«Непромокаемым хлебом…»

Непромокаемым хлебом
вылудил блевый глаз
и пошёл прогуляться
на замечательном горизонте
пепетя снял
комнату с дачей и дедушкой
у незнакомых родителей
С общего соглашения
дед
стрелял из поганого ружья
чтобы на площади
передо мной
вставили казённую запятую

<1919–1921>

«дерлигАм дергАмбль дерблЯет…»

дерлигАм дергАмбль дерблЯет
Гахс
ГАм
БЫМ
ЧЁрный ненЕрный гулЯка
карматырЕм
непОпырем
в наших макАшках
БуарлЫк
и нЯня

<1919–1921>

«Рауета́сы Накопо́сники…»

Рауета́сы Накопо́сники
Открыва́ли хря́блую Вяль

Кругоко вы́рные железновоз`ы
Линейные
Лилейные
Флейные
Мо́зы
Нум феризонд феризы
Телепентень
Из по́чек вы́чесал
ГНУ́МЯ
Вот Периво́т Пурпуря́кам
Ы хараба
У хараг

<1919–1921>

«Вори́ти подмышку яблоки…»

Вори́ти подмышку яблоки
Клест не́суя
Всуе и вна́суи
Хиленемо́н марелеху́мный
Овохна́мил мажну́лю
Вляйте мя́мпу в нему́мпе
Пе́мбо и Фе́мбо
Те
Е́МБО
БО.

<1919–1921>

«ЗажгУ свепопА чтоб гАже нЕ было…»

ЗажгУ свепопА чтоб гАже нЕ было
засвечУ
засвежУю
ВЫжую
ВЫхочу
и
Опя́ть
Захочу́
зажгУ` и не бУдет гАже

<1919–1921>

«мокрый апОпель на хрЮмбе…»

мокрый апОпель на хрЮмбе
ры нЕба
гартАнит
автолобОками или Яблоками
на гиппокУровой вазе
посылАя
совсЕм
в непребЕсный СинЕфист
но
нам не извест
но

<1919–1921>

«лежал в столе тросиком…»

лежал в столе тросиком
Мольниал свето пайники
Амбор клюнул мбубое

<1919–1921>

«Драгун…»

Драгун
Дрыгагуны
В нагамели
гуниавель
секудлай
ялкадык
масадык
бу́мбыс
сог
насбор
иманев

<1919–1921>

«Трушпык…»

Трушпык
шторы
надвинулся
насад
Отсут
стут
туц

<1919–1921>

«МенЯлы чумалого мелочи…»

МенЯлы чумалого мелочи
хо́ром из горла Вынули
СкладнЫе сапоги
Удивляют
Один заялал
Другой заплаял
В Нефи́лофи иненьйо губе
АстрахАнские ГЫгны
БалБят
ГормоГОчут
Нереют
Немым пенельзя́

<1919–1921>

«В Африке кафры без парикмахера…»

В Африке кафры без парикмахера
Играют в рафли хироманты
Даже быбы поют
Они учились все умным буквам

<1919–1921>

«Петух мчался нечеловеческими шагами…»

Петух мчался нечеловеческими шагами,
Размахивая уродливо длинными ногами.
А рядом, перебирая слабыми лапками,
Шёл тот, в кого Петух охапками
Бросал невоздержные обвинения,
Образец мирового терпения.

<1920–1921?>

«Я вчера посетил павильон мандарина…»

Я вчера посетил павильон мандарина,
На завтра пригласили меня опять.
Замечательный сад у г-на Фу-Чина,
Там с удовольствием можно гулять.

Там есть пруд с множеством золотых рыбок,
К нему приставлен особый страж.
Язык мандарина приятен, гибок,
Хотя, разумеется, не наш.

Но самое прекрасное – это его поэмы.
Он их пишет и непрочитанные бросает в пруд.
Даже мне не читал: он говорит, что темы,
На которую он пишет, теперь не поймут.

<1920–1921?>

«Молодая София…»

Молодая София
За чашкой кофея
Сидела
И пела.

