрести девчонку в охапку скручивает внутренности тугим жгутом.

Аня снова плачет, если судить по ее трясущейся спине. А я снова хочу открутить башку ее дражайшему супругу.

– Ань…

Зову я девчонку негромко, но она никак не реагирует на мой голос. Так что я снова нарушаю ее личные границы, пересекаю разделяющее нас расстояние и опускаюсь на чужую кровать, приклеивая свои горячие ладони к Аниным холодным предплечьям.

Глава 6

Аня

– Ну и чего мы снова ревем?

Низкий голос с бархатной хрипотцой врезается мне в затылок, и я вздрагиваю.

Торопливо пытаюсь вытереть катящиеся по щекам градом слезы, но они начинают течь еще сильнее. Спускаются по шее к ключицам и ниже и пропитывают топ ночной сорочки.

– Ань, ну чего ты опять развела Ниагару?

Упорствует Марк, не желая оставлять меня наедине с горем. Ну а я подтягиваю колени к груди, упираюсь в них подбородком и упрямо молчу.

Не потому что не хочу с ним разговаривать, а потому что язык прилип к нёбу, а во рту полным-полно хрустящего крошева из стекла.

– Анют…

Тихо зовет меня Северский и садится на кровать. Его сильные пальцы массируют мои плечи, разгоняя застывшую в жилах кровь, и я снова дергаюсь. Как будто меня одновременно прошивает высоковольтным разрядом, и молния бьет в самую макушку.

– Олег прислал мне иск о разводе на электронку.

Шепчу я полузадушено и ищу потерявшийся в простынях телефон, чтобы показать послание Марку. Только вот он вряд ли понимает весь масштаб испытываемой мной трагедии.

– И? Он изменял тебе. Обрюхатил какую-то девку. Выставил вас с сыном на улицу. Только не говори, что ты была готова его простить и дальше жить с ним под одной крышей после всего, если бы он вдруг одумался?

Мой босс звучит жестко, я бы даже сказала жестоко. И я удивляюсь этой его грани, открывающейся для меня впервые. При всей его неразборчивости в связях подобное отношение к измене в браке ошарашивает и подкупает.

– Нет. Просто вплоть до сегодняшнего дня я находилась в стадии отрицания и только сейчас осознала, что это жирная точка. Все. Поезд дальше не идет. Конечная. Знаешь, принять тот факт, что наш брак распался, это как отрезать руку или ногу. Так же больно и мучительно.

Выпаливаю я лихорадочно. Марк же убирает ладони, разрывая физический контакт, даривший тепло, и поднимается на ноги. А уже в следующую секунду отрывает меня от кровати и перекидывает мою несопротивляющуюся тушку через плечо.

Делает это так легко и стремительно, как будто таскает штанги вдвое больше моего веса в спортзале каждое утро, и я невольно им восхищаюсь.

– Знаешь, Славина. Вот есть много обстоятельств непреодолимой силы. Стихийные бедствия, торнадо, там, или тайфуны. Войны. Забастовки. Но женская истерика – худшее из них.

Приговаривает Северский, пока тащит меня в кухню, а я утыкаюсь взглядом в ямочки на его пояснице, и, кажется, краснею.

– Будем лечить твою депрессию сладким. Шоколадное или клубничное?

– Мороженое? На ночь? Марк, да ты с ума сошел!

– Не спорь, Славина! Шоколадное или клубничное? – гаркает босс, опуская меня на теплый пол с подогревом, и тянется к холодильнику.

– Клубничное.

Я быстро сдаюсь под его неудержимым напором и спустя мгновение становлюсь счастливой, почти, обладательницей ведерка с любимым лакомством детства.

Забираюсь с ногами на подоконник и ненадолго отворачиваюсь к окну, чтобы привести в порядок разбушевавшиеся чувства. Обычно я переношу трудности гораздо спокойнее, но эта история с изменой превратила меня в неуравновешенную психичку.

– Знаешь, что самое смешное? Я прекрасно понимаю, с какого момента все полетело к чертям.

Роняю я в пустоту и спиной ощущаю приближение Марка. Волоски на коже становятся дыбом, пульс резко подскакивает, хоть шеф и не сделал ничего предосудительного, а в горле пересыхает.

Словно мы находимся не на двадцатом этаже в роскошной квартире, а посреди раскаленной пустыни Сахары.

– С какого?

– С того, когда я отказалась родить Олегу второго ребенка.

Произношу я твердо и прикрываю веки, мысленно отправляясь в события трехлетней давности.

* * * * *

Мы с мужем сидим в пафосном ресторане, куда нас пригласил его начальник Томин Глеб Борисович. Упакованные в белоснежные рубашки, классические черные брюки и жилетки официанты снуют вдоль столиков. Блюда поражают разнообразием.

А я не испытываю приступа эйфории по этому поводу. Исподтишка кошусь на округлый животик жены Глеба Борисовича и гулко сглатываю, догадываясь, что неминуемо последует.

Одна. Вторая. Третья. После четвертой стопки коньяка Томин смачно целует свою Ирочку и обращается к нам.

