Отзывы на книги автора «Захар Прилепин»

Патриотическая литература, да и само понятие «патриотизм», сейчас многим набило оскомину, поскольку используется и к месту и не к месту, и часто – в негативном или ироничном тоне. Но даже любящим свою страну людям часто сложно приступать к патриотической литературе, поскольку есть опасения, что сейчас тебя начнут учить, как правильно любить эту самую Родину. Такое нежное и ласковое морально-психологическое воздействие не каждый способен выдержать!

В отношении книги «Координата Z» Захара Прилепина опасения, что будет скучно и занудно, напрасны, хотя в ней тоже достаточно высоких и патетических мест. Но, извините, без них никак, когда речь идёт о судьбе Родины. Книга, как можно догадаться по названию, посвящена предпосылкам начала конфликта на Украине, но только отчасти. В ней много исторических очерков, личных размышлений автора и вопросов, ответить на которые читатель должен для себя сам. Тем, кому сложно разобраться в тяготеющей вокруг невыносимости бытия, книга поможет расставить всё на свои места.

Многое из того, что есть в «Координате Z», не будет открытием для тех, кто следит за творчеством писателя в соцсетях или смотрел выпуски «Уроков русского». Но и поклонникам Прилепина книга будет интересна, поскольку в ней все разрозненные заметки и очерки скомпонованы воедино, систематизированы, а доводы разложены по полочкам. К прочтению рекомендую!

Хочется ещё посоветовать к просмотру «Уроки русского» Захара Прилепина, поскольку после них в моём списке книг к прочтению неизменно случается прибавка, я открываю для себя новых (старых, но забытых по моде времени) композиторов, музыкантов, поэтов, художников, но не буду:) На свободном, независимом и «без цензуры» Ютубе их всё равно уже не найти, ведь это коварная русская пропаганда, от которой шерсть дымится на защитниках западных ценностей от русской имперской агрессии. Да-да! Очень страшнные передачи! Не смотрите! А то вдруг в библиотеку захочется, а не только видосики фоном смотреть

«Наше личное бессмертие – наша душа.
Россия – наше национальное, общенародное бессмертие»
З. Прилепин

Может показаться, что «высокопарный штиль» присущ Прилепину, однако ни в нем, ни в его словах я пафоса не вижу. Потому что пафос — это страстное воодушевление, горячий энтузиазм. А у Захара нет ничего подобного. Увидев вживую, побывав на его встречах с читателями, презентациях книг, понимаешь это особенно ясно. Он простой, понятный и физически не очень большой человек, чудесным образом заполняющий все пространство вокруг себя. Полностью захватывает внимание, с ним жгуче, таинственно интересно. Первое что потрясает – его великодушие и доброта.
Книга публицистика «Имя рек» - произнесенные Захаром имена, фамилии, мысли о временах, о неделимом прошлом, о примирении внутри российского общества, о национальной гордости,- все знакомое нам всем, важное…Простыми доходящими до сердца словами.
Большая удача и счастье, что у России есть такой человек, писатель! Прилепин продолжает работать…

Отчёт о первой ежегодной встрече санкт-петербургского литературного клуба «Найди лесоруба»,
проходившей в июле месяце на о. Капри, регион Кампания
Участники встречи: 951033, leykka

Сначала о главном: завтраки у участников встречи начинались в 06-45, что, учитывая запаздывание С-Пб по отношению к Капри на два часа, было вполне литературоугодно. 951033 завтракал обильно, плотно и с имперским размахом (шведский стол и не такое позволяет): омлет, изредка приправленный шкворчащим беконом либо сосисочками; пара ломтиков душистой фокаччи с тонкими покорными сырами; свежевыжатый грейпфрутовый сок (951033 несколько повернулся на грейпфрутовом соке, подчас выпивая, зачастую залпом, по два – два с половиной литра оживляющей жидкости в день (сделайте поправку на царящую в июле на Капри температуру воздуха), за что заработал приходящую изжогу, которую умело гасил послеобеденным йогуртом)…мы отвлеклись; пара нежнейших круассанов с мармеладом; две чашки капучино с сахаром и как финальный аккорд несколько ломтиков арбуза/дыни, либо консервированные персики.

