Глава одиннадцатая
Ураган

Дни шли за днями. Целая неделя прошла совершенно спокойно, без всяких приключений. Попутный ветер все еще держался, постепенно свежея, так что «Пилигрим» делал от ста шестидесяти до ста восьмидесяти миль в сутки, что было вполне удовлетворительно, особенно при невозможности поставить верхние подвижные паруса.

Одно только беспокоило Дика – это отсутствие других судов. По его соображениям, «Пилигрим» должен был уже войти в район следования многочисленных пароходов, соединяющих Америку с Австралией и Новой Зеландией. Ежеминутно ожидал он встретить какое-нибудь из больших судов, совершающих регулярные рейсы между многочисленными торговыми портами Нового Света, надеясь найти возможность передать своих пассажиров, а может быть, даже и получить в помощь нескольких матросов и, главное, – офицера, знакомого с навигацией, что позволило бы ему довести «Пилигрима» благополучно до места назначения. Но надежды юноши, терзавшегося сознанием недостаточности своих сведений, оставались тщетными. Несмотря на бдительный надзор, не прекращающийся ни днем, ни ночью, нигде не белелся парус, нигде не чернел дымок отдаленного парохода. Эта странная, необъяснимая пустынность океана начинала не на шутку пугать молодого командира, прекрасно помнившего, как часто попадались ему различные суда именно в этих широтах в каждом из его прошлых плаваний.

Для виновника неправильных показаний компаса явление это было понятно, так как он знал, что «Пилигрим» идет по направлению к мысу Горн – южной оконечности Американского материка, прорезывая самые пустынные части Тихого океана; те широты, куда лишь случайно заходят китоловы южных полярных стран да разве еще какая-нибудь научная экспедиция… Но Дик Сэнд, не подозревавший отклонения магнитной стрелки, испорченной близостью куска железа, спрятанного Негоро под медной покрышкой компаса, не мог объяснить себе отсутствия многочисленных пароходов, соединяющих Америку с Австралией, и беспокоился необъяснимой и неестественной пустынностью океана больше, чем каким-либо понятным и легко объяснимым бедствием или опасностью. Не без труда удавалось ему скрывать от миссис Уэлдон свое возрастающее беспокойство, чтобы сохранить хотя бы некоторое спокойствие у матери, терзаемой страхом за судьбу своего сына.

– Еще недельки две, и мы будем в Америке, – говорил он ей с напускной веселостью.

– Верю, друг мой, верю и жду терпеливо. Не беспокойся за меня, дитя мое, – ласково отвечала молодая женщина.

– Как могу я не беспокоиться! – горячо возражал Дик. – Если бы я мог передать вас обоих на один из больших океанских пароходов, которые должны повстречаться нам не сегодня-завтра, тогда бы я ничего не боялся! Но страх за вас и за маленького Джека гнетет меня. Как непрочны радости человеческие! Я был так счастлив, узнав, что вы возвращаетесь домой на нашем «Пилигриме»!.. А теперь я отдал бы несколько лет своей жизни за то, чтобы вы избрали другое судно или дождались бы в Окленде почтового парохода для переезда в Мельбурн!

– Полно сокрушаться, дитя мое, – ласково упрекала юношу миссис Уэлдон. – Подумай только, что было бы, если бы мы не поехали на «Пилигриме»!.. Судно наше не встретило бы обломков «Вальдека» и не спасло бы негров. Пять человеческих жизней чего-нибудь да стоят!.. И кроме того, посмотри, как тесно связано все, что сейчас происходит: не спаси мы негров, каково было бы нам всем (или тебе одному, в случае если бы мы не поехали с «Пилигримом») остаться на судне без помощи, вдвоем с мрачным португальцем, которому мы оба не доверяем!

– И все же я предпочел бы это! Я предпочел бы все на свете беспокойству о вас! – горячо возразил Дик. – А что касается Негоро, то я сумел бы избавиться от него в случае надобности, даже если бы мне пришлось застрелить его или выкинуть за борт.

