В 46-й стрелковой

3 апреля 1919 года политический секретарь реввоенсовета Украинского фронта направил его в распоряжение РВС оперативной группы Харьковского направления. А уже через семь дней вновь прибывший был назначен политическим комиссаром запасной маршевой бригады. Заметим: не простым красноармейцем попал Лев Захарович на фронт, а через непродолжительное время и вовсе стал комиссаром дивизии.

Комиссары Гражданской войны… Как долго партийные пропагандисты и политизированные ученые рисовали их образ в идеальных тонах! Отвечая на вопрос молодежи, делать жизнь с кого, называли имена Клима Ворошилова, Дмитрия Фурманова, Николая Маркина, Розалии Землячки, Константина Юренева… С падением КПСС историки и публицисты смогли пристальнее присмотреться к этой знаменитой генерации «кожаных курток»: часто боевого опыта – самый минимум, зато есть кое-какое общее образование, способность внедрять в сознание масс актуальные политические лозунги, крайний революционный максимализм. И – что немаловажно – партбилет «у сердца». Как знак высшего доверия правящей партии. Как пропуск к далеко не рядовым постам в армии.

Ясно, что среди этой категории работников партии были разные люди: как подвижники идеи строительства новой жизни, так и обыкновенные приспособленцы. Потому однозначно говорить о них в превосходных тонах, как это делалось на протяжении десятилетий, не позволяет элементарная справедливость. Начальник Политуправления Красной Армии в начале 20-х годов, член Реввоенсовета Республики С.И. Гусев вынужден был, говоря о Гражданской войне, признать: «Функции комиссара всеобъемлющи, полномочия огромны, права почти не ограничены…»

Такой взгляд практика разделяли и историки 20-х годов. Н.Н. Харитонов писал: «Оказывалось совершенно невозможным охватить и точно сформулировать всю многогранную деятельность военного комиссара с его неограниченными полномочиями и всеобъемлющими функциями»^[6].

Поэтому основные функции военных комиссаров формулировались лишь в самом общем виде: контроль над командиром, очень часто бывшим офицером; непосредственная работа по строительству и организации воинских частей; борьба за суровую дисциплину, против трусости, дезертирства, расхлябанности, малодушия; личное участие в боях, примерность в исполнении воинского и партийного долга; руководство всей партийной и политико-просветительной работой.

Серьезные трудности с четким определением полномочий, объема своей деятельности, естественно, испытывали и сами военные комиссары. Далеко не каждый из тех, кто получал в руки это страшное по силе оружие, умел и стремился разумно им распорядиться.

Судя по первым шагам Мехлиса на новом поприще, он ясно понял: авансы, выданные партией, надо оплачивать не за страх, а за совесть. Закроют глаза на жестокость, легко списываемую на священную ненависть к классовому врагу, лишь слегка пожурят за перегибы, но не простят пассивности, мягкотелости, утраты политического лица. В новом деле он, несомненно, увидел также и долгожданный шанс выдвинуться, обратить на себя внимание. Как-никак, ему уже тридцать, возраст для тех бурных времен более чем зрелый, а он все ходит в начинающих. И вот наконец-то ему доверен ответственный участок.

В запасной бригаде новый комиссар не задержался. Плавный ход событий нарушил служивший ранее Центральной Раде, а затем гетману Скоропадскому Н.А. Григорьев, начальник 6-й советской стрелковой дивизии. Отказавшись выступать с вверенной дивизией на фронт, он поднял вооруженный мятеж, который охватил Киевскую, Полтавскую, Харьковскую и Екатеринославскую губернии. 10 мая 1919 года Григорьев был объявлен вне закона, но прежде чем были приняты решительные меры по разгрому мятежа, повстанцы успели захватить Екатеринослав, где вместе с бригадой находился Мехлис. В городе у григорьевцев нашлась «пятая колонна», у красных же сил оказалось немного – инструкторская школа да запасная маршевая бригада.

Видя перевес противника, комиссар бригады отобрал два десятка бойцов и с боем прорвался к Днепру. Там встретил прибывшее пополнение и вновь бросился в полымя боя. Через два дня григорьевцы были отброшены от города, восстание подавлено.

Судя по дальнейшим событиям, роль военкома при этом не осталась незамеченной. Тем более что ход боевых действий потребовал мобилизации всех возможных сил. Авантюрой Григорьева воспользовался генерал Деникин, перехвативший инициативу в районе Донбасса. В связи с резко обострившейся обстановкой РВС Южного фронта приказал откомандировать на передовую всех политических работников.

