Цитаты из книги «Добровольные галерщики. Очерки о процессах самоуспокоения»

Таким образом, самоуспокоительный прием, как мне кажется, можно представить как двухтактный механизм, который сначала разъединяет влечения, прерывает их взаимосвязь, а затем связывает их вновь. Но эта активность является не психической, а поведенческой.

Существует много разных добровольных галерщиков, поведение которых вызывает жгучий интерес: марафонцы, танцоры или спортсмены, практикующие интенсивные тренировки. Цель совершить подвиг часто маскирует иные, более скрытые цели, которые достигаются посредством повторяющегося напряжения тела и чувств, и через это напряжение они возвращаются к спокойствию, как и в других случаях применения самоуспокоительных приемов.

Приручение страха, которое состоит в том, чтобы соотносить его с реальными опасностями, кроющимися в окружении, можно понять как защиту против ужаса подстерегающего отовсюду травматизма и как попытку придать ему форму, дать ему имя.

Настоящей целью спортсменов высокого класса является желание «ошалеть от беспомощности», но она часто скрыта от них самих уловкой в виде интереса к соревнованию или достижению блестящего результата. Все это занимает лишь мизерную долю того времени, которое посвящено интенсивной тренировке, побуждаемой стремлением к повторению. Я на минуту оставляю в стороне вопрос мазохизма и мазохистических проявлений для того, чтобы напомнить о другом аспекте, а именно о диспропорции между подготовкой и осуществлением. Она сразу же заставляет вспомнить об индивиде, чье предварительное сексуальное удовольствие, которое он находит в возбуждении, будет сверхинвестировано в плане удовлетворения в сексуальное наслаждение[11]. Это нечто вроде нескончаемой эрекции, исключающей наслаждение, которая подпитывает попытку разрядки напряжения через само напряжение.

Поиск успокаивающего возбуждения может привести к поиску физической боли. Поиск болезненного мышечного напряжения, не приносящий явных садомазохистических удовольствий, может быть частью целей, намеченных марафонцем, ударником или одиночным гребцом, которые используют в свой деятельности повторяющиеся движения.

Как мазохист, он жертвенно бросается в толпу, но, будучи в то же время и садистом, он становится опасным «снарядом» для тех, кого может раздавить.

перцептивная сверхбдительность, направленная на опасность, которая объективируется и вызывает тревогу

Когда происходит смешение, переплетение влечений и разворачивается символизирующая активность мышления, изменяется и восприятие смысла жизни. Смерть изменяет тогда свой статус. Она была действенным орудием развязанного, расплетенного инстинкта смерти, а становится в итоге, как в случае с Рокки, игрой с идеей смерти. «Чего ищет западный человек, колеся по миру, вовлекая себя в карусель испытаний?» – задается вопросом социолог Давид Ле Бретон по поводу ралли Париж – Дакар . «Смысла» – отвечает он. «Другими словами, – связи» – мог бы добавить психоаналитик.

Терапия взрослых и детей научила меня, что если самоуспокоительные приемы в конце концов исчезают, то только потому, что пациентам удалось создать садомазохистические фантазмы . На мой взгляд, подобный способ выхода из травматического состояния может быть обобщен. Он свидетельствует о смешении влечений, о сексуализации влечения к смерти, которое находит благодаря этому другой способ выражения и другую участь, нежели непреодолимое влечение к повторению.

Случай господина З, который превратился в запрограммированную машину для бега и для работы, иллюстрирует, на мой взгляд, основную характеристику самоуспокоительного приема, которую я определил в предыдущей главе как некий эрзац игры с катушкой. Самоуспокоительный прием предлагает эрзац, заменитель – навязчивое повторение, «повторение идентичного» в том смысле, который ему придавал М. Фэн (Fain, 1984). А в наиболее травматофилических случаях существует страшная ставка для этого подобия игры – выживание. Повторение травмы и повторяющиеся травмы