Не знала
Что я не услышу
Всё тише и тише
Совсем без звуков
На тонкую руку
Опершись

5/I–1921 г. Тифлис

«Дверь трепещет под чьей-то пяткой…»

Дверь трепещет под чьей-то пяткой,
По балкону проехался кулак.
Стучат палкой, машут палаткой,
Хотят пролезть на чердак.

Ко мне торопятся янки:
– Скорей, масса! Скорей!
На ваше имя в NN-ском банке
Миллионы мильонов долларей.

– Разрешите просить Вас, мистер!
– Позвольте и мне просить!
Разговор перерывисто быстер.
Не начата, потеряна нить.

– Господа, я в большом смущенье.
Кто просил у меня интервью?
Станьте в сторону в отдаленье,
Через минуту я вам спою.

Выстраиваются репортёры янки,
А мой старый слуга Морлэй
Напевает: «В NN-ском банке
Миллионы и мильоны рублей».

14/I 1921 Тифлис

«Чаша водки, смешанной с водою…»

Чаша водки, смешанной с водою,
Тёмно-бурый камень, вороно́й, могучий.
Спускаются, взлетают, как стрелы, козодои.
Земли́ крылом касаются, опять летят под тучи.
Цветами усыпаны горные долины.
Мрачные снегами убраны вершины.
Огонь вдохновенья, смешавшись с влагой,
Печень наполняет через край отвагой.
Эй! Хай! Господи! Я бо́льшего не сто́ю.
Мне всего достаточно в подснежниках над кручей.
Чаша водки, смешанной с водою,
Тёмно-бурый камень и бегун могучий.

Тифлис

21/IV 1921

«Врачи меня приговорили к смерти…»

Врачи меня приговорили к смерти
Не верю
Я тёртый калач-самоед
Зверские марки наклею на шею
Рабу и мамахе и всем
(пауза) Крикну (пауза)
Спасайся кто может
Но больше никому ничего
не скажу

Юрий Марр 9/VI/21 Тифлис

«Я каждый вечер…»

Я каждый вечер
от пяти до шести
Презираю наместников
и всё земное
Всё что не мной создано
Вот почему мне весело
Я умный
И даже потолстею.
Хочу
Но когда – неизвестно

Тот же, там же, тогда же

«Как у возлюбленной дверей…»

Как у возлюбленной дверей
В истомно-сладостном пианстве
Я трепетал, узрев Быбрей
Впервые после долгих странствий.

Карету я остановил
И, выйдя, стал с Олафом рядом.
И всё, что только мог, ловил
Своим влюблённо-жадным взглядом.

«Дом Петухов» и ипподром,
Отель «Златую Черепаху»,
«Запретных Удовольствий Дом»,
«Подвал Порочного Монаха».

Объехав Индию, Китай,
Сибирь, Россию всю и Польшу,
Аравию из края в край,
Ну, словом, Мир и даже больше,

Я прошептал, слегка заплакав:
«Всего прекрасней “Добрый Яков”.
Грустя в пути, мой друг Олаф,
Мне думается, был ты прав».

15/VI/1921

Тифлис

«Выступай – Тяп Тяп…»

Выступай – Тяп Тяп
пустынЯ
Третью – Епископ, тьфу
мудштук одиночное
обучение
Гренландия – суппось
Штаны – Паплас
Монах – иску́яуй
Быбы и кафы
и – Гузгань. Бр. кп.
т. I, стр 1283, изд. 917 г.
Гузганьпа
—– чик чик
Приведут имен
Тянь-А-фы
и – Ай
——
Шашлык – молоденце
молоденце Пембонт
цветочные горшки
——
и на крэват
И – Брыкфель
—
Zомба
Унтер – фелеоксоп
—
Тексты – переняжь

<Тифлис 1921>

«Выкрыва́ю брань Буха…»

Выкрыва́ю брань Буха
Кри́каю (пауза) переворо́ты
Пусть прыгают по гарни́зу
Государственных вы́лыбов
Я всё придумаю
Чтобы душой общества приятель
нашего Дворника Лфиф

<Тифлиc 1921>

«По вечерам из ресторанов напомаженные дамы…»

По вечерам из ресторанов напомаженные дамы
Привозили меня в кэбе бесчувственного от любви.
Родственники говорили: «Странно!» Они были упрямы,
Они думали о хлебе, а я о любви.

