Если бы человек мог знать, что предстоит ему по жизни пережить, согласился бы он пройти этот путь или сошел бы с дистанции, даже не решившись, на такое приключение. К сожалению, ни у кого из нас нет такого выбора. Как бы мы не мечтали, как бы ни готовили себя к счастливой, беззаботной и безбедной жизни, жизнь может изменить правила игры в одночасье – болезнь, смерть, война ни у кого не спрашивает разрешения, просто молча приходит и становится частью судьбы человека, не давая ни права голоса, ни права выбора. Так произошло и с моей жизнью.

По всем канонам современного общества я должна была прожить хорошую, даже может счастливую жизнь. Я родилась в любящей, обеспеченной семье, росла в хорошем доме, под присмотром мамы, бабушек и нянь. У меня была своя красиво отделанная комната заваленная игрушками, часть из которых я даже не успевала распаковывать. Еще малышкой путешествовала с родителями и старшим братом по другим странам. К пяти годам у меня, как и у моего брата был счет в банке с кругленькой суммой для безбедного будущего. И ни у кого тогда не было сомнения, что жизнь, которая меня ждет, будет безоблачной и счастливой.

Пожалуй, мои первые четкие воспоминания о еще счастливых временах можно отнести к возрасту четырех-пяти лет. Я смотрю в прошлое и как в тумане, но уверенно вижу сад, дом, скамейка. Я на балконе он узкий с железной решеткой, которая не так уж и надежна; в руках держу какой-то сосуд с водой, наверное, ковш и у меня желание отвлечь двоюродного брата от чтения книги. Он на скамейке в саду под балконом. Я размахиваюсь, и тут наступает явное ощущение неминуемого мщения за нарушенный покой. Брат на скамейке с ужасом глядит на мокрые странички книги. Вот я вижу, как он аккуратно кладет ее, но тут же его движения становятся резкими, непредсказуемыми. Я спускаюсь к нему по лестнице. Он хватает шланг, включает воду, я мокрая, обиженная, я хотела показать свое новое платье, а теперь придется переодеваться. Жаль, чувство обиды переполняет меня, но через каких-то полчаса я уже абсолютно счастлива. Я на диване в большой уютной комнате вместе с братом, мы играем, смеемся. Вокруг ощущается тепло и доброта.

Теперь мне шесть лет. Мой день рождения. Подруги мамы танцуют, зовут меня повеселиться. Я чувствую себя неловко, на мне куча одежды: вязаное платье, колготки, вязаные штаны, а главное я не умею танцевать. Вокруг взрослые что-то говорят, обсуждают меня, но скоро они обо мне забывают и я ухожу играть в другую комнату.

Детство, в его обычном понимании, закончилось у меня, когда в двери моего дома постучалась война во всей своей уродливой форме и взрослые сразу постарели, а дети повзрослели.

1992 год. Кажется, еще недавно был апрель и я праздновала свой день рождения. Я была рада, что пройдет четыре месяца и я пойду в школу. Моя мама учительница начальных классов и я знаю, что буду учиться в той же школе, где она работает. Я уже давно, с пяти лет, умею читать и писать на армянском языке, умею считать, складывать и вычитать. Я часто ходила с мамой на работу и сидела на задних партах в ее классе и наблюдала за школьниками. Это был третий класс и они казались мне большими и очень умными, я им завидовала и хотела быстрее узнать то, что знали они. Единственное что у меня, бесспорно, получалось лучше чем у них – это учить стихи наизусть, я запоминала их прямо на слух. Я была просто уверенна, что когда настанет мой черед пойти в школу я буду одной из лучших учениц в классе.

Настало лето, я играла в саду целыми днями. Я жила на улице, где все дома частные – каменные двух- трех этажные со своим садом. Местность гористая и улица находилась под уклоном, поэтому в моем доме один этаж находился как бы под землей со стороны фасада здания и все три этажа были видны только с противоположной стороны. Иногда ко мне приходили подружки – Астгик и Рипсиме, иногда к ним в гости отпускали меня. Это были, наверное, лучшие дни в моей жизни, никаких забот, никаких обязанностей, любой каприз, любое желание исполняется. У папы свой бизнес, несколько дней назад он открыл к тому же еще и магазин на первом этаже нашего дома.

Но это длилось недолго – 17 дней.

Я стала замечать, что взрослые чем-то обеспокоены, по вечерам мужчины стали собираться во дворе чьего-нибудь дома и подолгу разговаривали, что-то обсуждали, спорили. В городе стали происходить странные перемены, которые коснулись и моего дома. Однажды к нам во двор въехал огромный грузовик весь груженый листами стали. Я спросила зачем они нам, но мне ничего не объяснили. Через два дня мужчины собрались во дворе моего дома, они очень бурно что-то обсуждали, мне стало интересно о чем они так спорят и, несмотря на то, что уже был глубокий вечер я пробралась на балкон второго этажа и спряталась там. Они говорили о каких-то вооруженных столкновениях на границе Армении и Азербайджана, обсуждали возможность вторжения на территорию Армении врагов. Наш город был приграничным и один из первых удар случись беда пришелся бы на него. Из разговора было ясно, что мужчины бояться не захвата города, он был более чем укреплен – вокруг высокие непроходимые горы и только один въезд, который тщательно охраняется; они боялись осады и бомбежек. Ведь если въезд один, то и выезд тоже один, враги могли перекрыть его и тогда город уже ничего не спасет, население останется в ловушке, обороняться когда ты внизу горы, а тебя бомбят сверху почти бесполезно.

