«Я трЕТью ШмАмку вЫездил…»

 
Я трЕТью ШмАмку вЫездил
На мундШТУкЕ
ГренлАндских Апмистров
Но мне никтО не поВЕрил
Хотя не хАн Я стАнуСтАну моНАхом
но где ДОСТАНУ вЫшитые сильВЕстрами ШтАнЫ
 

<1919–1920>

«За краНАСной луЖАЙкой…»

 
За краНАСной луЖАЙкой
хребеТАли верБЛЮДы
хобоТОпы
а меня уронИли в РобиАду
зализа́ли руЛАдой
мои рУки
це́пью вцветИли
дерево
и в сЕрдце врЫли космото́мый
БурЫк
 

<1919–1920>

«Сел на кАмень В одной ПОртянке…»

I

 
Сел на кАмень В одной ПОртянке.
Попробовал ЧЕрвякам молиться.
Хотел поехать в ланкаШИр:
Вдруг кыГЫШники впЫкнули
ЦЫЦ
Я и умер
 

II

 
с неба вЫговел центр
А по гозо́нту не своим голосом
Ангелы Ползали слагАя
опять меня
 

III

 
ХалдЫ балДЫ шАндалы
Выросла Борода с Инеем
и я на ней
 

IV

 
Кто то Ысказал: «Три с БОку»
Это ЗАкись АСтролябии
ЗнА каРА ка поРА канчать
 

V

 
и на кравАти
в скучАйных кандаЛАх
я взял и ВЫрос
 

<1919–1920>

«Древото́чный зубу́бен рыга́ет…»

 
Древото́чный зубу́бен рыга́ет
огра́бленным не́грам в ба́льзам
Помашите мне белым платочком:
Я е́ду в Таве́рну с Яма́йскими
Ни́тками
Ве́у
и
Я́у,
Уа́.
В сту́льях по горло мумёртвые
головотрясы послали капсю́лю
в пилю́ле в пыли, попого́н…
Не помо́гут: не мо́гут:
Туги́е у ни́х разгово́ры
А вот
Бу́кл́кы́к
 

<1919–1920>

«Я получил от благодарных иностранцев…»

 
Я получил от благодарных иностранцев
Обратный календарь из бабьей чешуи
В ответ запел собственным голосом.
Хмык Ыхлык ым мыкышка
Яак ВувоАнь
ТЕ не Выпусти
Стой
и всё-таки потерял подарок
 

<1919–1920>

«Алтык Салтык парасы…»

 
Алтык Салтык парасы
он
Захитрил
Чычра вымакал
Черепернь по пропоху
сам ухопоп без прощения
и ездит и ездит от старых к неновым узбекам
в степях
 

<1919–1920>

«Я приду к тебе ночью. Спою серенаду…»

 
Я приду к тебе ночью. Спою серенаду.
Ты не бойся, ангел. Ты будешь рада.
Я своей гитарой усыплю дуэнью.
Твой отец заснёт при тихом пенье.
 
 
А когда заснут, в своей песне
Я спою, что ты всего прелестней,
Что тебе подобной не бывало дамы,
Что влюблёнными будем с тобой всегда мы.
 
 
Говори. Скажи же, что я тебе нужен.
Я друзей оставлю, потеряю ужин.
Я продам тужурку. Куплю гитару,
Чтоб ты ночью слушала графа Марра.
 

Тфл. 13/I/1920

«Я вас люблю своим могучим телом…»

 
Я вас люблю своим могучим телом,
Люблю вас сердцем, вымытым в крови.
Люблю вас тем, что мне вчера напело
О том, кто вы.
 
 
Как я люблю, любили прежде гунны.
Так скиф любил и чёрно-бурый Мавр.
В твоих речах мне слышны та́ра струны
Под щебет да́фера и литавр.
 
 
Ты не придёшь ко мне. Я сам тебя найду.
Звериной поступью тебя не разбужу я.
Я ночью спать не мог. Казалось мне в бреду,
Что я тебя унёс в развалины Чарджуя.
 

5/февр/1920 н. ст.

«Помогите…»

 
Помогите
Назвали чужИм Именем
Ычка дуДЫчка пруНЯсма
СъЕл пою голову
Хо́рам чАвкал
но
В ПортсиГАре
мне скучно
Я не юрИст
 

<1920.9.VI>

«по древесной цене…»

 
по древесной цене
продаётся
Каюк
Заграничная лодка
Босая г
Без колен
Вся в рюмках
С приложением плиткИ
Безличного
Счастья
ЯРАхи
Купите аршин
не хотите
не надо
Другие проглотят
ε
 

<1920.9.VI>

«Белые колпаки, на них повязки…»

 
Белые колпаки, на них повязки.
Один за другим мелькают в пляске,
Блестя ножами и пёстрым нарядом,
Шестнадцать курдов сплочённым рядом.
 