Leykka обходился миской шокохлопьев с молоком и стаканом воды.

После завтрака составлялся план литературного дня: во сколько пойти купаться; чем и где обедать (неизменное одобрение участников встречи вызывали бутерброды с тунцом, креветками и сыром филадельфия с ближайшего mercato) и куда поехать искать диски (дело в том, что 951033 одновременно входил ещё и в аудиоклуб «В дым под водой» и периодически бегал к ним в соседний номер за штопором).

Параллельно в карманном молескине-путеводителе отмечались интересные точки острова, в основном места проживания - виллы, отели, пансионы, развалины различных знаменитых особ: Тиберия, Горького, Ленина, Годара, Карла Дифенбаха, Нормана Дугласа. Виллы были закрыты для публичного просмотра и спрятаны за заборами, которые приходилось всякий раз самоотверженно преодолевать. Чуткая охрана, если таковая находилась, поначалу настораживалась, но, увидав значки лит. клуба «Найди лесоруба» (эмблемой клуба является схематичное изображение человека, летящего на телепортационном ломе; логотип позаимствован у Норильской Ассоциации Телепортации с её молчаливого согласия), всякий раз расступалась, пропуская гостей бродить по комнатам или по развалинам оных. Тиберий как обычно пялился на совокупляющихся отроков и мановениями бровей отправлял всех неугодных вниз с пятисотметрового утёса, на котором был выстроен его особняк – Villa Jovis. Горький и Ленин постоянно бегали друг к другу в гости и плотоядно смеялись, неизменно обыгрывая в шахматы Богданова. Годар миловался с Бриджит Бардо и запечатлевал её в купальнике на красном диване. Дифенбах в обнимку с Дугласом разгуливал в сумерках под кронами лимонов и рассуждал о вечной жизни.

Под конец встречи участники отважились добраться до маяка, сие предприятие окончательно вымотало измученного грейпфрутовым соком 951033, и он, споткнувшись, упал лицом в маяк, где с успехом выбил себе передний зуб. Но свято место пусто не бывает: в результате удара от основания маяка откололся маленький камешек, который 951033 намеревается вставить себе вместо зуба. Фотографию камешка я привожу в конце своего сегодняшнего отчёта, чтобы вы даже не могли допустить и тени сомнения в том, что всё вышеизложенное – чистая правда

Мне сразу захотелось припасть к нему на грудь и разрыдаться: вот же, вот же кто меня понял!
Я думала и не встречу его никогда, думающего как и я, а все говорили, что это мои дурные фантазии, недостойные звания цивилизованного человека.
И я чуть было не научилась делать вид, что мне все равно и молчать.
И я даже путем жесткого насилия почти заставила себя полюбить то, что любить никак невозможно.

Хорошо, что я не припала на грудь. Притормозила на взлете... Присмотрелась.
А вот и нет! Вовсе это не взрослый и маститый писатель. Это пятиклассник, озорник и хулиган. Бунтарь. Провокатор. Разоблачатель разоблачителей. Драчливый и нежный. Удержу на него никакого нет - и в драке, и в нежности.
Если любит, так убьет за любовь.
Если дерется, так летят клочки по закоулочкам.
Если призывает с бунту, так уж хоть на цепь себя сажай - так кулаки чесаться начинают.
Мальчишка!

Я мальчишек люблю.

А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище…

Эдуард Багрицкий, «Контрабандисты», 1927

Достойный повод, отличное издательство, хорошая бумага, любопытное оформление – хватит ли все этого, чтобы оживить книгу? Вот о чем я думал, взяв в руки этот сборник.

Сказки об Италии Горького – настоящая книга. Вдохновенная, многоплановая, кому-то нравящаяся, а кого-то раздражающая. Это и позволило ей остаться заметной вехой и в русской литературе, и в русско-итальянских связях.

