О провинция! ты растлеваешь людей, ты истребляешь всякую самодеятельность ума, охлаждаешь порывы сердца, уничтожаешь все, даже самую способность желать! Ибо можно ли называть желаниями те мелкие вожделения, исключительно направленные к материяльной стороне жизни, к доставлению крошечных удобств, которые имеют то неоцененное достоинство, что устраняют всякий повод для тревог души и сердца? Какая возможность развиваться, когда горизонт мышления так обидно суживается, какая возможность мыслить, когда кругом нет ничего вызывающего на мысль?
Есть два пути, простой и сложный. Простой - это орать "чиновники воры, взяточники, развратники, болваны, лентяи, лодыри, трусы". Сложнее - это сатирически описывать каждый тип, каждый характер, каждый недостаток, каждую гадскую мелочь, каждую гнилость людской душонки.
Салтыков-Щедрин пошел по второму пути, и это ему удалось лучшим образом. Ибо опять же, если просто описывать - это слишком очевидно и не шибко интересно. А тут сатира - самый едкий, самый заметный, самый привлекательный и привлекающий жанр. Жанр, в котором честнейшие, благородные, уважаемые люди показаны в ином свете - в свете своего восхождения. Вот милейший человек Порфирий Петрович - тот же гоголевский Чичиков. Вот куча народа, вышедшая из грязи в князи и тут же забывшая вкус этой грязи и помыкающие тем, кто остался в ней (в современном языке это можно было бы назвать дедовщиной, но классическая дедовщина явление менее жесткое).
Я в шоке! Я в расстройстве! Сколько лет прошло - мало что изменилось. Уездный город Крутогорск (читай, Вятка) кишит благородными людьми - прохиндеями и проходимцами, дураками, мошенниками, взяточниками, которые в совершенстве владеют искусством выманивать денюшку и любое дело закрутить в такой бюрократической проволочке, что по любому пустяку человек может месяцами, а то и годами ожидать судебного или властного решения. И хорошо еще, если он это решение ожидает не в остроге.
Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что русская бюрократия рождена при Николае первом. Конечно, сутяжничество, взяточничество и мошенничество существовало и раньше, и вечно, но свою классическую форму, когда любой вопрос решается подношением, когда чиновник найдет любую лазейку, чтобы решить вопрос как ему угодно или не решать его вовсе - это с николаевской эпохи. Что ж, хорошо хоть теперь в присутственных местах по зубам не дают, да за нехождение в церковь в тюрьму не сажают.
Недаром Салтыков-Щедрин сравнивает чиновников с юродивыми. И недаром чем ближе к концу, тем больший упадок духа демонстрирует повествователь. А как весело начинаются "Очерки"!
Однако хочу сказать - книжка наполнена чрезмерно. Без некоторых очерков (в особенности личностно-зарисовочных) можно было бы обойтись. Честно говорю - к концу я просто устал все это читать и недочитал примерно четверть. В общем, некая волокита получилась у автора с его содержанием. Это тоже отголосок его чиновничей деятельности?
В губерниях чиновничество и без того дошло до какого-то странного панибратства. Для того, чтобы выпить лишнюю рюмку водки, съесть лишний кусок лакомого блюда, а главное — насытить свой нос зловонными испарениями лести и ласкательства, готовы лезть почти на преступление. «Это не взятка», — говорят. Да, это не взятка, но хуже взятки. Взятку берет чиновник с осмотрительностью, а иногда и с невольным угрызением совести, а едучи на обед, он не ощущает ничего, кроме удовольствия. Рассудите сами, можете ли вы отказать в чем-нибудь человеку, который оказывал вам тысячу предупредительностей, тысячу маленьких услуг, которые ценятся не деньгами, а сердцем? Нет, и тысячу раз нет. Деньги можно назад отдать, если дело оказывается чересчур сомнительным, а невесомые, моральные взятки остаются навеки на совести чиновника и рано или поздно вылезут из него или подлостью, или казнокрадством.