Из запасной бригады Мехлиса с группой коммунистов направили в 14-ю армию, укрепив созданной им партийной организацией 2-й интернациональный полк, который в это время вел бои с деникинцами. На имя начальника политотдела армии скоро ушло донесение: Мехлис определил коммунистов «в наиболее слабую роту интернационального полка в качестве рядовых, а сам… находился в цепи и в разведках»^[7].

В его первых шагах на военно-политической стезе уже видны черты того стиля, который в предвоенные и военные годы принесет будущему начальнику Главного политуправления РККА даже в далеко не сентиментальном военно-партийном истеблишменте мрачную славу. Конфликтовал с командирами, с подозрением относясь к военспецам (позднее это выразится в неприятии самого принципа единоначалия). Где только можно, создавал партийные ячейки, безжалостно перетряхивал кадры, предпочитая насаждать преданных лично ему работников. Не гнушался рукоприкладства. Правда, в экстремальных ситуациях проявлял большую энергию, решительность. Командование и это заметило.

В начале июля 1919 года Мехлиса командируют в Полтавскую группу войск и назначают политкомиссаром З-го боевого участка и 46-й дивизии, в которой он воевал потом до конца Гражданской войны. В его мандате появляются ласкающие честолюбие слова: «Все революционные, военные, гражданские и железнодорожные власти и администрации обязаны оказывать тов. Мехлису всяческое содействие при исполнении возложенных на него обязанностей».

На этой должности Мехлис сменил ушедшего на повышение заведующим политотделом резервных частей 14-й армии И.И. Минца, будущего академика, присяжного историка Великого Октября. Хозяйство, надо признать, досталось новому комиссару плохо отлаженное. В наследство от Минца получены «разгильдяйство и вольница», читаем в телеграмме, направленной из дивизии в политотдел штаба армии. Не лучшим было и положение в дивизии в целом. «Общее состояние частей, в смысле их боеспособности, за исключением 406 полка, было весьма низким, – докладывали в политотдел армии Мехлис и начальник дивизии А.Н. Ленговский, получившие одновременное назначение. – Дивизия отличалась своим партизанским видом, с партизанским в большинстве командным составом и с партизанскими традициями. Политическое состояние частей было ниже всякой критики. В некоторых частях, например, в 410 полку… коммунистом называть себя было рискованно. Большинство военполиткомов частей дивизии, как полков, так и бригад, не на местах». Политотделы и комиссары «влияния на массы не имели и проявить себя в смысле политвоспитания не могли»^[8].

Зная о том, как Мехлис действовал в последующем, можно предположить, что в этой оценке не обошлось без стремления свалить какую-то часть ответственности на предшественника. Но, как показывают документы, низкими боеспособностью и моральным состоянием грешили многие части всей 14-й армии (командующий – А.И. Егоров). Политический комиссар инспекции пехоты при РВС Южного фронта докладывал 17 сентября 1919 года: «Громкие названия бригад и дивизий скрывают за собой низкий мизерный численный состав частей, потерявших в последнее время много убитыми и ранеными, а большею частью дезертировавшими… Немало в рядах армии также разного рода авантюристов, людей без роду и племени, любителей легкой наживы и проч. В боевом отношении все они материал пригодный, но, к сожалению, нравственный облик оставляет желать много лучшего».

Если с высшего комсостава армии, сетовал инспектор, еще как-то взыскивают, то низший не несет никакой ответственности. Командиров среднего звена красноармейцы не уважают, им не повинуются, о каком-либо намеке на дисциплину и речи нет. Аналогично и в боевой обстановке: бойцы приказаний не исполняют, и каждый действует на свой страх и риск. Кто похрабрее – стреляет без конца и куда попало, другие же бросают оружие и стараются скрыться.

«По моему глубокому убеждению, – делал вывод инспектор, – части 14-й армии не представляют собою боеспособной единицы, и потому лучшей мерой был бы вывод всех частей в тыл с заменой их свежими и крепкими частями. В политическом отношении необходимо принятие мер борьбы с дезертирством политработников и с претензиями представителей “советской буржуазии” на привилегированное положение».

Представитель РВС фронта особо коснулся хозяйства Мехлиса: «Немалый процент этой категории (46-я дивизия) – типичные бандиты, громилы, среди них процветает картежная игра на весьма крупные суммы, нередки случаи краж, грабежей, разговаривают они между собой на своем “блатном” жаргоне и проч. (410-й полк). Политическая и просветительная работа среди них крайне затруднительна. По словам заведующего политотделом дивизии, отношение к коммунистам враждебное, и назначаемые в эти части комиссары иногда для спасения жизни принуждены обращаться в бегство»^[9].