Ах, эти вечера, рестораны и дамы
И кэбы, в которых так много любви,
И слова иноземные, и яма,
Куда я провалился пьяный от любви.

Касторовые платья и шёлк панталонов,
И сплетание твёрдости с мягкостью любви.
О, как сладко любиться в тиши без поклонов,
Как приятно пианство любви.

21/окт/ст. ст. 1921

Цихэ

«Куѓы́х куѓы́х брак бзи бу…»

Куѓы́х куѓы́х брак бзи бу

Около 20/XI/1921

Цихэ

«Всеблагой Лылыбай…»

Всеблагой Лылыбай
не забыл не покинул и снова
Возник из Одессы
Из бокала станюли
Стальным пятаком
в языке или горле
повсюду
Это жидкий экстаз
Торопитесь немедля примите
Он всё Вам покажет
Даже то что не нужно
Он вежлив
Кулаками заботливо нежно
Откроет неведомо-новое
Он – Лылыбай

<Цихэ 1921?>

Смысл жизни (= Сумери́лья)

Надеваю приличные брюки
и даже без них
Гуляю постольку поскольку приятно
Вынимаю часы
Чтоб отдать
Без ручательства
Сладким солёным и кислым и горьким
Угощаю решительно всех
Пусть завидует Пы́дло
Пу́ки и Ба́ки ему
Я его не касаюсь
и отвечаю отнюдь за себя

<1921?>

«Я подъехал к харчевне, когда был полдень…»

Я подъехал к харчевне, когда был полдень.
На дворе Билль табаком харкал.
Ночью, скажу Вам, здесь воздух холоден,
Днём невыносимо жарко.

– Здорово, – говорю, – Билль! Здравствуй, товарищ!
Не проносил ли свою шляпу?
Что жуёшь? Что, случаем, варишь?
Одним словом, давай лапу.

– Здравствуй, – говорит, – Джордж! Шляпа на месте.
Жую табак. Варю мясо.
Зайдём к Фрэду. Опрокинем вместе
По кружке 100°-ного квасу.

Я поставил под навес, где стояли кони,
Свою лошадь, отпустил ей подпруги
И пошёл в бар. Там сидел Джонни
И Смис и кривой Хьюгги.

Мы выпили все по большому стакану
Сверкающей виски, оранжевой.
Г-н негр играл на фортепиано,
Другой изображал на банджо.

Мы сидели, не знаю, час ли, три ли.
Я напоил лошадь, дал ей корму.
Мы, скажу Вам, столько тогда проглотили,
Что, я думаю, желудки изменили форму.

А виски всё лилось и лилось по стаканам.
Стемнело, и оно стало лиловым.
Я стал думать о той, что за океаном,
Увижу ли её снова.

Заплатил хозяину, поседлал лошадь,
Выехал. Луна уже ползла выше.
Я запел песнь о влюблённом Джоши.
Может быть, она услышит.

Нет, не услышит. Она за океаном.
Не поглажу её рукой грубой.
Не помянет она обо мне пьяном.
Не поцелую пересохшим ртом губы.

Господи, у меня никого нет ближе.
Скажи мне, что она не забыла.
Всё молчит. Птица трель на трель нижет,
И гиена у пути завыла.

<1921?>

Иран
1925

«Как крючник с грузом на плечах…»

Как крючник с грузом на плечах,
Дошёл до пыльной Испагани.
Мне испаганских улиц прах
Милей, чем пудры в Тегеране.
Окружены толпой друзей,
Мы наслаждаемся прохладой
И вереницу жарких дней
В тени проводим за оградой.
Здесь есть и вина и арак,
Мастика носится в кармане,
И вкусный подают коньяк
В резном серебряном стакане.
Здесь для востоковеда рай,
Нет только Чайкина с Ахмедом,
Рыдай же, Юрий Марр, рыдай,
Ты не заменишь их обедом.