Этот вариант был худшим, его не исключали, хотя большинство мужчин отказывались верить в возможность такого исхода. Все до последнего верили в то, что врагов удастся остановить еще на самой границе, что азербайджанцы трусы и дрогнут при первом же отпоре. Но как оказалось позже они не дрогнули, они были не одни. Это был специально обдуманный, планируемый многие годы всеми мусульманскими странами, находящимися вокруг Армении, план по уничтожению армян и варварскому захвату территории.

Война неумолимо приближалась к нашему городу. Теперь уже все от детей до взрослых обсуждали возможные последствия нападения. В один из таких дней по телевизору объявили, что между Азербайджаном и Арменией подписан мирный договор, а это значило что войны удалось избежать. В этот день люди впервые за несколько месяцев легли спать с надеждой на лучшее. Примерно в два часа ночи город проснулся от жуткого взрыва – это была установка град, город бомбили сверху.

В этот день я легла спать рано, но никак не могла заснуть, мне почему-то было очень страшно, я несколько раз включала свет и осматривала комнату. Я никак не могла успокоиться и решила спать с родителями в их комнате. Рядом с ними я успокоилась и быстро заснула. Меня разбудил грохот взорвавшегося снаряда. Это был первый снаряд и он попал в мой дом – взрыв пришелся на мою комнату, в остальных выбило окна. Родители схватили меня и брата на руки и побежали вниз в подвал. Я никогда раньше не была в этом подвале, даже не знала что он есть. Это была земляная комната три метра на два, внутри было трудно дышать – пахло бензином и соляркой. Как я узнала позже этот подвал вырыли недавно, над ним были выложены стальные листы – это было бомбоубежище. Но никто не ожидал, что оно понадобиться так быстро, и поэтому там хранили бензин и солярку, которые в связи с приближающейся войной стали настоящим дефицитом.

Эта бомба была первой ласточкой того ужаса, который нам еще предстояло пережить. С того дня жизнь моя разделилась на бесконечные ожидания конца очередной бомбежки и короткие перерывы, во время которых появлялась возможность немного погулять по саду. Тянулись недели, перерывы становились все короче, а бомбежки все более ожесточенными. Город жил ощущением смерти, не было дома где кто-нибудь не погиб. Люди умирали целыми семьями прямо в подвалах своих домов. Я потеряла двух своих лучших подруг, родители говорили, что они с семьей уехали, но даже тогда я понимала что это ложь.

Самое страшное наступало после окончания очередной бомбежки, те кто остались в живых боялись выйти, боялись узнать о смерти родных и близких – рев взрывающихся бомб сменялся криком и плачем убитых горем людей.

Вскоре осада дала о себе знать – наступил голод. Папе приходилось вставать в три утра, чтобы занять очередь перед пекарней в надежде купить хлеб. Голод, долгое пребывание в холодных, сырых подвалах и нервное напряжение привели к отчаянию и болезням. Я не стала исключением – некоторое время страх перед смертью давал силы бороться за жизнь, потом страх ушел, наступила пустота, безразличие ко всему вокруг, я почти перестала разговаривать и разучилась плакать, даже боль и страдания окружающих меня людей тогда меня не трогали, я погрузилась глубоко внутрь себя. Война для меня продлилась два года, полтора из которых я была в таком состоянии. Меня спасли мои родители, папа сумел, заплатив огромные деньги военным, вытащить нас из осажденного города. Уезжая, я обошла все комнаты и попрощалась с домом, я чувствовала, что пройдет еще очень много времени прежде чем я туда вернусь. Мы приехали в Ереван, прожили у родственников неделю, после чего было принято решение уехать на время в Россию.

В Ереванском аэропорту было море людей, желающих покинуть страну, самолеты вылетали перегруженными, люди на борту самолета сидели прямо между рядами кресел на своем багаже, практически все дети сидели у взрослых на коленях, ни о каких мерах безопасности при полете и речи не было, у всех было одно желание уехать в безопасное место.