Этот юбилейный сборник совсем иной. Он по-своему любопытен, но больше всего похож на документ эпохи. Уже ушедшей от нас эпохи, которая вроде бы рядом, всего пару лет, но мы уже с другой стороны невидимой границы, отделившей «эпоху стабильности» от нашей эпохи, пока не получившей своего названия. Поэтому смотрятся эти путевые заметки, эссе и рассказы как-то странно, даже немного ностальгично.

А так, все прекрасно. Солнце ласкает Капри, этот рай на земле. Серьезные мужики прилетают на остров на один день, сорвавшись из московского офиса. Питерский писатель встречает коварного разлучника, уведшего у него жену, в одном из уютных каприйских кафе. Эдуард Лимонов встречается в призраками Ницше и Горького. И т.д. Все это как-то клишировано, как-то слишком лично, часто только о себе, а не о чем-то общем, человеческом. Что ж, видно таков был дух той эпохи.

На общем фоне выделился, пожалуй, только Герман Садулаев. Новелла о его неземной любви, Богданове, Горьком и Ленине на голову выше остальных в сборнике. И после прочтения Красной звезды мне понятна его тяга к образности и идеям Богданова, его отсылки и сравнения Капри с идеализированным марсианским обществом.

Я потерялся

Очень хороший, грубой выделки роман. Писательский шаг вперед, которого ждали два года. После чеченских «Патологий», нацбольского «Саньки», автобиографического «Греха» Прилепин отошел от пацанского оптимизма и заговорил тем же прекрасным языком («Поднял с пола ее туфлю, понюхал. Пахло пяткой»), но уже о другом.

Писатель и журналист в самом разгаре кризиса среднего возраста отправляется в подземные катакомбы, расположенные под Кремлем, где содержатся по меркам обычного человеческого общества люди, мягко говоря, недостойные: оказавшийся в живых полевой командир Салман Салават Радуев, бомжиха, методично убивающая собственных новорожденных детей, и камера с недоростками – детьми, которые не испытывают эмоций, поэтому могут убить без всякого зазрения совести. Вскоре в провинциальном городке Велемир происходит массовое убийство: какие-то недоростки вырезали весь подъезд рядовой хрущевки. Собственно вот такая детективная затравка.

Детишки-убийцы – центральная вещь в романе, вроде как фасад. Кремлевская лаборатория, велемирское убийство, две вставных новеллы - о захвате древнего города такими же недоростками и о выходе из-под контроля взрослых роты юных чернокожих воинов, задействованных в бесконечной африканской междоусобице – порождают аналогии с «Повелителем мух», но это не главное, как, впрочем, и Голдинг не совсем о детях писал. Да, они могут быть жестокими. В «Черной обезьяне» есть эпизод-флешбэк, когда юный еще главный герой и его дружки разгоняли на закрытом чердаке прутьями голубей, ломая им крылья и вытряхивая перья. Но и взрослая деревенская баба несет писклявых котят папеньке, который сидит около печки, и говорит: «Бать, пожги». Так быстрее.

«Черная обезьяна» при своей неуклюжести композиции, пробуксовке сюжета после середины отлично прорисована. Возьмем загадочное убийство в Велемире. Ничего не напоминает? Или Велемира Шарова, кремлёвского бонзу, по инициативе которого и была создана поземная лаборатория. Любой мало-мальски интересующийся политикой человек узнает в Шарове Владислава Суркова, зам. Руководителя Администрации Президента. Сурков – человек, придумавший такие штуки, как «суверенная демократия», «план Путина» и движение «Наши» (там же тоже недоростки!), - вышел очень похожим на себя. «Черная щетина, лицо правильное и гладкое, как хорошо остриженный ноготь», - это очень точно. Таких наблюдений "в яблочко" в книге множество.

