§ III. Август – главный смотритель дорог

Пока Август отсутствовал в Риме, сенат назначил его главным смотрителем, или надзирателем за дорогами Италии. Он исполнял обязанности этой должности через двух бывших преторов, которых назначил своими заместителями в этом деле. Под его руководством они установили знаменитый золотой мильный столб – колонну, расположенную у начала или входа на форум, от которой отсчитывались все главные дороги империи, измерявшиеся, как известно, милями.

Август приближался к Риму, и его возвращение было как нельзя более своевременным. Агриппа, как только разобрался с самыми неотложными делами в городе, отправился в Галлию, где вспыхнули волнения, а оттуда – в Испанию, чтобы окончательно усмирить вновь восставших кантабров. Поскольку в Риме не оставалось авторитетного правителя, способного поддерживать порядок, волнения возобновились во время выборов консулов. Народ упорно желал видеть Августа консулом и избрал лишь одного – Сентия Сатурнина. Тот вступил в должность единолично 1 января.

Г. Сентий Сатурнин. 733 год от основания Рима. 19 год до н. э.

Сентий обладал мужеством и твердостью и, будучи единственным носителем консульской власти, выдерживал этот груз с достоинством, достойным времен республики. Он раскрыл и наказал финансовые махинации и вернул в казну похищенные суммы. Но особенно он проявил себя как великий магистрат при назначении на должности. Он отстранил недостойных кандидатов, претендовавших на квестуру, запретив им участвовать в выборах и пригрозив, что если они осмелятся появиться на Марсовом поле, то почувствуют на себе всю власть консула.

Его твердость особенно понадобилась, когда пришло время избирать его коллегу. Поскольку Август продолжал отказываться, на выдвижение решился Эгнатий Руф – тот самый дерзкий юнец, чьи выходки уже упоминались. Опираясь на народную любовь (ведь он перешел прямо от эдилитета к претуре, минуя промежуточные ступени), он надеялся захватить консульство вопреки воле императора, чтобы затем использовать эту должность для подрыва республики. Сентий приказал ему отступить, но Эгнатий не подчинился, и дело дошло до мятежа, в ходе которого пролилась кровь и погибли люди. Сенат хотел выделить консулу охрану, но Сентий, полный мужества, заявил, что законной власти ему достаточно, и даже если Эгнатий получит большинство голосов, он не признает его избрания.

Однако буря была слишком сильной, и Сентий не мог справиться с ней в одиночку. Пришлось обратиться к Августу, и сенат отправил к нему двух послов. На этот раз император не стал придерживаться прежней осторожности, проявленной два года назад. Он лишил народ права избирать консула и взял это право на себя. Выбрав одного из сенатских послов, Квинта Лукреция (когда-то подвергшегося проскрипциям), он отправил его в Рим в качестве назначенного консула, а вскоре и сам прибыл в город.

Г. Сентий Сатурнин – Кв. Лукреций. 735 год от основания Рима. 19 год до н. э.

При его приближении сенат поспешил удостоить его всевозможных почестей в благодарность за мудрые решения, принятые им в провинциях, через которые он проезжал. Из всех предложенных почестей он принял лишь алтарь, посвященный Фортуне Возвращения, и ежегодное празднество в день его прибытия. Ему хотели устроить торжественную встречу за городскими воротами, и все сословия уже готовились к этому. Но, не любивший пышности и желавший избавить граждан от хлопот и усталости, он въехал в город ночью, как обычно делал в подобных случаях.

На следующий день, явившись в сенат, он попросил для Тиберия (оставшегося в Сирии) знаки отличия претора (ведь уже вошло в обычай отделять привилегии и украшения должностей от самих должностей), а для Друза, брата Тиберия, – ту же льготу, что была дана старшему, то есть право занимать магистратуры на пять лет раньше положенного законом возраста.

До сих пор он лишь намечал первые контуры реформ, которые планировал провести в государстве. Беспорядки, порожденные гражданскими войнами, были слишком укоренившимися, чтобы их можно было искоренить сразу. Резкие меры могли лишь усугубить ситуацию. Тогда он решил возобновить начатое дело: с этой целью он продлил на пять лет свои полномочия по надзору за нравами и законами, а также получил пожизненную консульскую власть со всеми привилегиями, включая первенство перед действующими консулами. Таким образом, не будучи ни консулом, ни цензором, он фактически обладал всеми правами этих высоких должностей. Чтобы облегчить ему их исполнение, сенаторы готовы были заранее присягнуть в соблюдении всех законов, которые он установит. Однако он освободил их от этой присяги, полагая, что если законы окажутся разумными, они и так будут их соблюдать, а если нет – никакая клятва не удержит их от неповиновения.

