Феспид с наступлением ночи встал для отдыха огромным лагерем на пологом берегу небольшого озера, расположенного посреди равнины. Тихая водная гладь лишь изредка покрывалась дрожащей мелкой рябью от набегавшего на неё лёгкого ветерка, оживая и серебрясь лунно-звездными отсветами, плавно накатывая шелестящим всплеском на травянистую сушу, подступавшую вровень к её поверхности. Почти вся долина очень хорошо проглядывалась во все стороны даже в тёмное время суток, казалось бы, весьма неудобное для наблюдения. На довольно большие расстояния всё было видно как на ладони, отчего это место, выбранное полководцем для ночёвки войск, оказалось удобным в стратегическом плане: ничто не мешало круговому обзору, и поэтому никто посторонний не смог бы незамеченным приблизиться к стану.

Всюду на каждый десяток воинов разожгли костры. Над землёй, постепенно окутывая прозрачной кисеёй всё прибрежье, потянулся белёсый дымок, кисловатый запах которого поначалу лишь слегка смешивался с ароматом варимых в котлах каш, а затем и вовсе насытился им. С наступающей прохладой озеро стало остывать и ожило едва уловимым испарением, а ближе к полуночи над ним заклубился невесомый пар, плавно растекавшийся по округе мутноватым туманом. Заметно посвежевший воздух, к этому времени уже густо пропитанный влагой, вдыхался людьми с особым удовольствием, взбадривал их души и остужал перегретые за день тела. Под бдительным присмотром охраны, нарушая тишину похрапыванием, в стороне паслись кони. Лагерь погрузился в сон, и только частые дозорные тройки укутавшихся в плащи воинов несли службу, расположившись на равном отдалении от стана.

Привычно закинув руки за голову, Феспид лежал у полыхающего огня под небольшим, но удобным навесом, вглядывался в звёздное небо за краями полога и удивлялся тому, что оно в этих краях такое высокое – иное, нежели на его родине, где бездонная синева так низко нависала над землёй, будто в любой момент могла упасть на неё, и если бы не горы, что своими вершинами удерживали её от падения, всё случилось бы именно так. Здесь даже звёзды казались ему слишком маленькими, очень холодными и недосягаемо далёкими.

Поёжившись то ли от своих мыслей, то ли от прохлады, он подтянул к груди плащ и прикрыл веки, стараясь уснуть, но сон не шёл, и тогда он вновь открыл глаза, но уже не смотрел в небо и перевёл взор на полог, на котором игриво мерцали отблески тихо потрескивающего огня.

«Узнать бы, как там мать моя поживает? Наверное, извелась, ожидаючи моего возвращения? Старенькая уже она стала у меня. Да и не очень здорова. Хорошим самочувствием, сколько я помню её, она никогда не обладала. Вот это и плохо. Доведётся ли мне увидеться с нею когда-нибудь? Ну да ладно, ничего не поделаешь. Никогда не следует помышлять о худом, будущее само всё покажет. Много, очень много разных даров отсылаю я к ней, но никакая роскошь, к великому сожалению каждого человека, не может приостановить и тем более продлить течение его лет. Думаю, что при больших богатствах гораздо приятнее, удобнее и увереннее жить в молодые и особенно в зрелые годы, пока во всех твоих порывах главенствует твоё сильное тело, а на закате жизни всего важнее твоё душевное спокойствие и ясное осознание того, что прошлое твоё было не напрасным и протекло с пользой как для тебя, так и для близких тебе людей. Интересно, если мама не спит в это время, о чём она сейчас думает? Может, так же, как и я, она смотрит на эти звёзды и тоже вспоминает обо мне? Нет, вот этого совсем не нужно. Пусть уж лучше отдыхает её исстрадавшаяся душа, да и сердце её натруженное ни о чём не печалится». Откинув плащ, Феспид порывисто присел, устало протёр глаза ладонями, потянулся за кубком, налил в него своего любимого терпкого вина и сделал большой глоток.

Он ещё не успел опустить посудину рядом с собой, как к нему подбежал начальник отряда охраны, указал рукой на восток и встревоженно доложил о замеченных им всадниках.