У Прилепина в романе весь внешний ужас, отягощенность воздуха и головы, липкость существования незаметно переползают из внешнего пространства во внутреннее и создают тревожный морок так, что вроде есть две детали от конструктора, а собрать их вместе страшно – самое точное эмоциональное выражение времени, а точнее – безвременья, когда надо идти, а карты нет. Косил как-то в дурке от армии – через восемнадцать лет доктор узнал его; жевали вместе с сослуживцем дембельские черные носки – тот будучи уже ментярой, не признал товарища по дедовщине; вроде была проститутка Оксанка, похожая на жену – потом сказали, что убили свои же хачи-сутенеры. А были ли вообще дети-убийцы? Ощущение двойничества, неприякаянности в сумме с признанием собственной мерзости – атмосфера книги; жестокость и равнодушие – ее земля; физиология – вода, будь то теплая вязкая кровь или нагревшееся выдохшееся пиво на дне бутылки. Прилепин ненароком сыграл в набоковские игры с зеркалом, в котором отражается хронический страх Черной обезьяны. «Я пришел – и что теперь?» Мы попали в свой личный ад, деточка.

Некоторый кусок моей семейной жизни состоит из классически беспощадного, яростного и неутихающего спора либерастов и поцреотов. Я, естественно, выступаю на стороне первых, а вторую сторону конфликта представляет моя дражайшая половина. Дискурсы, диспуты и разные прочие вопли проистекают обычно при каком-нибудь случайном вбросе из средств массовой информации. Короче, стоит перед нашим носом махнуть красной тряпкой прозвучать слову «Сталин», как мы начинаем враждебно коситься друг на друга, а потом в результате некоторых прений и вовсе пылать к противнику классовой ненавистью, ничуть этого не скрывая и не стесняясь в выражениях.
Аргументы наши жалки и хрестоматийны, но это никого ваще не останавливает. В конце концов, дойдя до очередного тупика, мы расходимся по разным углам, бледные от злости, чтобы позже добродушно переругиваться на тему, что мы сегодня будем смотреть вечером: «Отверженных» или «Ковбои против пришельцев». И неправда, не все счастливые семьи счастливы одинаково. Кто-то ссорится из-за зарплаты и мусора, а у нас камень преткновения – отец и палач народа.
Именно из-за натренированного «фас» на совкодрочеров моя оценка этой книги такова, какая она есть. Почуяв врага, подающего наше советское прошлое овеянным флером невинности и благополучия, я тут же решила, что она мне не понравится. Но ни фига, местами все же было хорошо. Да и не про «совок» она вообще, а про сейчас.

Государство меня презирает. Государство неизменно говорит мне «ты». Государство ведет себя так, что не дать ему взятку – значит себя не уважать.

Именно об этом я думала, унизительно бездарно тратя свое время в очереди в регпалату.

Наши кинематографисты хуже любого шведа: они видели свою страну только по телевизору.

Только кинематографисты?
И вот еще мое любимое:

Великие русские писатели сделали свое дело, они уже не с нами.

Повешу в рамочке на стену над кроватью.

Прошло десять дней после того, как я прочитал книгу, а эмоции до сих пор не улеглись. Нет, то, что книга талантливая, очень хорошо написанная и искренняя - это однозначно. Но ощущения от неё очень противоречивые, не находящие внутреннего компромисса, не приходящие к какому-то консенсусу между разумом и совестью . Это как Джокер в исполнении Леджера – умопомрачительный персонаж, приковывающий к себе внимание: хочется быть на него похожим, за его судьбу переживаешь, вешаешь на стену плакат с его изображением или запиливаешь его себе на аватарку… Но дружить с Джокером не получится. Или ещё есть такие харизматические герои, как Тайлер Дёрден, Ганнибал Лектер или Чапаев. Но ты бы не хотел, чтобы Чапаев был твоим соседом по лестничной клетке, подъезду, дому или улице – ещё начнёт допытываться, прислонив в тихом месте к тёплой стенке, мол, я - Чапаев, а ты-то кто вообще такой? Хочется самому быть похожим на героя этой фантасмагории, многие черты с удовольствием на себя примеряешь, но вот видеть рядом с собой такого ближнего не хочется. Потому одновременно и духоподъёмно, и совестно.