Агриппа был незаменимой опорой в задуманном им важном деле. Но этот великий человек, одинаково искусный и в войне, и в мирных делах, был занят усмирением кантабров, доставивших ему немало хлопот. Тем не менее он справился с ними – не только благодаря храбрости и тактическому мастерству, но и благодаря строгой дисциплине в войсках. Римские солдаты, уставшие и деморализованные, неохотно сражались против неукротимых варваров, действовали вяло и понесли несколько поражений. Агриппа наказал виновных лишением чести, отнял у легиона, полностью провалившего свою задачу, почетное имя «Августов», и в конце концов, заставив войска бояться своего командира больше, чем врага, полностью подчинил кантабров. Вытеснив их с гор на равнину, он настолько их укротил, что с тех пор они больше не восставали и покорно терпели римское владычество.

Этот подвиг был велик и заслуживал самых блестящих наград. Но Агриппа, столь же искусный царедворец, сколь и великий полководец, всегда стремившийся оставаться в рамках простого легата, который должен все приписывать своему начальнику, написал донесение о своих успехах не сенату, а императору и отказался от триумфа, который ему был назначен.

Не все военачальники отличались подобной скромностью; многие добивались и получали триумф за взятие ничтожных крепостей или за подавление набегов жалких разбойников. Ибо Август, как уже отмечалось, был щедр на военные почести; по свидетельству Светония, он даровал триумф более чем тридцати полководцам. Однако несомненно, что Агриппа, отказываясь от триумфа, следовал тайным намерениям принцепса, которые знал лучше других, как это станет ясно впоследствии.

Несправедливо было бы причислять Л. Бальба к тем, кто получил триумф за ничтожные заслуги. Он победил гарамантов, африканский народ, до того не знавший римского оружия, и во время его триумфа шествовала длинная вереница варварских имен – покоренных им народов, городов и гор, дотоле неизвестных. Сам триумфатор представлял собой необычное зрелище. Уроженец Кадиса, получивший римское гражданство лишь благодаря милости Помпея, он остался единственным природным иностранцем, справлявшим триумф в Риме. Однако его дядя, достигший консульства раньше него, проложил ему путь.

Год, события которого я только что изложил, можно считать роковым для поэзии и литературы, ибо он унес Вергилия, не дав ему времени завершить «Энеиду». Поэт отправился в Грецию, чтобы в спокойствии закончить свою поэму и довести ее до состояния, которое полностью бы его удовлетворило. Когда Август в то же время прибыл в Афины, Вергилий явился к нему с приветствием и, по-видимому, по настоянию императора решил вернуться с ним в Италию. Он взошел на корабль уже больным, плавание усугубило его недуг, и вскоре после прибытия в Брундизий он скончался, немного пережив пятидесятилетний возраст.

Его эпитафия, сочиненная им самим (если верить автору его жизнеописания), в двух стихах содержит указание на его рождение, смерть, место погребения и перечень его трудов:

Мантуя меня породила, Брундизий прервал мой путь,

Прах мой покоится в Неаполе. Я воспевал

Пастухов, нивы, героев.

Говорят, что перед смертью он хотел сжечь «Энеиду» и распорядился об этом в завещании. Его представление о совершенстве было столь высоким, что поэма, всегда восхищавшая как одно из величайших творений человеческого гения, казалась ему недостойной остаться в потомстве. Август, несмотря на уважение к последней воле завещателя, воспрепятствовал исполнению этого сурового распоряжения, и таким образом произведение получило одобрение более почетное, чем то, которое дал бы ему сам автор. Варий и Тукка, оба знаменитые поэты и друзья Вергилия, были назначены императором для редактирования «Энеиды», причем им позволили делать сокращения, но не добавления.

Вергилий назначил своими наследниками Августа, Мецената и своего единокровного брата. Включение принцепса в завещание было способом выразить ему почтение, и он ценил это со стороны тех, кого считал друзьями. Этот обычай сохранился при последующих императорах и стал частью всеобщей угодливости.

П. Корнелий Лентул – Гн. Корнелий Лентул. 734 год от основания Рима, 18 год до н. э.