Когда подошла наша очередь идти на посадку, моего брата взял на руки папа, так как он был меня старше и слишком тяжелый для мамы, а меня на руки взяла мама. Идти в толпе людей, толкающихся и кричащих, было страшно, а еще страшнее было потеряться в этой толпе. Я заметила, что в моей жизни всегда случается так, что то, чего я больше всего боюсь, обязательно со мной случается, как будто, я притягиваю их к себе силой мысли. И тогда в аэропорту после того, как мы прошли посадку, началась давка, мама оступилась и выронила меня из рук, а когда я смогла встать на ноги мамы уже не было видно. Тут я почувствовала, что кто-то поднял меня на руки и понес к выходу на взлетное поле, я боялась даже обернуться и посмотреть кто это, просто ждала, что этот человек отнесет меня к родителям. Около самолета тоже было очень много людей и на борт в первую очередь пускали людей с детьми, поэтому я довольно быстро оказалась на борту самолета. Я начала судорожно вертеть головой в поисках родителей и услышала голос молодого мужчины, который держал меня на руках – не бойся мы их найдем, и он шел между рядами неся меня на руках и спрашивал чья это девочка. Практически сразу мы столкнулись с моим папой, который шел обратно на мои поиски, он забрал меня и начал благодарить моего спасителя, а тот тихо ответил – еще неизвестно кто кого спас, если бы не ваш ребенок меня на борт бы не впустили, там столько людей, кто знает сколько дней мне еще пришлось бы ждать.

Россия, встретившая нас в августе пронизывающим холодным ветром и шквальным дождем, стала для меня домом на долгие годы. В возрасте семи лет мне пришлось адаптироваться к жизни в новой для себя реальности. Меня отправили учиться в школу, но так как я совершенно не знала русского языка, мама просто договорилась с директором школы, что я какое-то время посижу на последней парте вместе с учениками первого «б» класса и попробую приспособится. Это было очень странное время, я приходила в класс, садилась за парту, доставала тетрадь, пенал и учебники и просто сидела, я не понимала о чем вокруг меня говорят, и была чем то вроде «зверька из живого уголка» для своих одноклассников, они часто ко мне подходили – что-то говорили, трогали мою школьную форму, она была очень нарядной, вся в кружевах, мне родители купили ее еще до войны и она совсем не похожа была на ту, в которой ходили дети в России, трогали мои вещи, иногда злились непонятно на что и толками меня.

Мне очень повезло с первой учительницей, она была крайне мудрая женщина и смогла разъяснить детям, что я все-таки не «зверек из красного уголка» и через пару недель дети потеряли ко мне интерес и только изредка обращали на меня внимание.

Я научилась читать, писать и считать на армянском языке еще в пять лет. Теперь же мне предстояло все выучить заново на другом языке. Вероятно языковая среда и детский возраст, позволяющий все впитывать в себя как губка, позволили мне уже к новому году понимать о чем говорят окружающие меня люди, конечно, я не все слова понимала, но общий смысл уже улавливала.

К весне я уже более-менее сносно изъяснялась сама на русском языке и могла самостоятельно выполнять все домашние задания, но как говорила мой учитель у меня был душераздирающий акцент. Она мне посоветовала читать вслух и слушать себя, так я должна была бы пытаться избавиться от неправильного произношения слов. Я читала так много, что откровенно раздражала домашних, ведь мы жили тогда в однокомнатной квартире и они были вынуждены слушать мою еще очень далекую от идеала русскую речь. Конечно, ребенком я не понимала еще всю необходимость говорить красиво и без акцента, просто старалась изо всех сил, чтобы надо мной не смеялись мои сверстники. Довольно долгое время книги были моими единственными друзьями, со временем я уже читала не для избавления от акцента, а для того, чтобы на время переместиться в мир героев книг и отвлечься от трудностей, которые были в жизни моей семьи.

Переезд в другую страну, да еще и при условии фактического бегства от войны, потеря всех сбережений, невозможность нормально устроится на работу это лишь малая часть того, с чем нам пришлось столкнутся. Денег в семье катастрофически не хватало и мы уже детьми прекрасно понимали, почему мама покупает черный хлеб, хотя мы все его не любим, а не белый, понимали почему нам покупают одежду один раз в год перед началом учебного года и только один комплект и к концу года пальцы в обуви откровенно просились наружу, а вещи были уже малы и имели сильно застиранный вид. Летом школьные штаны превращались в шорты и прекрасно доживали свой век в новом статусе.

В те годы тяжело было не только нашей семьей, это были девяностые, время безработицы и бандитизма, так что жаловаться на эту тему и мысли не возникало. Родители старались заботиться о нас хорошо, а мы старались не ныть и учиться как можно лучше. Ко времени обучения в средних классах мой акцент пропал, я была одной из лучших учениц в классе.

В связи с переездом в другой район города мне в шестом классе пришлось сменить школу. Родители выбрали из двух школ, которые были рядом с домом, ту, в которой был политехнический класс, так как мой брат имел технический склад ума и ему данный класс хорошо подходил, а меня отдали как говорится «в комплекте». Вот только брату нужно было отучиться последний год, а мне пришлось долгих шесть лет вести борьбу с системой школы. В девяностые годы тема национализма и нетерпимости