У героя романа, от лица которого ведётся повествование, какое-то такое же обаяние. Он одновременно какой-то словно бы из сплошных углов и ощерившийся, как македонская фаланга – не подступись, но одновременно и неосязаемый, проходящий сквозь пальцы и неумолимый, как буран в полярную ночь, когда вокруг пятьсот; или как туман, ранним майским утром – он вокруг тебя, ты внутри него, раскрываешь объятия – он в них, но смыкаешь руки, а в них пустота… Во время чтения передо мной постоянно и попеременно маячили два мема, две ассоциации, два лейтмотива, претендующие на то, чтобы стать выводом. С одной стороны:

а с другой стороны вспоминаются строки Вертинского:

Но никто не додумался просто встать на колени

И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране

Даже светлые подвиги — это только ступени

В бесконечные пропасти к недоступной весне.

Вообще же теперь, спустя десять дней, я к такому выводу склоняюсь, хочу такую мораль из книги вынести:

Я не в силах врать – хочется войны,

Но не та война, чтоб героем быть

Что ж такое, ..., Господи, прости

Разучи стрелять – научи любить!

Ну, поэтому и роман - фантасмагория*

* Фантасмагория (искусство) — нагромождение причудливых образов, видений, фантазий; хаос, сумбур, гротеск.

Ещё это книга о загадочной русской душе и о том, что международный опыт не всегда применим в условиях СНГ. Роман очень похож на «Четвёртую мировую» Маркоса, но Субкоманданте победил, снял маску и растворился в своём Чьяпасе, а Захара не пускают в ДНР. Сапатисты вполне довольны своим положением и продолжают движение вперёд, а вот руками ополченцев кто надо жар загрёб и теперь их, оставшихся с обожжёнными ладошками, так или иначе уводят за кулисы. Кому-то подкидывают рожок от автомата в машину, а кому-то – бомбу. По плодам их узнаете их. Видимо, ДНР – это не Чьяпас.

Это очень хорошая книга, от которой очень грустно и от которой остаётся много вопросов, которые задаёт автор, а отвечать приходится читателю. Мои ответы получились грустными: как-то всё бесполезно, зло и ненужно…

Сказать, что Леонов прошел чрез все метели безупречно чистым, - значит, солгать. Но и мы не вспомним ни одного – понимаете, ни единого – имени, на чью чистоту и честь стоило бы равняться.

Об одном жалею я по прочтении этой книги – что сам Леонид Максимович Леонов не прочтет ее, не узнает о пробуждающемся вновь (по нашему сообществу сужу) интересу к своим произведениям и о том, как достойно, как глубоко проник Захар Прилепин в леоновские творчество и личность. «Э-эх, Рита!.. – выговаривала я сама себе. – Сознаешь, какая громадная работа проделана, какой труд! А ты и по диплому убивалась…»

Знакомство с творчеством Леонида Леонова случилось тоже в университете. Мудрая наша Я.В. не стала мучить студентов крупными леоновскими романами, а включила в список повесть «Evgenia Ivanovna», ту самую, с «последним явлением белогвардейца». До того, признаться, я не то что не читала, но и самого имени Леонова не слышала. Однако автор биографии едва читанного писателя так увлек меня ею, что было не оторваться…

Начать хотя бы с того, что Леонов прожил более девяти десятков лет, охватив все существование Страны Советов! Таким образом, книга эта может быть любопытной не только тем, кто интересуется конкретно личностью писателя, но и тем, кому интересен Советский Союз, кому интересна, кому дорога, как мне, советская литература. Самое страшное и эпохальное непосредственно коснулось Леонова: Гражданская, личное общение со Сталиным, все эти «расстрельные» письма «инженеров человеческих душ», Великая Отечественная, издержки хрущевской оттепели, перестройки и развала СССР…

Как точно подобрано применительно к герою само слово – «подельник»! «И разве я не мерюсь пятилеткой, / Не падаю, не подымаюсь с ней? / Но как мне быть с моей грудною клеткой / И с тем, что всякой косности косней?» - эти строки Б. Пастернака передают, по-моему, ощущение похожих, противоречивых очень отношений Леонова с властью, временем. Оба писателя, кстати, вместе были в эвакуации.

