– Люди, словно марионетки, одержимы эмоциями. Ярость, страх, ненависть – они сильны. А любовь всë же сильнее, потому что способна породить все вышеперечисленные. И когда любовь вместо положительных эмоций начинает создавать отрицательные, происходит диссонанс. Психологический надлом.

– А я думал, ты только по рабочим вопросам и психологии сна разбираешься.

От неë пахло женщиной. Она едва держалась, чтобы не залезть на меня верхом и не повторить всë то, что мы вытворяли в еë кабинете, только на этот раз посреди трескучего мороза заснеженной улицы.

Безлюдье, тишина, страсть.

Воображение под еë натиском изобразило Оксанку как гирю, что утаскивает меня на дно собственных страхов. Нина тащила в иную сторону, но была точно такой же гирей.

Прогнал видения, как наваждение, только ради того, чтобы услышать совет, как окончательный вердикт.

– Всë, чего ей сейчас хочется от тебя, это чтобы показал, она тебе небезразлична. Важная часть твоей жизни, на которую не закроешь глаза. Сейчас она… считает себя твоей обузой. Чемоданом без ручки. Скажешь неосторожное слово, она спокойно выдохнет и уйдëт. Ты хочешь, чтобы она ушла?

– Нет, – ответил, не раздумывая. Нина будто этого и ждала, кивнула.

– Тогда дай ей то, что просит. Покажи, что готов быть той самой стеной, за которую она может спрятаться, когда будет совсем невмоготу.

– Нин, у тебя самой дети были? Или есть?

Ждал, что она отстранится, насупится, возмутится. Вместо этого она улыбнулась и горячо шепнула на самое ухо, что это секрет. Следующий вопрос взбудоражил тело, пробуждая плоть.

– А ты хочешь мне с этим помочь?

Ответить ей не успел. В тихую гавань вечерней улицы вонзился шорох шагов, хруст недавно высыпавшего снега. В пародышащем драконе, что мчался на нас со всех ног, с трудом можно было различить девчонку.

Надежда любит слепоту и полумрак. В отчаянно рвущемся к нам силуэте мне жаждалось увидеть Оксанку. Пусть обиженную, злую, сердитую, но живую. Глаза решили не обманывать лишний раз, с каждой деталью говоря, что это не она.

Слишком пухлая, слишком румяная, тысячи других “слишком”.

Бежевое пальто, серые плотные колготки. Пар изо рта, лихорадочный взгляд. Юная блюстительница морали? Погонит нас с лавочки искать комнату для утех?

Было бы здорово, но знал, не так. Еë притащило к нам другое.

– Это вы Алексей Соколов? Папа Оксаны?

Сердце кольнуло, волнение вошло в раж, успев изобразить тысячу и один неблагоприятный исход. Кровь льнула к голове, стук сердца заглушал сбивчивые объяснения.

И всë равно я слушал.

– Я еë однокурсница… подруга, – девчонка запиналась на каждом слове. Едва сыскал в себе терпение не рявкнуть на неë, требуя сосредоточенности. – Она сегодня… она там!

Благо, рядом была Нина. Это не еë проблемы, ей бы улыбнуться на прощание и бежать в закат. Но словно та самая каменная стена, которой предлагала быть мне, заслонила собой девушку, твëрдо взяв за плечи.

– Что случилось?

Никогда бы не подумал, что простым вопросом можно привести в чувство, избавить от доброй половины страха. Незванная ночная гостья проглотила подступивший к горлу ужас и заговорила связно.

– Она сегодня какая-то не такая была. Злее как будто. Огрызалась. А потом предложила пойти на вечеринку к Замарову.

– Это где? – хрипло спросил я. Испуганной птицей она кивнула куда-то себе за спину, сказав многозначительное "там".

– С мальчишками уходила. И пиво пила.

В моë время еë бы прозвали обиженной ябедой. Не позвали с собой, вот и злится. А для меня она виделась единственным спасением для дочери.

– Она такой никогда не была. Я… Они там таких как она… знаете что делают?

Я догадывался.

– Отвести туда нас сможешь? – я уже прикидывал в уме все варианты, если она скажет нет. Позвоню Роману, Сашке, Максиму, хоть самому Вениаминовичу! Кто бы знал, что однажды смогу отчаяться настолько?

Она замешкалась всего на мгновение и растерялась, словно ожидала от меня совершенно иной реакции и неуверенно кивнула.

* * *

Общежитие? Дом терпимости? Ночлежка для неимущих? Подходящего слова найти было почти невозможно.