– Стесагор, всех военачальников ко мне. Поднимай лагерь. Тушите огни. Расположений отрядов не менять. Быстро исполнять все мои приказы, – тут же вскакивая, распорядился Феспид.

Вскоре лагерь ожил, зашипели и мгновенно потухли костры, ни единой искоркой не напоминая о своём недавнем существовании. Отовсюду послышались топот ног и бряцание оружия. Берег погрузился во мрак, скрывавший большое войско.

– Похоже, с востока приближаются саки. Замечен их дозор. Терсит, ты со своим отрядом отойдёшь недалеко на север и прикроешь наш левый фланг. Мильтиад, отведи свою сотню южнее и встань на правом фланге. Лабдак, ты остаёшься в тыловой охране. Всех своих людей расположи с двух сторон от озера. Следи за подступами к дальнему берегу. Они могут обойти нас и появиться оттуда. Стесагор в резерве. Ктесибий, выдвинься вперёд, примешь удар на себя. Возьми немного в сторону и встань по левую руку от меня. Ты же, Гермагор, со всеми своими новобранцами будешь находиться здесь, со мной. Все по местам, – обращаясь к полководцам, определил позиции Феспид и запрыгнул на подведённого скакуна.

Отряды быстро разошлись в указанных направлениях.

* * *

Далеко за полночь Дассария был оповещён дозорными об обнаружении большого греческого отряда, разбившего лагерь перед озером. Чувствовал он себя прескверно. Слова подлетевшего к нему десятника доносились до слуха слабо и неотчётливо, будто бы откуда-то издали, очень приглушённо и расплывчато. Не сразу он понял сказанное. Сомнений в том, что это именно те войска, о которых сообщили прежде его лазутчики, у него не было. Ему становилось всё хуже и хуже, и теперь уже каждый шаг его скакуна, каждое его движение вспышкой пронзительной боли отдавались во всём его теле, терпеть которую ему было значительно труднее и невыносимее, нежели это было раньше, отчего шум в его голове нарастал всё сильнее, а учащённое биение надрывало сердце. Порой ему казалось, что переполненные кровью виски, не выдержав напряжения, очень скоро разорвутся. Мысли стали путаться. Внутри всё горело, превращая дыхание в жаркие, судорожные всхлипы. Сознание потеряло свою обычную чёткость, а мысли наплывали какими-то путаными обрывками. Только неимоверным усилием негаснущей воли, поддерживаемой взвинченным до предела закалённым стойким духом, он удерживался в седле и шёл вперёд, ведя воинов к намеченной цели, которую ещё чудом помнил и, сам того не замечая, повторял шёпотом:

– Я сделаю это… Обязательно сделаю…

Услышав его слова, но не сумев разобрать их, сотник Дуйя приблизился вплотную и тихо произнёс:

– Правитель, прости, не расслышал твоего веления.

С трудом повернув голову в его сторону, но не видя в темноте того, кто находился рядом и что-то сказал, Дассария коротко бросил:

– Сотников ко мне.

– Правитель, это же я, сотник Дуйя. Сотник Фарх тоже здесь, возле меня, – услышав приближение всадника и поняв, что это Фарх, отозвался сотник.

– Дуйя, ты со своими людьми ударишь слева. Фарх – справа. Я двинусь на вражеский центр с дозорным отрядом. Немедля исполнять! – едва разлепляя пересохшие губы, отдал им приказ верховный правитель.

– Но, прости меня, правитель, я не очень понял, ведь дозорный отряд – это всего десять воинов! – неуверенно попытался возразить Дуйя.

– Дуйя, не смей перечить мне! Время дорого. Мне хватит этого десятка. Я всё сказал. Исполняйте, – прервал его Дассария, стараясь беречь силы.

* * *

Саки с диким воем налетели на фланговые отряды Феспида.

Ктесибий, ожидавший нападения основных сил в центре построения, услышав атакующий клич кочевников с боков от себя, но не видя врага перед собой, был удивлён избранной им тактике и недоумевающе вертелся на коне, всматриваясь туда, откуда, по его мнению, противник должен был ударить в первую очередь.

