Пересмотр проблем и аспектов отечественной истории

Сегодня стоит вопрос о переосмыслении политики царизма на Кавказе. Было время, когда тот или иной народ историки с легкостью объявляли добровольно вступившим в российское подданство на основании первого же соглашения, договора местной знати с Москвой или же с провинциальным российским начальством. На самом деле картина была гораздо более сложной. Отношения подчинения и подданства русская сторона и ее партнеры зачастую воспринимали совершенно по-разному, и нужно тщательно проанализировать различия во взглядах на статус пребывания в составе России, с одной стороны, у русских властей и, с другой – у присоединенных народов.

В 2007 году вышла статья С.Л. Дударева, посвященная судьбе концепции «добровольного вхождения Чечено-Ингушетии в состав России», где автор задает своим оппонентам несколько вопросов: «Ну, положим, – пишет ученик В.Б. Виноградова, – растопчите вы окончательно «добровольное вхождение». А что признаете? Масхадовско – удуговскую идею о 400-летии противостояния России и Чечни? Или вернетесь к «задам» – включению Чечни в Россию в результате Кавказской войны? И что опять будет в основе такого «единения» – только борьба, кровь, смерть? На таком фундаменте, господа хорошие, общего будущего у России и Чечни нет»²⁶. Таким образом, Дударев шантажирует общественность, грозя тем, что оглашенное истинное положение вещей может спровоцировать очередной конфликт и совсем не задумывается о том, что обычно все войны и противостояния возникают именно из-за заговоров, лжи и скрытых обид, что дорога в ад устлана именно «якобы благими» намерениями…

Сейчас в нашей науке происходит кардинальный пересмотр множества проблем и аспектов отечественной истории. Один из принципиальных вопросов – трактовка присоединения народов и территории к России, выстраивание отношений между ними и центральным правительством. Уходит в прошлое апологетический подход, ученые учитывают как добровольные, так и насильственные формы присоединения²⁷. Необходимо называть вещи своими именами. Северный Кавказ был завоеван в XIX веке силой оружия. Только после упорной, долголетней борьбы России удалось сломить сопротивление горцев. Последствия войны ощущались на протяжении десятилетий. Только честно рассказанная правда снимет последние наслоения недоверия, приведет к более глубокому межнациональному уважению и сотрудничеству²⁸.

Решение задач освоения Северо-Кавказского региона традиционно подразумевало высокую степень ответственности должностных лиц и неослабное внимание всего российского общества. В этих условиях роль ученых-кавказоведов неизмеримо возрастала. Разработка и накопление знаний о Кавказе, а также обобщение первого опыта управления «кавказской окраиной», решение проблем межэтнических и межконфессиональных отношений не могло происходить вне общего контекста осмысления в отечественной науке государственной проблематики. Анализ историографии второй половины XIX – начала XX вв. показал, что за этот период был накоплен обширный материал по различным проблемам русско-кавказских отношений. В дореволюционный период происходило развитие исторического кавказоведения, в рамках которого в той или иной мере находили свое отражение проблемы влияния внешнего фактора на обстановку среди кавказских этносов, внутреннего положения и преобразований в Кавказском регионе, управленческой деятельности имперских властей по обустройству горских народов и активному вовлечению его в сферу общероссийских интересов, то есть те проблемы, которые отражали сущность кавказской политики в Российской империи²⁹.

Во второй половине XIX века значительное внимание историки уделяли формированию новой социально – экономической структуры в исследуемом районе, анализировали поземельные и сословные отношения горцев Северного Кавказа, стремились показать характер и перспективы экономического взаимодействия с Россией. Однако даже те работы, которые были написаны на базе конкретного исторического материала, далеко не всегда полно отражали весь комплекс проблем социально – экономического и культурного развития Чечни. В начале XX в. характер исследований претерпел существенные изменения; первоочередными в работах историков становятся вопросы организации взаимоотношений всех коренных национальностей Российской империи, в том числе и народов Северного Кавказа. Накануне революции был дан мощный импульс дискуссиям на тему национально – государственного строительства. Проблема наилучшего устройства российского многонационального государства затрагивалась в программах различных движений и партий, возникших на политической арене России³⁰.

Утверждение исторической концепции марксизма и зависимость исследовательской деятельности от идеологических установок партии определяли подходы и направления развития исторического кавказоведения в советский период. Победители имеют свойство переписывать историю по своему образу и подобию. Они понимают, что контроль над информацией и ее интерпретация – это контроль над общественным мнением. Взгляды тех, кто не принимает ни одну из господствующих теорий, не выходят за пределы узких кругов и не становятся известными широкой общественности. Оппозиционные воззрения намеренно замалчиваются, с тем, чтобы максимально обезопасить влияние ортодоксальных теорий на массы людей. В связи с довлеющими идеологическими установками и государственной цензурой в первые годы советской власти практически прервалось дальнейшее развитие традиционного русского кавказоведения.