Я походил на грозного огнедышащего дракона, сердце требовало драки, хладный ум семенил где-то сзади и не поспевал. Точно также, как не поспевали за мной женщины. Что-то кричала вслед взбудораженная Нина. То ли хотела остановить, то ли просила сохранять здравый смысл, не делать ошибок. Сейчас она позвонит в полицию, если у меня нет телефона.

Не слушал.

Однокурсница и подруга Оксанки молчала. Кто знает, зачем шла с нами? Чего хотела увидеть, почему не бежала домой? Волнение, возникшее над нами грозовой тучей, словно строгий хозяин тащило нас троих, как на поводке.

В прихожей не было консьержа, это тебе не твой образцовый дом. Размалëванные, не знавшие капитального ремонта стены. Даже не думал, что подобное осталось в Великанске.

Лифт, конечно же, не работал. В тусклом свете лампы, установленной, наверно, в лихие девяностые, нервно курила юная поросль. Прятали лица под капюшонами, зыркали с немым дерзким вопросом. Кто таков? Чего надо? В карманах, поди, по перочинному ножу.

На Нину с подругой Оксанки смотрели не без понятного интереса. Прикидывали, куда, где и как их можно было бы завалить, чтобы не пикнули. Закрыл девчонок собой, это поубавило мальчишеский пыл, но ненамного.

На втором этаже пахло туалетом, на третьем под ноги россыпью бросилась стая взбудораженных тараканов. Подруга Оксаны взвизгнула, Нина сохранила хладнокровие.

– Здесь? – спросил на четвëртом этаже. Девчонка часто закивала. На лестничном пролëте и в коридоре было пусто. Из квартиры напротив лился тяжëлый металл; насилуй там кого, никто не услышит.

По телу бежал пьянящий мандраж. Сарказм плескался в море разлившегося отчаяния, намекая, что сегодня мне понадобятся услуги костоправа.

Плевать!

– Здесь?! – повторил вопрос, так и не дождавшись ответа. Рявкал, словно озлобленный пëс, испуганная девчонка часто закивала. В ней вдруг ожил животный страх и жалость к себе. Зря она притащилась за нами, а теперь боялась, что в случае чего…

– Я присмотрю, – бескомпромиссно заявила Нина. Окинул психолога взглядом. Да она же ниже даже Оксанкиной подруги! На что она рассчитывает? Но мне было не до споров.

Звонок из-за музыки было едва слышно. – А если не откроют, – дразнился сарказм, будешь кулаками выносить дверь? У Сашки появится ещë одна причина упрятать меня в изолятор. Так, чтобы не натворил глупостей.

Рассудок взвешивал “за” и “против”. Валил на одну чашу весов всë, что попадалось под руку, а на вторую швырнул злобу.

Последняя перевешивала всë остальное.

Убью!!

Пока ещë не решил кого, но обязательно.

Дверь приоткрыли на пятом звонке, патлатая пьяная рожа высунулась наружу.

– Тебе чего, дядя? Иди гуляй! – тут ждали увидеть кого-то иного. Изнутри пахнуло курительной смесью, дурманящий дым клубами повалил прямо на меня.

Закрыться он не успел, я вставил носок ботинка в дверной проëм. Пьяная рожа исказилась злостью и непониманием.

– Да чего тебе? Сказал же, мантуй отсюда, гуляй! Накостыляем!

Обещание не испугало, лишь разогрело проснувшийся азарт. Парень удивлëнно уставился, не иначе прочитал в глубине моих глаз предложение попробовать.

Шанса я ему не дал, двинул прямо в рыло. Несчастный, хватаясь за разбитый нос, влетел внутрь, визжа, словно поросëнок. Из прочих шумов осталась лишь гремящая музыка, веселье застыло, потускнело в один миг.

Оставалось лишь догадываться, каким чудищем я выглядел в их глазах. Для полноты картины не хватало чего-нибудь в руках.

Музыка сначала сбавила тон, а после и вовсе затихла. А я-то ждал от них действий. Пусть накинутся толпой!

Здравый смысл гнал адреналиновое опьянение прочь. Помимо того несчастного, что уже от меня получил, тут были ребята и покрепче. А квартирка не шибко огромная, тесная. Задавят, если повалят на пол, забьют ногами.

– Это не игра, Алексей, – у совести оказался голос Максима. – Нельзя сохраниться, нельзя загрузиться.

– Дядь, ты чего, а? Ты чего? – словно разучились говорить по-своему, все на один манер. Какая-то девчонка, от горшка два вершка, прыгала едва ли не перед самым носом.