Зная такое положение дел, стоит ли удивляться, что 46-я дивизия, отступавшая вместе со всей армией, сдала Полтаву. «Причиной постыдного отступления, – заявлял Мехлис в первом же написанном им по прибытии в дивизию приказе, – является наша неорганизованность, подверженность панике, распространяемой провокаторами и трусами… Мы должны подтянуться все, как командиры, так и красноармейцы. Надо безропотно взять на себя всю тяжесть самой суровой дисциплины».

Тяжесть руки нового комиссара в дивизии почувствовали тут же. Прежде всего, были укреплены политотдел, особый отдел и ревтрибунал, отстранены от должностей командиры и политработники, относительно которых появилось сомнение. Вместо них Лев Захарович назначил проверенных людей. По отношению к «изменникам, шкурникам и трусам» действовал жестко, о чем не преминула напомнить военная печать даже спустя двадцать лет. Автор опубликованной в 1939 году статье под характерным заголовком «Боевые революционные традиции военных комиссаров – великая сила» предложил читателям рассказ воистину в стиле вестерна.

В 406-м полку орудовала «шайка бандитов» во главе с комбатом С. Тот убил командира полка и занял его место. Вмешательство комбрига результата не дало. Тогда в полк приехал Мехлис. В халупе у С. он обнаружил настоящий бандитский притон – пьянка, разгул, полуобнаженные женщины… Не терпящим возражения голосом предложив всем покинуть помещение, политком остался с глазу на глаз с С. Стрельбы не было, уверяет Мехлис. Но за оружие, конечно, хватались, друг другу угрожали. Отдадим должное Льву Захаровичу: прояви он слабость – головы бы ему не сносить. А так С., отступив перед волевым напором комиссара, сдался и даже без конвоя был препровожден в штаб, где его и арестовали.

Сохранившийся в архиве документ – телеграмма Мехлиса в политотдел 14-й армии – позволяет судить, как положение в 406-м полку он видел не в 1939-м, а в 1919 году, и что предпринимал, чтобы срочно поправить дело. В связи с понесенными потерями положение в полку «весьма серьезное», доносил он. Десять политработников «выбиты», командир части в таком моральном состоянии, что руководить не может. Это передается красноармейской массе, в результате один из батальонов отказался занимать боевую позицию. В числе предпринятых срочных мер Мехлис перечислял пополнение маршевой ротой, присылку нескольких лиц комсостава и политработников, а также «подарки папиросами». Спасти положение, настаивал комиссар дивизии, может только направление дополнительного числа политработников специально в этот полк.

С «элементами разложения» он не церемонился – разогнал прежний штаб, отфильтровал парторганизацию. Готовности тут же, на месте, разрешить любой вопрос ему было не занимать. Но оставался ли он при этом комиссаром, умел ли действовать не столько приказом, сколько силой убеждения? Об этом вынуждены были задумываться его начальники. «Мехлис – человек храбрый, способный во время боя внести воодушевление, стремится в опасные места фронта, – так характеризовал его в августе 1919 года политотдел 14-й армии. – Но как политком не имеет политического такта и не знает своих прав и обязанностей»^[10].

Архив донес до нас и еще одну такую аттестацию. Она тем более многозначительна, что, скажем, поощрение Мехлисом телесных наказаний красноармейцев рассматривается в ней отнюдь не как ЧП, а всего лишь как «ненормальность». Хватило нескольких месяцев работы, чтобы в глазах заместителя начальника политотдела армии А.Н. Войтова заработать следующую репутацию: «Тов. Мехлис прежде всего боевой “солдат” и энергичный работник. Отсутствие такта и упрямство значительно уменьшают его достоинства как комиссара, ввиду чего работать с ним тяжело. Политического, “комиссарского” опыта, необходимого комиссару дивизии, у него нет, почему в работе его наблюдаются некоторые ненормальности (культ шомпольной расправы самих красноармейцев над провинившимися товарищами). Тем не менее при всех своих недостатках, можно сказать, что Мехлис по сравнению с комиссарами других дивизий, насколько я их знаю, – удовлетворителен благодаря общему уровню своего развития, энергии и знанию военного дела, а потому, со своей стороны, считаю возможным замену Мехлиса только вполне соответствующим своему назначению комиссаром»^[11].