С октября 1917 года начинается качественно новый историографический период, особенностью которого являлась тесная связь исторической науки с идеологическими установками партии и советского правительства. Вслед за В.И. Лениным советские историки стремились показать негативную роль царского правительства в подавлении национальных интересов народов Северного Кавказа. Анализ историографии показывает, что в первые годы советской власти проблему взаимоотношения центральной власти и национальных регионов выдвигала не столько его недостаточная научная разработанность, сколько сам реальный процесс государственного строительства на национальных территориях. Этим объясняется интенсивный поиск оптимальной национально – государственной модели, осуществляемый большевистскими лидерами, нашедший отражение в многочисленных публикациях. Дабы не допустить в научный обиход противоречащие данные и удержать качающееся здание ортодоксальных построений, уже с первых революционных лет прибегали к двойным стандартам. Уничтожающей критике подвергался всякий, кто оказывался достаточно независимым – иначе говоря, достаточно честным в обращении с фактами. При такой позиции официальных научных кругов важные данные легко превращались в нечто малозначимое или вовсе устранялись из научного обихода³¹. Удивительно точно, в связи с этим подметил Карл Поппер, говоря, что книги это «третья реальность»; первая из которых – объективно существующая, а вторая – субъективная³².

Толкование истории присоединения кавказских народов к Российской империи и связанных с этим «освободительных движений», оценка роли органов власти России по данной проблеме подвергались известной коррекции в угоду политической конъюнктуры: от концепции «абсолютного зла» до расширительного толкования тезиса о «наименьшем зле» и добровольном характере присоединения горских народов к Российской империи³³. Поскольку колониальное правление с его высокомерными претензиями на культурное и политическое превосходство интерпретировались в научных кругах как противоречащее моральным принципам, – возможно, именно поэтому для изучающих историю колониализма в России всегда было естественным отыскивать примеры сопротивления местного населения колониальному правлению, чтобы подтвердить его незаконность и продемонстрировать неотъемлемо присущее угнетенным стремление к освобождению… Исследование темы позволяет довольно точно выявить пределы имперского господства и дает возможность (хотя бы в принципе) наделять подданных империи сознанием и волей, не зависимыми от элитных слоев, а также самостоятельностью и самосознанием, которые позволяли им на определенном уровне «творить свою собственную историю». Возможно, именно по этой причине ученых так привлекали примеры оппозиционных движений, принимающих явно «политическую» форму, – например, националистические движения, поскольку ясное словесное выражение требований и стремлений, наличие представлений об источниках угнетения и способность поднять людей на рискованные действия для улучшения существующей ситуации – все это предполагает наличие высокого самосознания³⁴.

В первые годы советской власти было характерно безоговорочное и недвусмысленное осуждение царского колониального режима; в соответствии с этим сопротивление местного населения считалось полностью оправданным и поэтому оценивалось историками положительно. Ранняя советская историография 20-х – первой половины 30-х гг. XX века рассматривала включение Северного Кавказа в состав Российской империи как типичное колониальное порабощение, при котором классовые интересы царизма и его генералов сомкнулись с устремлениями местных феодалов. Набеги горцев на соседей стали объяснять географическим фактором, а именно нехваткой ресурсов в условиях чуть ли не нищенского быта… В духе экономоцентричной марксистской схемы в ранней советской историографии понятие «хищничество» стало увязываться с экономической отсталостью горцев, задавленностью их двойным гнетом российских и местных эксплуататорских классов³⁵.

С конца 1920-х гг. в историографии утверждается «партийноклассовый» подход к изучению всех явлений и событий прошлого, отодвигающий на второй план научно – историческое содержание и фактологическую сторону изучаемых проблем. Привлекая новые факты, исследователь всегда подспудно осознавал опасность быть обвиненным в «буржуазно – националистическом», или, в каком – либо другом «уклоне». Безоговорочно осуждая царизм и создаваемые им институты, советские авторы подчеркивали, что, например, государственная школа была все-таки лучше традиционной конфессиональной. При этом вопросы развития конфессионального образования разработаны в советской историографии крайне слабо, практически все авторы останавливаются на деятельности только государственных учреждений. Краеведческая литература советских времен, как правило, шла по пути сбора фактического материала на местах, стараясь не давать ему нового научно – теоретического обобщения³⁶.