Полководцы Терсит и Мильтиад вступили в сражение. Недолго думая, Ктесибий в спешном порядке разделил всех своих людей на две равные части и направил оба полусотенных отряда к ним на помощь, сам же возглавил тот, который двинулся к Терситу.

* * *

Дассария остановил коня. Услышав отдалённые звуки начавшейся битвы и потухающим сознанием понимая, что сотники Дуйя и Фарх уже столкнулись с греческими войсками, он из последних сил прохрипел:

– Вперёд!

Десятник, что следовал всё это время рядом с ним, тут же приподнялся в седле, выхватил меч, махнул им в сторону врага и громко выкрикнул:

– За мной!

Все десять воинов дозорного отряда, замершие позади в ожидании велений, сорвались с места вскачь, нахлёстывая плетьми своих коней, с грохотом пролетели мимо правителя и, быстро отдаляясь и на полном скаку выстраиваясь в одну линию, устремились прямо к светлеющему вдали озеру.

Дассария, сколько ни силился, уже не мог совладать с собой. Поведя мутным взором по сторонам, но ничего уже не видя перед собой, он сжал непослушными пальцами левой руки край сакского плаща, с усилием стянул его с себя, уронив на землю, затем склонился, взял этой же рукой греческий шлем, который всё время держал на сгибе правой, почти онемевшей руки, и надел его на голову. Его иноземный боевой конь, влекомый стадным инстинктом, не получая команд от хозяина, лёгкой трусцой побежал вслед за удалявшимися воинами. Теперь сознание Дассарии окончательно потухло. Мгновенно расслабленное тело подалось вперёд и припало к гриве. Руки висели плетьми, болтаясь по бокам от шеи скакуна.

* * *

Феспид всё чаще оглядывался на дальний берег озера. Он видел, что стоявший впереди него Ктесибий не был атакован врагом и, разделив свою сотню, уже помогает флангам. Опасаясь теперь появления саков сзади, Феспид развернул новобранцев в ту сторону и, проведя коня меж их рядов, выступил перед ними, оказавшись лицом к воде. Внезапно в тылу его отряда послышались крики, и тут же, заглушая их, оттуда донеслись звуки сражения. Он понял, что всё-таки подвергся атаке врага с того направления, где не так давно стоял Ктесибий.

«Эх, рано отошёл Ктесибий. Саки, налетев на оба моих фланга, сумели отвлечь его внимание. Они всё рассчитали правильно. Терпеливо выждав его уход, они скрытно подошли к его прежней позиции. Да, трудно будет мне без него противостоять им, имея при себе только новобранцев. Очень жаль, что Ктесибий, сам того не ведая, невольно оголил весь мой центр. Что ж, ничего уже теперь не исправить, нужно поднять дух новичкам, биться и обязательно опрокинуть врага», – с сожалением подумал он.

Мгновенно оценив ситуацию, Феспид выхватил меч и, выкрикивая боевой клич «Элелеу! Элелеу!», ринулся обратно.

* * *

Десятник, начальник дозорного отряда, направленный Дассарией в атаку в самую последнюю очередь, во главе своей горстки воинов, так и не издав ни единого возгласа, врезался в стоявший на его пути греческий отряд. Первое, что он сразу заметил, очень даже удивило его и одновременно обрадовало. Враг странным образом располагался к нему спиной и явно не ожидал ни его приближения, ни нападения, отчего ему удалось с наскока сразить множество воинов, тем самым внеся панику в их ряды. Но очень скоро его преимущественное положение изменилось. Противник во много раз преобладал числом и быстро овладел ситуацией в свою пользу. Десятник с людьми оказался в полном окружении.

* * *

Битва была завершена незадолго до рассвета. Дождавшись появления светлого отсвета восходящего на небе светила, Феспид, как только блеснули самые ранние утренние лучи, начал объезд окрестностей озера, где прошло ночное сражение. Всюду, кроме западного побережья, земля была сплошь залита кровью и усеяна телами поверженных воинов. Звенящая тишина, вновь наступившая во всей округе с приходом зари, лишь изредка нарушаемая протяжными стонами раненых людей, теперь уже была иной, зловещей, не оставив и малейшего следа от того спокойствия, что царило здесь до прошедшего полнолуния.

