Так вот, Вальтер сумел очень здорово наладить работу своей группы. Хотя, казалось бы, чего тут налаживать, занятие для питекантропов под девизом «бери побольше, бросай подальше». Но Юсковяк грамотно расставил людей, распределил их по сменам, никому, и в первую очередь себе, не позволяя сачковать. В результате, когда мы выкопали на две трети, немцы уже закончили работу.

– Ну, даёт Германия, – заметил я Владимиру. – Им за такое вымпел надо вручить «Ударник постапокалипсического труда».

– А Юсковяку медаль «За победу над концом света», – подхватил Владимир и вдруг крикнул. – Смотри!

По лагерю гордо шествовал старый рыбак. У него за спиной висела серебристая рыбина длиной не меньше полуметра. Тот, кто несколько дней питался исключительно консервами и приготовленными из них супами поймёт охватившие нас чувства. Старика мигом окружили люди, словно желая убедиться, что это происходит на самом деле, а не во сне.

– Как же вам удалось такую поймать? – удивлялись женщины.

– Обыкновенно, на живца, – немного раздражаясь глупости вопроса, отвечал старик.

– А живца где взяли?

– Где взял, где взял? В магазине купил, – вконец осерчав, заявил рыболов.

Бесцеремонно протаранив толпу, рядом со стариком оказался бугай из кодлы Тихона.

– Дай посмотреть, – решительно протянул он руку, и сразу стало ясно, что одним посмотреть дело не ограничится.

– Не дам! – вдруг решительно заявил старик и даже оттолкнул протянутую конечность. – Перебьетесь. Или сами наловите. А эту я детям отнесу. Пущай полакомятся. А то кто из них вырастет на консервах? Уроды?

– Не понял! Ты, смотри, старый хрыч, не залупайся. А то уйдешь с концами в воду, никто и не заметит, – бугай оскалился, то ли улыбаясь, то ли примеряясь вцепиться в горло.

– Это если ты сгинешь, никто и не заметит. А кто заметит, обрадуется, потому, что пользы от тебя, как от тифозной вши. А без меня никто не накормит людей по-человечески.

– Ладно, кончай базар, – бугай шагнул вперёд, не желая уходить без добычи.

Не помню, как это произошло – такое случается всегда, когда эмоции берут верх над разумом, но уже через мгновение я перегораживал дорогу этому подонку, злобно выкрикивая прямо в сытую харю:

– Зарываешься, гад. Рыбки тебе захотелось. Смотри, как бы самому не пойти рыбам на корм.

Трудно сказать, как бы повернулось дело, будь мы одни. Но вокруг стояли люди, и их симпатии были на моей стороне. И негодяй бежал, позорно, трусливо, даже не выдав на прощание какой-нибудь угрозы.

Инцидент был исчерпан. Одна из женщин, немного смущаясь, подошла к рыбаку и предложила:

– Для детей этой рыбы будет много. Давайте, я приготовлю часть Мюррею. В ней ведь много фосфора.

– Фосфор нужен, чтобы мозги шурупили. А зачем начальству мозги? Ему главное командный голос и напор.

– И вам пару кусочков, – настойчиво продолжала женщина.

– Ты что, не знаешь, рыбаки рыбу не едят! – гордо заявил старик и ушел есть кильку в томатном соусе.

На меня эта история и, в первую очередь упоминание о детях, нагнали новую мощную волну депрессии.

– Вы о детях, тот старик о детях. А как смогут дети выжить в таком кошмарном, перевернутом с ног на голову мире.

– Но ведь эти трое, кажется, неплохо себя чувствуют, – заметил Штирлиц, неторопливо шагавший рядом.

– В том то и дело, что всего трое. Есть кому о них заботиться. Если бы детей оказалось хотя бы в десять раз больше, вряд ли бы за ними так ухаживали. Впрочем, этого никогда не будет, демографический взрыв нам не грозит.

– Ну почему же, – хитро улыбнулся Штирлиц. – В конце концов, природа свое возьмет. У человека, как и любого животного, в генах заложено стремление к продолжению рода. Так сказать, основной инстинкт.

