Глеб сидел, погрузившись в раздумья. Кофе он допил, однако не спешил отставлять в сторону опустевшую чашку – любовался акантовым орнаментом, довольно редким в современном дизайне, хотя в античные времена акант считался символом триумфа и преодоления жизненных испытаний. Посему было приятно увидеть его заостренные лепестки в таком неожиданном месте – на кофейной чашке в придорожной гостинице. Глеб не был любителем кофе, пил его редко, лишь по необходимости. Зато любил античность: историю, культуру, сам эллинский дух, такой разумный и чистый. Лет с двенадцати он стал заучивать наизусть сентенции античных мудрецов, обязательно на латыни, а то и на древнегреческом. И частенько развлекался тем, что мысленно сравнивал знакомых людей с известными мифическими персонажами. Маня ассоциировалась у него с верной Пенелопой, которая двадцать лет ждала своего Одиссея. А брат виделся юным Икаром, страстно мечтавшем летать. Глеб даже крыльями его снабдил – пусть порадуется дитя. Сам он, считай, так и не вкусил прелестей юности: кто-то ведь должен был кормить их маленькую семью. И не только кормить. Родиона следовало обеспечить всем необходимым, чтобы строгие тетки из опеки не забрали его в интернат…

Лишенный родителей, малой рос, ни в чем другом не зная нужды. И, как часто бывает в таких случаях, особо не задумываясь, откуда берутся деньги. Одиннадцать лет Глеб возился с братом, лишив себя личной жизни, – если бы Маня сама не проявила инициативу, до сих пор ходил бы бобылем, – а в результате воспитал безответственного лодыря. Ну какой из Родьки композитор? Блажь, да и только. Как говорил Платон, не прибавляй огонь к огню. Хватит тащить парня на себе. Денег не жалко, теперь он потянул бы целый полк юных оболтусов, но брату действительно пора становиться взрослым…

Глеб с трудом подавил зевок, потом второй. Странный кофе у этой царственной Вероники: вместо ожидаемой бодрости вдруг потянуло в сон. Да еще Родька, балбес, пропал куда-то, пошел чужого пса выгуливать, а ты тут сиди, жди!

Хотя в последнее время так редко выпадают минуты передышки! Как там говаривал Цицерон? «Я никогда не бываю так занят, как в часы своего досуга» – да, именно так. Глубоко вздохнув, Глеб устроился в кресле поудобнее и закрыл глаза…

***

Его разбудил запах – терпкий, резкий, с примесью ароматов сырой земли, палой листвы и еще чего-то едко-горького. Он открыл глаза. Оказалось, это запах дыма. Сизый дымок лениво вился над костерком из полусырого валежника, уходя в низкое, уже совсем зимнее небо. Последняя листва трепыхалась на ветках вяза над головой, почти не заслоняя солнце: блеклое светило еще радовало, но уже не грело. Глеб, вернее, Джейкоб – ха, теперь его звали Джейкоб Блум! – полулежал, привалившись спиной к шершавому стволу дерева, глядел на унылую вересковую пустошь впереди и думал о том, что через неделю-две выпадет первый снег, а значит, утки наконец покинут излюбленное болото и улетят далеко-далеко, в Египет или Тунис, или где там еще они зимуют. И это очень хорошо, потому что нет в мире ничего глупее охоты, в особенности на уток. И плевать, что об этом думает Эдвард Стэнхоуп!

Костер хищно затрещал: это Эд подкинул сухого хвороста, не поленился-таки поискать. Роща, отделявшая болотистое озерцо от пустоши, была совсем реденькой. Хороший строительный лес вырубил еще дед Эдварда, отец же распродал плодородные земли, так что молодой Стэнхоуп ничего не получит в наследство, кроме старого дома, утиного болота да титула. Баронет вообще-то тоже неплохо. Но не для Милтонов: ведь другие претенденты на руку и сердце мисс Глэдис куда более знатны и состоятельны!