Зрелище, представавшее его взору по мере продвижения, красноречивее любого из докладов военачальников свидетельствовало о прошедшем здесь столкновении. Из всего, что он увидел своими глазами и услышал от полководцев, ему стало ясно, что саки совершили набег двумя сотнями и ещё десятком воинов, ударившим по центру его сотни новобранцев. Командующий вёл своего коня тихим шагом, медленно объезжая тела, и внимательно всматривался в убитых, часто и подолгу останавливаясь около сакских воинов, склоняясь над ними и тщательно разглядывая каждого из них, чтобы изучить и запомнить все детали обличия и вооружения саков. До сих пор так близко ему ещё не доводилось видеть хотя бы одного из сакских воинов. Колчаны кочевников были туго набиты стрелами. Это было понятно, ведь в темноте луки не могли применяться должным образом. То, что поначалу он даже и не уловил, теперь поразило его до глубины души. Раненых, но ещё живых среди них не было. Каждый сак, получивший увечье и не могущий больше продолжать сражение, сам добил себя, причём сделал это как сумел, в какую часть своего тела смог достать оружием. Порой Феспиду казалось, что некоторые из них помогли близлежащим собратьям сделать это. Видимо, догадывался он, те сами уже были не в состоянии лишить себя жизни. Кто-то из них вонзил нож в сердце. Кто-то перерезал горло. Кто-то распорол живот.

Видя в их руках внешне схожие по форме окровавленные ножи, Феспид больше не сомневался, что эти сотни не ждали подмоги и пришли сюда либо победить, либо умереть. Так или иначе, но сдаваться в плен они не умели, и такое поведение внушало только уважение и порождало даже некое подобие зависти к мужеству, храбрости, отваге. Впервые столкнувшись в бою с сакскими воинами, не знавший доселе об их истинных боевых качествах и ничего не ведавший об их характерах и силе духа Феспид изменил своё отношение, отныне уже не воспринимая саков как глупых, сильно отставших в развитии дикарей. Именно так зачастую пытались представить их некоторые соратники полководцы.

Потери греков были велики. Почти такое же число воинов, какое было у противника, полегло на поле битвы и с его стороны. Из новобранцев приняли смерть двадцать четыре человека. Полсотни раненых были собраны к месту, где размещался лагерь. Среди них преобладали опять же новички. Отряд, направленный к расположенному вдали урочищу, изготовив волокуши, за несколько заездов доставил срубленные деревья и хворост, подготовив огромный настил, на котором к полудню должны были сжечь тела погибших. Дозоры, выставленные дальше обычного, как никогда зорко следили за округой, понимая всю важность происходящего за их спинами ритуала. Последняя дань умершим не должна была нарушиться никем.

Стесагор, увидев Феспида, спрыгнувшего с коня рядом с ним, опустился на колени и развязал большой кожаный мешок, отвернув его края. Феспид наклонился, запустил в него руку и взял пригоршню серебряных оболов, самых мелких монет, каждую из которых нужно было вложить в рот умершего перед обрядом сожжения его тела. Такова была мизерная плата перевозчику старику Харону за переправу им душ усопших людей через реку Ахерон в подземное царство Аида.

* * *

Дассария очнулся. Жаркий, слепящий солнечный свет припекал ему лицо, проникая сквозь сомкнутые веки, обжигая глаза. Лёгкая тряска, несмотря на боль, убаюкивала его и вновь забирала в сон…

Феспид возвращался. Он вёл все оставшиеся сотни к главному лагерю, разместив в середине войск коней с волокушами, на которые погрузил тяжелораненых воинов, среди которых находился и Дассария. Полководцу следовало передать их на излечение, получить пополнение и вновь направиться в земли саков, так как главной цели он пока не достиг, а веление царя следовало исполнить любой ценой и в очень сжатые сроки. Через пять дней он вступил в ставку своего властителя Александра.