– Не к продолжению, а совокуплению, – довольно грубо возразил я. – С продолжением, как раз, мало что получится.

– Почему вы так в этом уверены?

– А вы знаете поблизости хотя бы один родильный дом или на худой конец акушерский пункт. Иностранки вообще без наркоза не рожают. Наши, конечно, покрепче, но в такой обстановке и они вряд ли решатся.

– Зато у нас как минимум три квалифицированных медика и, наверняка, все необходимые препараты.

– Даже если так, было бы безумием вынуждать ни в чем не повинное существо появляться на этот ужасный свет.

– Юрий, не преувеличивайте. Да, нам тяжело, но куда легче, чем нашим далеким предкам. Ведь им еще приходилось сражаться с пещерными львами, медведями и себе подобными.

– Они поколениями приучались к такой жизни, и не знали другой, а мы… Эх, да что говорить.

– И все равно, наше положение не так уже плохо. Возьмите других. Нет, я не имею в виду погибших, – тут же уточнил Штирлиц, заметив, что я собираюсь ему возразить. – Разговор идет о живых. Посмотрите на небо.

Я посмотрел. Небо, как небо. Луна, звёзды. В том же соотношении, что и всегда, одна к бесконечности.

– Если присмотреться, – продолжал Штирлиц, – то можно увидеть, или представить, что видишь, маленькую точечку, пылинку в звездном небе, которая несколько лет вращается вокруг Земли. Эта пылинка называется МКС, международная космическая станция. Сейчас там находятся люди, космонавты. Думаю, они прекрасно видели, что произошло на планете, а если нет, то по отсутствию связи и изменению поверхности Земли обо всем догадались. Орбитальная станция не может самостоятельно приземлиться. И эти сильные и здоровые люди сейчас абсолютно беспомощны. У них, в отличие от нас, нет выбора между жизнью и смертью. Они могут только выбрать как им умереть: быстро, шагнув без скафандров в открытый космос, или медленно от недостатка кислорода или голода. Поверьте, Юрий, это очень страшно, когда у человека нет выбора, и есть масса времени, чтобы размышлять об этом. Подумайте о них, Юрий, и поймите, что мы с вами счастливые люди.

Да, конечно, у Штирлица стакан всегда наполовину полный, а у меня наполовину пустой. Но я, конечно, не стал ему говорить об этом. Интересно, а нашел ли бы он что-то положительное, если бы оказался среди космонавтов? Об этом, разумеется, я его тоже не спросил.

Надо сказать, что приступы депрессии терзали не меня одного. В самом деле – чему радоваться? Наверняка многие подумывали о том, чтобы наложить на себя руки, и подсознательно чувствовали, что кто-то из нас способен перейти от мысли к действию. Но почему-то первое самоубийство стало для всех полной неожиданностью.

Это была необычная пара, на них поневоле сразу же обращали внимание. Она – жгучая брюнетка, высокая, стройная, даже немного худоватая, но при этом с пышными формами, причём без всякого силикона, с огромными голубыми глазами, которое делали ее красивое лицо прекрасным – двадцатилетняя победительница конкурса красоты штата Огайо. Он – подтянутый энергичный мужчина, но не Ален Делон, скорее ближе к де Фюнессу, с виду лет пятидесяти пяти (оказалось шестидесяти с хвостиком) – хозяин сталелитейного завода, чуть ли не мультимиллионер. Они были женаты меньше года, и любящий супруг брал свою прекрасную половину во все, даже деловые, поездки. То ли хотел постоянно быть с ней, то ли боялся оставить одну. Так и спас её от смерти, в чем очень скоро горько раскаялся.

Первое время дамочка ни на шаг не отходила от своего благоверного, надеясь, что их спасут, и жизнь войдет в прежнюю колею. Но, как выяснилось, спасать было некому, а еще вчера могущественный, способный бросить к её ногам если не весь мир, то все радости жизни муж превратился в такого же, как и все, стремящегося выжить, бедолагу. Его миллионы исчезли, а преклонный возраст остался. Красавице очень не понравились такие перемены. В создавшемся положении ее утешало только одно – женщин в лагере было гораздо меньше, чем мужчин, и лишь три-четыре из них могли составить ей хоть какую-то конкуренцию. Но все равно она была лучшей. Возможно, ей даже приходила в голову мысль, что она впервые в человеческой истории сможет выбирать из почти всех мужчин на Земле. Кто знает, кто знает.