Агриппа, вернувшись в Рим после похода против кантабров, получил награду за свою скромность. Отказавшись от триумфа, он стал коллегой Августа по трибунской власти, которая была ему дарована на пять лет. Этот титул был одним из существенных атрибутов верховной власти; и если Агриппа получил его лишь на пять лет, то Август, принявший на десять лет (как уже говорилось) командование войсками и управление провинциями и видевший, что этот срок истекает, также добился продления своих полномочий лишь на пять лет. Таким образом, он обращался с Агриппой почти так же, как с самим собой, желая создать впечатление, что по истечении пяти лет они оба вернут республике власть, полученную от нее.

Приняв предосторожность, связав Агриппу с собой трибунской властью и показав тем самым, что мститель готов покарать любого, кто посягнет на его жизнь, Август приступил к реформам, начав с сената, который, несмотря на предыдущие чистки, все еще включал множество лиц, мало достойных чести принадлежать к этому собранию. Ибо этот принцепс был недоволен не только теми, чья дерзость вызывала у него подозрения: низкопоклонство было ему столь же ненавистно, не говоря уже о дурных нравах и недостойном происхождении. Он также считал, что это собрание в целом слишком многочисленно, и желал бы сократить его до древнего числа – трехсот. Он говорил, что сочтет себя счастливым, если Рим и Италия смогут дать триста достойных членов для общественного совета империи. Но, видя, что столь значительное сокращение чрезвычайно тревожит сенаторов, он счел нужным остановиться на шестистах – числе, соответствовавшем лучшим временам республики.

Когда его план был готов, он избрал для его исполнения путь, мало его обязывающий, и, по примеру того, что иногда практиковалось в армии, решил предоставить самим сенаторам выбор своих коллег. Сначала он назначил тридцать человек, отобранных им лично под присягой из числа самых достойных. Эти тридцать, связанные такой же клятвой, должны были выбрать каждый по пять человек, не состоявших с ними в родстве, и жребий решал, кто из пятерых останется сенатором. Затем вновь избранные тридцать повторяли ту же процедуру, пока число сенаторов не достигало шестисот. Однако возникли злоупотребления и затруднения, которые отвратили Августа от этой, казалось бы, выгодной системы и помешали довести ее до конца.

«Так, например, он получил оскорбление от Антистия Лабеона, который поставил Лепида, бывшего триумвира, во главе пяти избранных им сенаторов. Август пришел в ярость по этому поводу и даже обвинил Лабеона в клятвопреступлении, гневно спросив, неужели тот, согласно своей присяге, не знал более достойных. Лабеон спокойно ответил, что у каждого свой образ мыслей: «В конце концов, – добавил он, – в чем вы можете меня упрекнуть, если я считаю достойным места в сенате того, кому вы позволяете обладать саном верховного понтифика?» Этот ответ заставил Августа замолчать, но легко догадаться, что он его не удовлетворил.

Лабеон обладал республиканским духом, унаследованным от отца, который, сражаясь на равнинах Филипп за свободу, увидев поражение, приказал убить себя рабу. Сын, воспитанный в тех же принципах, всегда сохранял большую гордость. Когда Август выразил беспокойство из-за множества недовольных после пересмотра списка сенаторов, кто-то предложил, чтобы сенаторы несли охрану вокруг его особы. «Я соня, – резко ответил Лабеон, – я плохо справлюсь с этой обязанностью».

Понятно, что такие черты характера, проявляемые во всем поведении, не способствовали обретению милости принцепса. И хотя Лабеон был человеком больших заслуг и выдающимся юристом, он так и не смог достичь консульства. Август же, напротив, осыпал почестями Атея Капитона, соперника Лабеона в юриспруденции, но умевшего лучше приспосабливаться к духу времени.

Поскольку метод передачи выбора членов сената на усмотрение самих сенаторов не оправдал надежд Августа, он взял завершение этой работы на себя, с помощью Агриппы, и назначил на оставшиеся вакантные места. Но, несмотря на всю тщательность, ему не удалось избежать справедливых поводов для недовольства. Ливиней Регул публично жаловался в сенате на свое исключение, в то время как его сын и другие, которым он себя ничуть не уступал, были допущены. Он перечислил свои военные кампании и в indignation разорвал тогу, показывая почетные шрамы от ран, полученных в боях. Аврункулей Пэт просил разрешения уступить свое место отцу, исключенному из списка. После этих и подобных заявлений Август пересмотрел свой список и внес некоторые изменения.