– Но тогда ты бы остался один на судне! Один посреди океана! Неужели ты не побоялся бы этого страшного одиночества, о котором я не могу думать без внутренней дрожи?

– За себя я ничего не боюсь, миссис Уэлдон!

Миссис Уэлдон невольно подчинялась влиянию непоколебимой веры и железной энергии, соединенных в сердце этого юноши. Надежда вновь успокаивала ее сомнения, и уверенность в счастливом окончании рискованного путешествия позволяла ей спокойно отдыхать в те ночи, когда молодой командир ломал себе голову, тщетно отыскивая причины непонятных, пугающих его явлений… Ах, если бы у него был другой компас, необходимый для проверки показаний первого! Как быстро отыскал бы он причину неестественного уклонения магнитной стрелки! Но, не имея возможности сравнивать показания двух компасов, он продолжал спокойно править на юго-запад, воображая, что идет прямиком на запад, и объясняя непонятную медленность пути либо неточностью измерений лага (проверить которые без помощи определения положения судна до высоте солнца было невозможно), либо, наконец, каким-нибудь незнакомым течением, относящим судно в сторону от прямого пути.

Но то беспокойство, которое мешало спать юноше-капитану, было неизвестно черным пассажирам «Пилигрима», совершенно успокоившимся при виде энергии и распорядительности Дика Сэнда. Простодушные негры забыли трагическое происшествие, превратившее их в моряков. В свободное от занятий время они взапуски с Джеком распевали песенки или устраивали скачки для забавы ребенка, который верхом на Динго обгонял быстроногих черных «лошадок» – Бата и Актеона!..

К счастью пассажиров «Пилигрима», юный капитан его умел чувствовать близость перемены ветра тем специальным морским инстинктом, присутствие которого доказывало истинное призвание волонтера-моряка. Тайны предсказаний барометра давно уже были известны талантливому ученику капитана Гуля. Дик Сэнд знал, что значительное понижение ртути, после долгого периода хорошей погоды, указывает на приближение дождей, которые будут тем менее продолжительны, чем быстрее исполнится предсказание барометра. Знал он также и то, что внезапное падение ртути весной и осенью означает приближение сильного ветра, сплошь и рядом переходящего в настоящий шквал, тогда как летом, в жаркую погоду, то же самое указание служит предвестником грозы, зимой же, после сильных морозов, оттепели с дождем или снегом.

С первого же дня своего командования Дик Сэнд тщательно наблюдал за состоянием барометра, чтобы не пропустить возможности своевременно освободить такелаж «Пилигрима» от лишних парусов, которые могли увеличить опасность при неожиданном шквале, но только 23 февраля ртуть начала постепенно опускаться. Это тем более обеспокоило молодого капитана, что самая медленность изменения показаний барометра доказывала силу и продолжительность ожидаемого ветра.

Приходилось своевременно озаботиться предохранительными мерами, чтобы спасти «Пилигрим» от ожидаемой опасности. Предвидя необходимость не только взять два или три рифа, то есть уменьшить плоскость парусов, или же убрать их, свернув до возможно меньшего объема и привязав в таком виде к реям, но даже уменьшить длину мачт, спустив их приставные концы, так же, как и наиболее тяжелые реи, – молодой капитан решился исполнить этот нелегкий маневр немедленно, пока он еще не представлял непреодолимых затруднений. Правда, качка уже усилилась настолько, что работа в верхней части такелажа стала небезопасной, и это прекрасно понимали молодые добровольцы, помощники Дика. Но они понимали и необходимость предосторожности и, не колеблясь, решили жертвовать собой для спасения судна. Сам Дик, в сопровождении наиболее ловких гимнастов, Остина и Бата, поднялся по легкоподвижным веревочным лестницам и, отвязав верхние реи вместе с привязанными к ним свернутыми парусами, опустил их благополучно вниз на палубу. Около двух часов пришлось храбрецам провести наверху, цепляясь за тонкие веревки такелажа и раскачиваясь вместе с мачтами; ежеминутно рисковали они упасть в море при малейшем неловком движении, при первом признаке головокружения или слабости в утомленной руке. Но неопытным морякам все же удалось исполнить первую и труднейшую часть их задачи. Дрожащие от холода, промокшие до костей и утомленные напряженным усилием, спустились они на палубу, где их ждала вторая задача, не менее утомительная, хотя немного менее опасная, чем первая. Надо было брать рифы на широких нижних парусах. Отдыхать было некогда, и заменить утомленных никто не мог. Старик Том должен был оставаться у руля, а гигант Геркулес давно уже оказался неспособным лазить на снасти, которые он обрывал своей тяжестью или своими слишком ревностными усилиями. Только один Актеон присоединился к трем отважным труженикам, которые деятельно принялись за работу под начальством неутомимого юноши-капитана, всюду первого, всюду рискующего собой, чтобы уменьшить опасность или облегчать задачу своих добровольцев-матросов. Его пример ободрял и успокаивал негров. Его искусство служило им примером, так что бесчисленные веревочки, уменьшающие площадь паруса, оказались через полтора часа должным образом связанными. После этого можно было предаваться отдыху в сознании, что все меры предосторожности на первый случай уже приняты.