Пыталась понять, что мне надо. Я же вместо ответа шастал по комнате, осматривал собравшихся взглядом. Прихожая, коридор, кухня, вокруг вереница незнакомых лиц.

А что, если та девчонка сумасшедшая? Нет здесь никакой Оксанки, никогда не было и быть не могло.

Хотел позвать дочь по имени, но в горле жутко пересохло. Вокруг страшно накурено, не продохнуть от пьянящего дыма.

– Сейчас полицию вызову! – пригрозила пигалица, а мне стало смешно. Да, вот уж в участке удивятся вызову с проблемной квартиры в проблемном доме!

В ванной комнате горел свет, едва видные проблески почти не пробивались сквозь яркое, кислотно-неоновое свечение динамиков, ночных браслетов и чокеров.

Двинул туда, народ расходился передо мной, словно вода перед Моисеем. Парню, что меня встречал, помогали встать на ноги. А не такие здесь уж и нелюди, как мне казалось изначально.

За дверью она.

Словно как в тот самый первый день, только иначе. Ослабшая, пьяная, глупо улыбающаяся, безвольно отдалась в руки какому-то лысому обсосу. На полу валялся брошенный бюстгальтер. Ладонь пацана юркнула в и без того тугую тряпочку трусиков, на лице то ли улыбка вожделения, то ли оскал ужаса.

– Руки убрал, – мне хватило здравомыслия на спокойствие, хотя хотелось его придушить прямо здесь. Словно взятый с поличным на краже, бедолага картинно, как в старых комедиях, вскинул руки, раззявил рот, как будто бы забыл, как дышать.

Через дверной проëм пялились сотни глаз. На смену страху пришло недоумение. Вскоре оно сменится справедливым возмущением, а после проснëтся и крысиное чувство локтя.

Пора было уходить.

– П-пап? Эт-то ты? Это не то… о чём ты подумал…

Наклонился к самым губам, чтобы услышать. Она пьяно мямлила, была не в себе. Пьяный угар кружил бедняжке голову.

Взял еë на руки, полуобнажëнную понëс подальше отсюда. Безликая одурманенная масса ещë не успела прийти в себя, ещë было время. Я плюнул на оставленную здесь одежду, вышел прочь.

Прерванное веселье продолжится, разбитый нос вправят. Что-то подсказывало мне, что такое здесь не редкость, а на душе всë равно погано. Глянул на зажмурившуюся, плавающую в своих снах Оксанку. Меньше всего ожидал, что именно она нагадит мне прямо в неë.

Злость потом, ругань потом. Всë потом. Сейчас главное уйти.

Нина достойно держала оборону. От моего взгляда не ушла то ли ухмылка, то ли насмешка на еë лице. Опустившая взгляд полнушка была готова разрыдаться, не иначе психолог била ей прямо в сердце.

Может, стоило пустить еë в этот притон вместо себя? Уверен, она проложила бы себе дорогу словами, а побитый мной доходяга умолял бы сломать ему нос.

Потому что так менее болезненно.

Едва завидев меня, она стащила с себя пальто. Словно покрывало оно окутало покрывшееся мурашками озябшее тело Оксаны. Когда-то здесь было коридорное отопление, но батареи давно растащили.

Подруга пожертвовала свою смешную шапку с помпоном.

– Замëрзнете, – хрипло предупредил их обеих. Ответить решилась только Нина.

– Се ля ви. Плащ завтра принесëшь.

Кивнул ей вместо ответа, как будто у меня закончились слова.

Домой не шëл, почти бежал. Оксанку тошнило, и редкие патрульные СТО-ражи останавливали на нас взгляд. Один остановился на машине, и я подумал, что всë, приплыли.

– Подбросить? – только и спросил он. А мне-то думалось, запросит документы, мало ли куда здоровенный мужик тащит завëрнутое в пальто полуголое тело?

Отказываться не стал.

– Жена?

– Дочь.

– Паршиво. У меня такая же егоза подрастает. Берегите еë и себя.

Жуткий дракон ждал в парадной родного дома. Римма Юрьевна, смогу ли как и прежде теперь звать еë мегерой, словно ждала моего появления.

– Ирод! До чего девчонку довëл? Я в полицию напишу!

– Хоть президенту. С дороги.

Удивительно, но она отступила, пустив к лифту.

– Йа… п-плох-хая дев-вочка, да, пап?

Как будто ей хотелось подтверждения. Не ответил.