С неподдельным интересом и чуткостью анализирует Прилепин творческий путь Леонова, темы и вопросы, волновавшие писателя, и их художественную реализацию. Обладатель, что называется, золотых рук, не только литератор, но и выдающийся садовод-любитель, Леонид Максимович невероятно любопытен как личность. К примеру, своим противоречивым, опять же, взглядом на человечество. «Дано ль мне полюбить косматый мир людей, / как с детства я люблю животных и растенья?» - как вопрошал Б. Чичибабин.

Таки я очень рада, что другом сердца, который не может отличить ямба от хорея и Прилепина от Пелевина, мне была подарена именно эта книга. «Подари мне, подари, - просила я, - эти бусы-янтари еще одну книжку Захара!» Не подразумевая вовсе биографии Леонова. Но то был великолепный экскурс в прошлое. Спасибо, товарищ Сергей!

Сказать, что Леонов прошел чрез все метели безупречно чистым, - значит, солгать. Но и мы не вспомним ни одного – понимаете, ни единого – имени, на чью чистоту и честь стоило бы равняться.

Об одном жалею я по прочтении этой книги – что сам Леонид Максимович Леонов не прочтет ее, не узнает о пробуждающемся вновь (по нашему сообществу сужу) интересу к своим произведениям и о том, как достойно, как глубоко проник Захар Прилепин в леоновские творчество и личность. «Э-эх, Рита!.. – выговаривала я сама себе. – Сознаешь, какая громадная работа проделана, какой труд! А ты и по диплому убивалась…»

Знакомство с творчеством Леонида Леонова случилось тоже в университете. Мудрая наша Я.В. не стала мучить студентов крупными леоновскими романами, а включила в список повесть «Evgenia Ivanovna», ту самую, с «последним явлением белогвардейца». До того, признаться, я не то что не читала, но и самого имени Леонова не слышала. Однако автор биографии едва читанного писателя так увлек меня ею, что было не оторваться…

Начать хотя бы с того, что Леонов прожил более девяти десятков лет, охватив все существование Страны Советов! Таким образом, книга эта может быть любопытной не только тем, кто интересуется конкретно личностью писателя, но и тем, кому интересен Советский Союз, кому интересна, кому дорога, как мне, советская литература. Самое страшное и эпохальное непосредственно коснулось Леонова: Гражданская, личное общение со Сталиным, все эти «расстрельные» письма «инженеров человеческих душ», Великая Отечественная, издержки хрущевской оттепели, перестройки и развала СССР…

Как точно подобрано применительно к герою само слово – «подельник»! «И разве я не мерюсь пятилеткой, / Не падаю, не подымаюсь с ней? / Но как мне быть с моей грудною клеткой / И с тем, что всякой косности косней?» - эти строки Б. Пастернака передают, по-моему, ощущение похожих, противоречивых очень отношений Леонова с властью, временем. Оба писателя, кстати, вместе были в эвакуации.

С неподдельным интересом и чуткостью анализирует Прилепин творческий путь Леонова, темы и вопросы, волновавшие писателя, и их художественную реализацию. Обладатель, что называется, золотых рук, не только литератор, но и выдающийся садовод-любитель, Леонид Максимович невероятно любопытен как личность. К примеру, своим противоречивым, опять же, взглядом на человечество. «Дано ль мне полюбить косматый мир людей, / как с детства я люблю животных и растенья?» - как вопрошал Б. Чичибабин.

Таки я очень рада, что другом сердца, который не может отличить ямба от хорея и Прилепина от Пелевина, мне была подарена именно эта книга. «Подари мне, подари, - просила я, - эти бусы-янтари еще одну книжку Захара!» Не подразумевая вовсе биографии Леонова. Но то был великолепный экскурс в прошлое. Спасибо, товарищ Сергей!