Джейкоб знал о терзаниях влюбленного друга, в меру сочувствовал, однако ничем помочь не мог. До сего дня. Эд только что поведал ему свой план, специально ради этого выманив на охоту. Как будто нельзя было все рассказать в тепле и сухости Экворт-холла! Джейкоб приехал сюда по приглашению школьного товарища, надеясь воспользоваться богатой библиотекой его предков. Без пяти минут баронету наука была ни к чему, он грезил лишь о прелестной дочери владельца соседнего поместья, тогда как его приятель Блум мечтал получить место преподавателя античной литературы в Оксфорде.

– Итак, что скажешь, друг? – Эдвард опустился на жухлую траву. Собаки – два спаниеля и красный ирландский сеттер, любимчик всей округи – тотчас пристроились рядом, готовые в любую минуту вскочить и нестись во весь дух, куда прикажет хозяин.

– Скажу, что твоя затея весьма рискованна…

– Не рискуя, мы рискуем в сто раз больше! Разве не так говорил твой любимый Марк Аврелий?

– Говорил, не спорю. Но ты уверен, что вы с мисс Милтон успеете добраться до Шотландии и обвенчаться прежде, чем ее отец и братья вас догонят? Ты представляешь, что вас ждет в противном случае? Допустим, непослушную красотку наказывать не станут, просто по-быстрому выдадут замуж за достойного кандидата… – Тут Эдвард презрительно фыркнул, но Джейкоб продолжал, не обращая внимания на его гримасы: – А что они сделают с тобой, ты подумал? Братья Милтоны – горячие парни, вполне могут и пристрелить!

– Пусть! Мне без Глэдис все равно не жить! – пылко заявил влюбленный, затем добавил уже спокойнее: – Чтобы этого не произошло, я и прошу тебя отвлечь Милтонов.

– И каким же образом, скажи на милость?

– Ты явишься к ним поздно вечером и скажешь, якобы только что видел на пустоши двух волков, терзающих остатки овцы. Все поверят: эта серая парочка с лета орудует в округе, уже с полдюжины овец зарезала. Милтоны со своими людьми помчатся, куда ты укажешь, и будут рыскать по окрестностям до первых петухов. А когда вернутся, уставшие и злые, завалятся спать. И до полудня, ручаюсь, никто в доме не хватится мисс Глэдис. А мы с ней к тому времени будем уже на половине пути к Гретна-Грин! У меня все готово для побега: лошади, кучер, экипаж. Нужен только помощник…

– Соучастник, ты хочешь сказать? Ладно-ладно, шучу! – быстро поправился Джейкоб, увидев, как вытянулось лицо друга. – Конечно, я помогу. Хотя, если честно, считаю твою идею с женитьбой крайне неразумной…

– Это еще почему? – ощетинился Эдвард.

– На что вы жить будете, если Милтоны вдруг возьмут и отрекутся от своей непокорной дочери?

– Отрекутся от Глэдис? Брось! Они души в ней не чают.

– Ну или просто лишат ее приданого…

– Пусть! Проживем как-нибудь. Главное обвенчаться, а там видно будет.

Джейкоб с сомнением покачал головой, но переубеждать приятеля было бессмысленно.

– Ладно. Когда?

– Этой ночью.

– Уже сегодня?!

– А чего ждать? – Горячность молодого Стэнхоупа могла сравниться только с его упрямством.

– Тогда пора возвращаться: я планировал поработать над переводом одного малоизвестного трактата Цицерона. Ты в курсе, что в вашей семейной библиотеке собраны все его труды?

– В том шкафу, где самый толстый слой пыли? – смеясь, вскочил на ноги будущий владелец сокровищ, к которым не испытывал и десятой доли той страсти, что питал к лошадям и собакам.

Джейкоб тоже поднялся с травы, кряхтя и пыхтя – он был раза в два тяжелее товарища, да еще ноги, непривычные к высоким охотничьим сапогам, нещадно ныли. Эдвард свистнул собак, и охотники отправились назад в поместье обедать. Правда, не дичью, до нее дело так и не дошло. Разочарованные псы уныло поплелись следом.

После трапезы приятели разошлись: Эдвард в наемном ландо покатил к Милтонам, в объезд, чтобы никто не заметил, а Джейкоб остался в библиотеке ждать назначенного часа, когда, согласно плану, должен был скакать во весь опор туда же, но по прямой.