Целых три дня заставила себя ожидать предсказанная барометром буря. Ветер крепчал, но довольно незначительно и притом сохраняя прежнее направление. Неопытные негры радостно приветствовали это постоянство погоды при сравнительном спокойствии моря, но Дик Сэнд понимал, что значат грозные признаки, становившиеся все заметнее. Уже с 25 февраля небо покрылось тяжелыми свинцовыми тучами и густой туман окутал поверхность океана, застилая собой горизонт и подчас даже мешая видеть места захода или восхода солнца. Молодой командир «Пилигрима» почти не покидал палубы, окончательно потеряв сон и аппетит, и только сознание ответственности давало ему силу скрывать щемящее беспокойство, терзавшее его сердце.

28 февраля ветер начал внезапно стихать. Это окончательно расстроило Дика, к крайнему недоумению негров, обрадованных неожиданным прекращением качки. Но опытный моряк понимал, что это внезапное затишье, не предсказанное барометром, – явление случайное, предвещающее страшную силу будущей бури. И опытность не обманула его. К четырем часам после полудня утреннее спокойствие уступило место сильнейшему волнению, и ветер завыл с удвоенной силой.

В это время Негоро внезапно появился на пороге своей кухни, из которой он редко выходил в обыкновенное время. Осторожно подкрался он к правому борту, пользуясь тем, что Динго спал где-то в углу теплой каюты и не видел своего заклятого врага. Молча принялся мрачный португалец рассматривать небо и море. Высоко вздымающиеся волны бежали одна за другой ровными рядами, не перегоняя друг друга и не сталкиваясь; их вышина не отвечала этому кажущемуся спокойствию и не могла быть объяснена одной силой ветра, под напором которого «Пилигрим» быстро летел вперед, несмотря на незначительное количество оставленных парусов. Опытный моряк мог бы легко сообразить, что чрезвычайное волнение океана являлось последствием страшной бури, свирепствующей где-то за горизонтом, и даже рассчитать, через сколько времени этот гибельный шторм домчится до несчастного судна, затерянного посреди бесконечного водного пространства, как отбившаяся от стаи одинокая птица. С мрачной улыбкой перевел таинственный повар свой взор на небо, вид которого был не утешительнее, чем вид моря. Тяжелые тучи, покрывавшие небесный свод, резко отличались друг от друга цветом и быстротой передвижения. Верхние слои облаков, более светлые и более легкие, чем грозные, почти черные тучи, низко нависшие над снастями брига, бежали несравненно быстрее, так что следовало ежеминутно ожидать столкновения различных слоев атмосферы, последствием чего неминуемо должен был явиться страшный ураган. Неопытные негры могли даже считать его уже наступившим, но для привычного моряка не могло быть сомнения в том, что «Пилигрим» имел дело пока лишь с так называемым свежим ветром и что тяжелое испытание штормом ждет его еще впереди.