И мисс Огайо ушла от мужа. Ушла не к новому избраннику, а вообще. Оставила, бросила опостылевшего старика. Чтобы, когда придет время, никто не мешал ее личной жизни. Для миллионера это стало страшным ударом. Он испытал не меньшее потрясение, чем при известии о конце света, хотя сделал вид, что ожидал от любимой подобного фортеля. Он оставил эту боль внутри себя, не позволив ни грамму выплеснуться наружу. Трудно сказать, что потрясло его больше: потеря горячо любимой жены или такая яркая демонстрация катастрофического падения своего социального статуса. Да, он стал никем, жалким брошенным стариком. Возможно, со временем миллионер смирился бы с этой мыслью, но буквально через день после ухода жены он что-то сильно напортачил во время работы, и Степаныч бросил ему укоризненно:

– Ну, работничек, самого простого сделать не способен. Куда же мне такого вредителя пристроить? Может, бабам палки для костров подносить?

Миллионер, конечно же, не понял всей фразы, но с него хватило и интонации. Это выволочка стала той каплей, которая переполнила чашу терпения несчастного. Вечером он украл у одного своего приятеля револьвер, отыскал свою бывшую жену и у неё на глазах хладнокровно выстрелил себе в голову. Честно говоря, многие удивлялись, а почему он и её не прихватил на тот свет? Наверное, слишком сильно любил.

Он стал первым, кто добровольно отказался от новой жизни, не приняв изменившихся правил игры, когда всё решают сила, здоровье, какие-то примитивные трудовые навыки, а былое богатство и могущество не значат ровным счётом ничего и даже не могут удержать любимую женщину.

На следующий день погода, казалось, оплакивала умершего. Когда мы проснулись, небо уже начало заволакивать тучами. Заметно похолодало, и с моря подул сильный ветер. Женщины засуетились, стараясь успеть с завтраком. Казалось, они опоздают, но нет. Даже природа отступает в борьбе с самым совершенным своим созданием. Мы заканчивали с едой, когда по столам застучали первые крупные капли. Уже через минуту лило, как из ведра. Это был обильный летний дождь, по меркам средней полосы – настоящий ливень. Я даже не пытался где-нибудь укрыться – бесполезно. Хотя большинство из нас жило в палатках, лишь немногие из них имели настоящую пропитку. Да и те вряд ли могли устоять перед таким водопадом с небес. А полиэтилена, чтобы обеспечить настоящую защиту от воды, Степаныч не дал никому, потому что на всех не хватало, значит, нечего плодить привилегированных личностей.

Зато все строительные объекты были укрыты, что надо. В центр каждой вырытой ямы был вбит кол, почти на метр, выдающийся из нее. Поэтому закрывающий яму полиэтилен образовывал что-то вроде пологого холма, и вода не накапливалась в нем, а стекала. Когда я промок до нитки и окоченел, как цуцик, то с трудом подавил желание забраться в одну из ям, где наверняка тепло и сухо. Эх, не зря говорят – хорошо там, где нас нет.

А женщины выставили под дождь все имеющиеся у них чистые ёмкости, от самых больших до самых маленьких. Значит, скоро у них состоится грандиозная стирка. А то вода из маленькой речушки была несколько мутноватой и до сих пор чуть-чуть солоноватой на вкус. И нам приходилось пользоваться такой – другой поблизости не было.

Ливень оборвался так же резко, как и начался. Выглянуло солнце, разглаживая гусиную кожу на наших телах, и вскоре неугомонный Степаныч выпроваживал бригаду на очередную вылазку в город. Те слегка упирались, ссылаясь на мокрую одежду и неизвестное состояние дорог, но он стоял на своем:

– Ничего, там себе новую одёжку найдете. А не сможете проехать, возвернетесь взад.