– Мы с Иришкой четвертого ждем. А вы когда за вторым пойдете? Неужели не хочешь лапочку-дочку, а, Славин?

– Хочу, конечно, Глеб Борисович. Скоро пойдем.

Широко улыбается муж и кладет руку на спинку моего стула. Я же закусываю нижнюю губу и впиваюсь ногтями в ладонь, борясь с приступом всепоглощающей паники.

Остаток вечера я практически никого не слушаю. Ковыряюсь вилкой в тарелке, не в состоянии оценить по достоинству салат от шеф-повара, и с облегчением выдыхаю, когда мы, наконец, прощаемся с семьей Томиных, засыпая беременную Ирочку комплиментами.

Устраиваемся в вызванном щедрым Глебом Борисовичем такси бизнес-класса. Добираемся домой сквозь многокилометровые пробки. И не боимся никого разбудить, потому что Ваня гостит у бабушки с дедушкой.

– Давай без резинки, Анют? – уговаривает меня супруг после того, как мы принимаем душ и ныряем под одеяло.

Нависает надо мной, упирая ладони по обе стороны от моей головы. Оставляет влажную дорожку от поцелуев на шее. И вклинивается коленом между бедер.

Только я ничего не могу с собой поделать. Сжимаюсь в комочек от страха, сковывающего мои конечности, и никак не могу себя перебороть.

– Нет.

– Я хочу от тебя еще одного ребенка, Ань. Сына или дочку.

– Нет. Не могу. Не сегодня. Прости.

Я лепечу растерянно. Олег же шумно выдыхает и откатывается на свою половину кровати. Конечно, в ту ночь никакой близости между нами не случается.

К этому разговору мы возвращаемся примерно через полмесяца, когда беременеет младшая сестра моего мужа. Она фонтанирует щенячьим восторгом, заспамливает всю ленту постами с характерными подписями и приглашает нас на гендер-пати.

Я вжимаюсь в пассажирское сидение по пути за город и ковыряю подлокотник, провожая взглядом проносящиеся мимо многоэтажки.

На этот раз супруг заходит издалека.

– Со следующего месяца Глеб Борисович поднимет мне зарплату.

– Это прекрасно. Я тебя поздравляю.

– Наши доходы растут.

– И в этом твоя заслуга. Я тобой горжусь.

– Не притворяйся, что не понимаешь, на что я намекаю, Ань. Пора подарить Ване братика или сестричку.

– Олег, я… не готова.

Шепчу я устало и виновато. Муж же насупливается и больше не выдавливает из себя ни единого слова за всю дорогу.

С завидным упрямством он терроризирует меня на эту тему примерно полгода. Шантажирует, манипулирует, просит. Приводит десятки аргументов за. Показывает снимки счастливых Томиных с их «беременных» фотосессий. А потом резко замолкает.

* * * * *

Кадры прошлого проносятся в мозгу хаотичными обрывками и тянут меня на дно вязкой трясины. И я могу еще долго вспоминать наши с Олегом ожесточенные споры и пришедшее им на смену ледяное равнодушие, но Марк осторожно касается моего оголенного предплечья и возвращает меня в реальность.

– Почему ты отказалась, Ань? Переживала за фигуру? Боялась снова погрязнуть в рутине, пеленках, разбросанных по полу игрушках? – спрашивает Северский, перечисляя всевозможные штампы и демонстрируя удивительную подкованность в вопросах детей.

Я же отлипаю от стекла, поворачиваюсь к нему и грустно улыбаюсь.

– У меня была сложная беременность. Вернее, не так. Не беременность, роды. Весь срок я исправно выполняла указания врача, ни разу не лежала на сохранении и практически ни на что не жаловалась. Кажется, ничто не предвещало катастрофы. Но в последнюю неделю меня увезли с отслойкой плаценты в больницу. Экстренная операция, большая потеря крови, реанимация. Нас с Ванечкой долго не отпускали домой. И, естественно, от предложения родить еще одного ребенка я впадала в неконтролируемую панику. Меня душил иррациональный страх. Что если бы все повторилось, только доктора не смогли бы меня вытащить? Ваня бы остался без мамы?

Вывалив на босса огромный пласт информации, от которого большинство мужиков уже бы бежали прочь, сверкая пятками, я затихаю.

Катаю в ладонях ведерко с подтаявшим мороженым и озвучиваю тот вопрос, который давно не дает мне покоя.

– Может, я сама во всем виновата? Олег не получил от меня отклика и нашел его у другой.

Мой голос скрипит, как несмазанные петли, а слезы снова наворачиваются на глаза. И это в очередной раз задевает Северского.

По крайней мере, от него веет здоровой злостью и осязаемым раздражением.

– У твоего мужа, Аня, была уйма вариантов. Он мог дать тебе время, чтобы прийти в себя, немного подождать и позже вернуться к этой теме. Мог вместе с тобой пойти к психологу и попытаться проработать твои фобии. Но он выбрал самый простой – заменить поломанную игрушку. Это не про семью, Ань. Вовсе нет.