Речь великого римского оратора была настолько искусной и убедительной, а предыдущий перевод настолько дрянным, что время летело незаметно. И пролетело. Когда Джейкоб опомнился, было уже далеко за полночь. Сгорая со стыда, он тешил себя мыслью, что Эдвард, не дождавшись переполоха, вернется домой, и они провернут намеченное завтра. Однако утром в Экворт-холл доставили записку с сообщением, что молодой Стэнхоуп пойман при попытке похитить дочь соседей. И старый больной баронет был вынужден ехать к Милтонам вызволять сына.

Как сложилась дальнейшая судьба приятеля, теперь уже бывшего – надо ли говорить, что Эдвард его не простил? – Джейкоб узнал уже в Оксфорде из письма одного общего знакомого. Как он и предвидел, прелестная Глэдис Милтон стала супругой знатного дворянина, третьей по счету. Старый баронет скончался вскоре после того, как его единственный сын отправился в Китай на «опиумную» войну, дабы доблестью смыть позор со своего имени. И смыл, надо полагать – отваги ему было не занимать. Однако унаследованный титул носил недолго: не прошло и полгода, как Эдвард Стэнхоуп погиб в Шанхае. Как потом выяснилось, в тот же день скончалась и Глэдис – скоропостижно, от внезапного сердечного недуга.

Джейкоб Блум всю жизнь прожил один. Он стал самым молодым профессором в Оксфорде, однако его молодость никого не смущала, поскольку в тридцать с небольшим он был уже совершенно сед. Его уважали за бесспорный вклад в науку, но не любили – ни коллеги, ни студенты. А за что было его любить, если он живых людей ценил куда меньше, чем давно умерших, а то и вообще не существовавших…

***

Он очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо. С трудом открыл глаза. Лицо молодого Стэнхоупа маячило перед затуманенным взором.

– Эдвард…?

– Ты чего, Глеб? Очнись, это я! – прозвучал взволнованный голос брата.

– Родион? Черт-те что… – Глеб помотал головой, прогоняя остатки сна. – Нечаянно задремал – и такой ужас приснился!

– Прости, брат, я не заметил, сколько времени прошло…

– Да ладно тебе, – прервал Глеб его извинения. – Но нам действительно пора ехать: негоже опаздывать на собственную свадьбу.

Он встал, еще раз тряхнул головой, потянулся. Сочувственно глядя на него, Родион пробурчал:

– И зачем надо было устраивать свадьбу где-то в провинции? Почему не у нас?

– У Мани там полно родни, а нас с тобой всего двое…

– Целых двое!

– К тому же это приятно – исполнять мечты тех, кого любишь, – назидательно продолжал Глеб. – Повзрослеешь, поймешь.

– А кто-то всего полчаса назад твердил, что я уже взрослый…

Глеб нарочито выпучил глаза:

– Ты – взрослый? Чушь собачья! Не-е, пока не женишься, ты еще пацан. Или пока не выучишься на кого ты там хочешь.

– Как скажешь, падре… – Родион не верил своим ушам. – Ой, прости, вырвалось!

– Да ладно, мне даже лестно, – неожиданно улыбнулся Глеб. И сразу стало видно, что он сам еще очень молод – лет тридцать, не больше. – Родька, давай ты снова сядешь за руль, а? У меня что-то голова тяжелая.

– Конечно! Ты отдыхай, а то явишься к невесте выжатый как лимон…

Глеб подошел к стойке, чтобы расплатиться с хозяевами.

– Береника, Марк, благодарю за всё! – Он слегка поклонился

обоим и направился к выходу. Цепкий взгляд скользнул по надписи над дверью, на губах мелькнула улыбка.

Младший брат вышел следом, ничего их этого не заметив.

Когда ровный гул отъезжающего автомобиля затих вдалеке, Марк повернулся к жене:

– Береника?! Ну надо же…

– Ты тоже чуть не спалился… Аврелий! – невозмутимо парировала хозяйка, заправляя за ухо прядь светло-пепельных волос.

– И то верно. Что-то я засуетился… Может, прогуляемся до озера?

– С непоседой сеттером? – усомнилась Вероника. – Чтобы он там всех уток перепугал до смерти?

Она повернулась к двери на кухню, где оставался Рекс, и ахнула: массивный черный лабрадор смотрел на хозяев с легкой укоризной.