Машины растянулись по дороге, которая сначала вела к океану, а потом делала резкий поворот направо и шла вдоль него. У поворота кавалькада неожиданно остановилась, из шедшего впереди джипа высыпали все его пассажиры и устремились к берегу. После недолгого спора двое из них поснимали с себя одежду и решительно бросились в воду с пятиметровой высоты.

Оказалось, что кроме неприятностей непогода преподнесла нам и замечательный сюрприз. Разыгравшийся шторм пригнал к берегу катер. Это было чудесное судно с рубкой и небольшой каютой, в которой, к огромному нашему удивлению, оказалась сеть – небольшой бредень длинной метров пятьдесят. Сам катер был в отличном состоянии, но людей на нем не оказалось – ни мертвых, ни живых. Скорее всего, во время катастрофы его сорвало с причала, и долгое время носило по волнам. Как мы потом убедились, такая судьба постигла и многие другие суда.

Катер стал четвертой по хронологии и первой по значимости единицей нашей маленькой флотилии. О первых двух я уже упоминал, а третьей стала большая спасательная шлюпка, случайно найденная в нескольких километрах от океана. Приливная волна, отступая, мягко опустила шлюпку на землю, не причинив ей ни малейшего вреда. На шлюпке сохранилась надпись «Галисия», очевидно, так называлось какое-то пассажирское судно. Не исключено, что сама «Галисия» тоже нашла свою последнюю гавань где-нибудь в лесу или поле неподалеку. Приливной волне не составляло особого труда совершить такую переброску. Нам уже доводилось сталкиваться с останками громадного кита и стволом баобаба обхватов семь-восемь, доставленных в эти края из немыслимых далей.

У шлюпки имелся один существенный недостаток – отсутствие места для мотора. Исправить его вызвался Кукуманя. Он теперь брался за самую сложную работу, желая загладить свою вину перед человечеством, то есть нами. Ох, не надо было говорить ему о разливанном море спиртного в городе. Бедный Алекс уже не мог не думать о счастье, которое обитало так близко. Ведь в предыдущей жизни он мог позволить себе в больших количествах только самогон, да и его объемы зависели от средств, имеющихся у Кукумани на закупку сырья. А средств у него, несмотря на золотые руки, всегда было мало, так как в нагрузку к рукам ему достались вечно мутные глаза и мало что соображающая голова. А тут целые реки вина, водки, коньяка – и все даром.

На следующее утро Кукуманя исчез. Он дал себе слово вернуться к вечеру, но оказался не в состоянии так быстро завершить долгожданную встречу с выпивкой и загудел на три дня. Три дня в городе, где нет никого, кроме покойников. Для обычного человека, испытывающего мистический ужас перед мертвецами и связанными с ними суевериями, это были бы три самых кошмарных дня в жизни. Кукуманя никогда не испытывал большего блаженства.

Мы довольно быстро обнаружили его исчезновение и, конечно же, догадались о причине. Тем не менее, мы на всякий случай прочесали лес. Кроме того люди, ездившие в город, помимо своей основной деятельности уделяли час-другой поискам Алекса. Напрасно.

Невероятным усилием воли Кукуманя заставил себя вернуться в лагерь. Впрочем, вряд ли бы ему это удалось, не прихвати он с собой некоторый запас выпивки, который припрятал где-то в лесу. Теперь Кукуманя регулярно исчезал после ужина и появлялся уже затемно сильно навеселе.

Инстинктивно чувствуя, что он балансирует где-то на грани дозволенного, Алекс выпивал ровно столько, чтобы это не отражалось на качестве работы. И брался за любое дело, словно подчеркивая свою заметную роль в нашей жизни. Вот и мотор на шлюпку он приладил просто здорово. Но минифлот не играл почти никакой роли в нашей жизни, пока шторм не пригнал к берегу катер, с грузом, который на тот момент стоил десятка таких катеров – сетью, небольшим, похоже браконьерским, бреднем.