Эта уступчивость поощрила многих к новым жалобам в надежде на такой же успех. Но дела должны быть завершены: Август сохранил почетные привилегии сенаторского звания за теми, чьи претензии казались обоснованными, и разрешил им добиваться должностей для возвращения в сенат. Некоторые воспользовались этой возможностью, примеры чего не были редкими при республиканском правлении. Остальные провели жизнь в положении, среднем между сенаторским и обычным гражданским статусом.

Во всей этой операции Августа по отношению к сенату нет ничего, кроме похвального. Но нельзя сказать того же о его обращении с Лепидом. Этот низложенный триумвир добровольно оставался в деревне, стараясь скрыть позор своего падения. Август, видимо, раздраженный тем, что его вопреки воле сохранили в сенате, заставил его приехать в город и присутствовать в сенате, где тот терпел унижения; принцепс нарочно спрашивал его мнение последним среди всех консуляров. В этой мести было что-то мелкое. Гораздо больше подобало бы владыке мира позволить своему врагу, от которого ему уже ничего не грозило, доживать в obscurity, которую тот сам для себя избрал.

Многие из недовольных подозревались в злоумышлениях против Августа и Агриппы. Вероятно, к этому времени относится заговор Эгнатия Руфа, достойное завершение всех безумных предприятий, которыми он прославил свою дерзость. Он был раскрыт и казнен вместе с сообщниками. Таков рассказ Веллея. Дион, не называя Эгнатия, но, видимо, говоря о том же событии, не высказывается определенно о реальности или ложности обвинения. Он замечает, что частным лицам трудно проникать в такие государственные тайны, и ручается только за факты, известные публично.

Среди тех, кому Август сохранил или пожаловал сенаторское звание, многие не обладали имуществом, требуемым для этого достоинства по древним законам. Гражданские войны разорили множество семей, особенно знатнейших, которые, возглавляя factions, всегда больше страдают от последующих бедствий. Август учел это всеобщее неудобство и сначала снизил требуемую сумму наполовину – до 400 тысяч сестерциев. Позже, по мере восстановления благосостояния граждан благодаря миру и спокойствию, он приблизился к прежней норме и даже превысил ее: вместо 800 тысяч сестерциев он потребовал, чтобы каждый сенатор обладал миллионом, а затем и 1,2 миллиона.

Эти правила были мудры. Общепринятым представлениям соответствует, когда достоинства подкрепляются богатством. Но чтобы бедность не исключала из сената людей, обладающих всеми прочими качествами для чести собрания и службы республике, Август всегда помогал таким лицам, восполняя своими щедротами недостаток их состояния.»

После важной и сложной реформы сената император обратил внимание на некоторые распространенные злоупотребления, которые попытался искоренить с помощью мудрых законов.

Борьба с подкупом

Во времена поздней Республики подкуп (бribery) свирепствовал и считался одной из главных причин раздоров, приведших к гибели свободы. Перемена в государственном устройстве значительно ослабила его, а власть принцепса, столь сильно влиявшая на распределение должностей, избавляла от необходимости покупать голоса граждан. Однако по старой привычке подкуп все еще практиковался, хоть и втихомолку. Поскольку зло уже не было столь велико, не потребовалось и столь суровых мер. Август издал по этому поводу закон гораздо мягче прежних, ограничившись тем, что виновные в подкупе при выборах на должности лишались права занимать их в течение пяти лет.

Нравственный упадок

Гораздо труднее было искоренить такие пороки, как распущенность нравов, участившиеся случаи прелюбодеяния, скандальное безбрачие – плод роскоши и источник разврата. Эти бедствия проникли в Рим вместе с процветанием и богатством, а разнообразные общественные потрясения способствовали их росту. Они воспользовались вседозволенностью военного времени, чтобы проявиться с большей дерзостью, а мирная жизнь, вернувшая изобилие, дала им самую благодатную почву.

Все жаловались на это, даже те, чья мораль была далека от строгости. «Наш век, – говорит Гораций, – век, изобилующий преступлениями, начался с осквернения священного союза брака, рождения граждан, чести семей. Из этого отравленного источника хлынул поток зол, затопивший народ. Юные девы охотно учатся непристойным и распутным танцам; они осваивают опасное искусство нравиться и с малых лет уже замышляют незаконные связи».