Цитаты из книг автора «Жером Пикон»

Решительно, синий цвет стал настоящим символом Дома Ланвен. Созданный Жанной восхитительный поэтический образ отличал ее от двух главных конкурентов, слава одного из которых уже угасала, а звезда другой только восходила, – Пуаре и Шанель. Пуаре любил яркие роскошные цвета, а Шанель прославилась своим «маленьким черным платьем». Но она создавала свой собственный миф, и нескольких строчек в La Gazette de Bon Ton 1925 года хватит, чтобы все стало ясно: «Небесно-голубой напоминает о фресках Фра Анджелико[253], основным цветом обычно выбирается глубокий витражный синий, но синий цвет Ланвен – идеальное украшение любого наряда»[254].

Женщины уже давно выбрали простоту и удобство, оставив вычурные экстравагантные наряды, созданием которых он прославился в прошлом. Новые веяния не мешали некоторым домам моды, бывшим когда-то знаменитыми, оставаться на плаву, но только тем, кто активно работал на протяжении этих четырех лет и подготовился к революции в одежде. Дома Редферн и Ворта выжили, но потеряли былую значимость. Усталый и постаревший Жак Дусе был полностью захвачен страстью к коллекционированию предметов современного искусства, ставшему смыслом его жизни. Он воплощал образ знаменитого кутюрье конца эпохи, поднявшегося к вершинам славы в 1900-е годы. В 1928 году его Дом моды объединился с Домом Дусе.

Теоретически все было четко определено, но Жанна видела еще одну проблему, требующую решения. С конца войны она чувствовала необходимость расширить деятельность своего Дома моды, немного омолодить управленческий аппарат, применить новые методы рекламы, изменить политику продаж. Ее дочь была слишком легкомысленна и плохо подготовлена для такой работы. Зять занимался совершенно другой работой. Тогда ей пришла в голову мысль нанять Жана Лабюскьера. Хотя официально он стал работать в Доме Ланвен директором по рекламе в 1925 году, реальное сотрудничество началось только в 1921-м, но это не афишировалось, так же как и его работа у Пуаре и в La Gazett du Bon Ton. Без сомнения, Лабюскьер обладал всеми качествами, чтобы стать незаменимым сотрудником и надежной опорой.

Сан-Франциско готовились к открытию Всемирной выставки, которая обещала стать грандиозным событием. Франция значилась в списке участников еще с 1912 года. Выставка была приурочена к открытию Панамского канала и стала своеобразной проверкой на прочность стран Старого Света, вовлеченных в войну. Участники выставки с французской стороны распределились по четырем павильонам, главный был построен специально и имитировал резиденцию Великого канцлера ордена Почетного легиона в Париже – отель де Сальм. Это величественное сооружение, включавшее и садовую территорию, занимало почти восемнадцать тысяч квадратных метров, и именно здесь был представлен Дом моды Ланвен среди множества своих парижских конкурентов: Пакен, Дусе, Шеруи, Сестры Калло, Дуйе и Ворт. За

Жанна исполняла свой долг. В то время как другие закрывали свои бутики, например Мадлен Вионне и Поль Пуаре, который пошел простым солдатом воевать в Лизье, она встретила начало мировой войны во главе процветающего предприятия, набиравшего все больший коммерческий оборот, а в конце – считалась уже одной из первых кутюрье Парижа. Точнее, она перешла на новый профессиональный уровень через несколько месяцев после начала военных действий, вступив в марте 1914 года в узкий круг профессионалов, покровительствовавших La Gazette du Bon Ton. В июле в этом журнале появился вкладыш под названием «Да здравствует Сен-Сир!»: на фотографии молодая женщина с ребенком на руках провожает уходящий полк. Летнее платье на ней – модель Жанны Ланвен. Образ вполне в духе времени: через несколько недель молодые курсанты военных училищ и офицеры отправятся на Восточный фронт.

имя первой наследницы Америки, клиентки, о которой мечтали все кутюрье того времени, – мадемуазель Вандербильт[192].

Жанна не только вступила в равный бой с самыми известными и дорогими модельерами своего времени, она работала во всех областях: одежда на каждый день, вечерние туалеты, одежда для дам и для детей. При этом шляпный салон тоже продолжал работать

1911–1912 годах платье из тюля или глянцевой ткани с рюшами по краю и на воротнике для девочки десяти лет стоило 375 франков; платье из вышитого батиста с карманами, обшитое белым и лиловым шелковым шнуром, – 400 франков. Костюм для взрослой женщины «Тайна» продавался за 450 франков; темно-синяя туника «Скарабей», расшитая хрустальным бисером, – 850. В тот же период простая туника от Пуаре стоила 700 франков; платье от Ворта – 5000[185

Стоит ли говорить, что изучать историю костюма, чтобы создавать собственные модели, может оказаться довольно опасным занятием, поскольку желание клиентов переодеваться в экзотические костюмы довольно быстро проходит. Более того, грань между вполне приемлемым заимствованием и простой копией (что уже считается плагиатом и осуждается) в эпоху взаимопроникновения стилей очень тонка. Летом 1924 года, после войны, Пуаре считал, что напал на золотую жилу и сможет отвести свой Дом от падения в пропасть, и убедился в этом на своем опыте. До этого он работал над созданием костюмов ко множеству фильмов, действие которых происходило в конце XIX века, например, «Призрак Мулен Руж» Рене Клэра. Ему пришла в голову мысль вернуть в столицу моду на турнюры и пуфы. Такая резкая перемена взглядов модельера, который столько сделал для того, чтобы освободить женщин от корсета, не произвела на публику желаемого эффекта. Еще больнее ударило по самолюбию Пуаре то, что его «новшество» вообще не вызвало в обществе никакого отклика, даже возмущения. Великий парадоксальный ум так жаждал этого добиться.

Если сравнивать отношение Пуаре к музейным ценностям с документальной дотошностью Жанны, можно найти интересные точки пересечения. В 1930 году Пуаре рассказал в своих мемуарах, что ему пришло в голову, будучи в зените славы, обратиться за вдохновением к античному искусству, живописи и кустарным ремеслам, ко всему, что случайным образом стало его культурным фоном. Во время путешествия в Лондон в 1910 году, где он работал над костюмами для одной оперетты, ему представился случай побывать в музее Кенсингтонского дворца. Коллекции по индийскому искусству глубоко восхитили его: «Здесь находились ценнейшие труды по обычаям и искусству Индии. Но особенно меня восхитила коллекция тюрбанов. Были показаны разнообразные способы завязывать и крепить тюрбан на голове. Я не мог не дивиться разнообразию их форм, таких точных и изящных.