Наша бригада как раз завершила перевозку бревен, и мы с некоторой опаской ожидали наступления следующего рабочего дня. Все остальные уже работали на стройке, успели чему-то научиться, нам грозила самая неприятная черновая работа. Найденная сеть избавила нас от этой унизительной перспективы. По распоряжению Мюррея нашу бригаду ждала очередная переквалификация, на этот раз в рыболовов.

К этому времени даже самые недогадливые понимали, что только океан с его неисчерпаемыми запасами дает нам шанс выжить. Консервы уже стояли поперек горла, да и запасы их были далеко не безграничны. Почти все домашние животные погибли вместе с людьми, а птицы, годящиеся в пищу, были бы истреблены в течение пары недель. Поэтому единственным источником белковой пищи на долгие годы оставались обитатели океана.

Пляж оказался идеальным местом не только для купания, но и приобретения навыков рыбной ловли. Мы спустили на воду лодку и шлюпку и, не включая моторов, на вёслах отплыли от берега. Забросив бредень в воду, мы разошлись в разные стороны, насколько позволяла его длина, и стали медленно подходить к берегу. В прозрачной воде было хорошо видно, как шустрая живность, почувствовав опасность, на всей скорости уходила под лодку или на глубину. Каждая такая мелькнувшая внизу тень вызывала глубокую досаду. А как же, ведь еда разбегается. Невольно мы налегали на весла, заметно убыстряя ход, а старый рыбак, умеряя нашу прыть, разъяренно шептал:

– Куда понеслись! Ишь, оглашенные! – А уже через минуту орал во весь голос. – Вы что спите, сходитесь живее.

Мы сошлись, едва не стукнувшись носами лодок, попрыгали в воду и дружно вытащили сеть на берег. Сколько же там было рыбы! Сеть подрагивала, словно ожила и теперь исполняла какой-то замысловатый танец. Сквозь ячейки сверкала серебром чешуя, но с каждой минутой блеск угасал, поскольку мы жадно хватали добычу и бросали ее в мешок. Когда сеть опустела, он оказался заполненным почти на треть, и теперь, перехватив эстафету от сети, исполнял свой танец. Мы не скрывали радости, и только старик по этому поводу имел собственное мнение.

– Эх, рыбаки, килограмм взяли, десять упустили. И откуда вы только взялись на мою голову? Ладно, давайте еще раз, что ли.

Я давно считал, что работа – это все, что делаешь по необходимости и не имеешь возможности бросить в любой момент. Мы продолжили ловлю, и наше возбуждение стало угасать по мере того, как увеличивалась добыча. Только однажды все проявили живой интерес к рыбалке, когда в бредень попала метровая рыбина, похожая на щуку. Она успела прогрызть в сети дыру и едва не ушла, а теперь лежала на песке, щелкая пастью с огромными, похожими на миниатюрные ятаганы, зубами.

– Что за зверь? – удивился старик, одним ударом утихомирив добычу. – Похоже на щуку, но не щука, нет.

– Наверное, барракуда, – предположил один из нас. – Я читал, что их мясо ядовито.

– Ты точно знаешь? – спросил я. – А то жаль выкидывать, в ней килограммов пять веса.

– Нет, не точно. Так у нас в лагере есть биолог, у него и спросим.

Маленький, кругленький француз, услышав наш вопрос, грустно сообщил:

– Я цитолог. Изучаю строение клеток растительных организмов.

– Но вы же говорили, что являетесь биологом, – изумились мы.

– Да, – подтвердил Колобок. – Я биолог, но специализируюсь в строении клеток и о рыбах знаю не больше, чем обычный человек. Вы же не станете требовать от пианиста, чтобы он сыграл вам на трубе.

С биологом вышла осечка. Но мы нашли книгу про рыб и прочли, что опасно только мясо барракуд, живущих у коралловых рифов и питающихся ядовитыми рыбами. Час от часу не легче. Выяснилось, что, в отличие от речной, среди морской живности хватает всяких несъедобных тварей. Наша рыбалка стала чем-то напоминать сбор грибов. Теперь мы брали только известных нам рыб, а остальных выкидывали от греха подальше. К счастью, в библиотеке оказался толстенный «Определитель морских рыб», благодаря которому наши уловы стали гораздо меньше страдать от таких ревизий.