 
В землянке темно. Дымит полено.
В бубен ударяет мальчишка пленный.
У музыканта, наверное, лопнет щека.
В открытую дверь шуршит река.
 
 
«Гей! Гоп!», – кричат. «Гей!», – кричит.
«Гоп!», – кричит старший,
Ногой топает. Платком машет.
Один шаг налево. Два шага вправо.
Вокруг землянки идёт орава.
 
 
Обходят землянку под визг дудука.
А за дверью дьяволы без шума, без стука
Собрались и смотрят, как в пёстрых платьях
Танцуют ночью их земные братья.
 
 
«Гей! Гоп!», – кричат. «Гей!», – кричит.
«Гоп!», – кричит старший.
Словно голодные, стучат патронташи.
Один за другим мелькают в пляске
Белые колпаки, а на них повязки.
 

Тифлис 13/VI/1920

«Я сафьянные надену ноговицы…»

 
Я сафьянные надену ноговицы,
Подвяжу я голенища ремешком.
Словно суслик мягколапый, словно птица,
Подкрадусь к тебе сегодня вечерком.
 
 
Я усядусь, будто барин, на постели,
Буду стаскивать нагайку я с руки
И спокойно буду ждать, чтоб заблестели
В глубине твоих глазёнок огоньки.
 
 
Буду губ я ждать покорных, нежных, пряных.
Буду ласки ждать, крутя упрямо ус.
И тогда, забыв о лесе и полянах,
Я в уста твои безвольные вопьюсь.
 
 
Ну так жди меня, души моей царица,
Подведи свои ресницы угольком,
Я сафьянные надену ноговицы
И приду к тебе сегодня вечерком.
 

Нар лето 1920

«Волки, мыши, гиены…»

 
Волки, мыши, гиены,
Собаки болотные, медведи,
Красные лебеди, шакалы —
Все, от червяка до верблюда,
Потянулись на мою свадьбу
На опушку пихтового леса.
А там собрались уже гости:
Чёрные рабы-нубийцы
И рабы из долины Пуну,
Охотники, одетые в шкуры,
Приморские воры и убийцы
И голодные бродяги без одежды.
Были там певцы и певицы,
Музыканты, искусные танцоры,
И длинноволосый чужеземец
Привёз учёную обезьяну
Владыки подземного мира.
Были чёрные мохнатые люди,
Ангелы, пророки, святые —
Словом, всё, что живёт и дышит
Или что когда-нибудь дышало.
Всё было на моей свадьбе,
Всем я роздал по подарку,
А тебе, моя невеста, у меня ничего не осталось.
 

Авчалы 28/VII/1920

«Когда я услышу звенящие струны…»

 
Когда я услышу звенящие струны
Застольных песен
Свободных греков
И клич их военный
Услышу когда я?
 
 
Когда услышу у рек Вавилона
О милой отчизне
Пленённых евреев
И нощно и денно
 
 
Когда я услышу со стогн Ирана
Гибкие переливы
Хафиза, Руде́ки
Их мерную душу
Услышу когда я?
 
 
Когда я услышу свой собственный голос
Своё дыханье
В раскатах хора
Где Они хористы
Услышу когда я?
 

Тифлис 13/IX/1920

«На двадцать седьмой ступени…»

 
На двадцать седьмой ступени
Я вспомнил, что Ты еси.
Непонятные и неясные тени
Помаячили передо мной в выси.
 
 
Отвори мне, Владыка, двери,
Чтоб тебя я увидеть смог.
Я не верил, но теперь я верю
В смирении у твоих ног.
 
 
От грехов в нарывах моя кожа.
Омерзительней меня нет.
Но ты смилуйся надо мной, Боже,
Открой передо мной свет.
 
 
Чтоб я смог к Тебе возвратиться,
Слышать Тебя, Тебя вдыхать,
Видеть снова все Твои лица,
Возлюбленная моя Мать.
 
 
Я был Князем ночи
И твоим невольником был.
Ты сам закрыл мои очи,
И я всё забыл.
 
 
Дай мне, Господи, мерзкому, дай мне
Вечную память о тебе на час,
Чтоб я ангелом или камнем
Славословил Тебя в нас.
 

Воскр. 3 октября / Тифлис 1920

«Люблю я, люблю очень…»

 
Люблю я, люблю очень,
Я очень её люблю.
Днём люблю её, ночью.
И ночью её люблю.
 
 
Она лежала со мной на солнце,
Слушала шум реки.
Она глядела в оконце
В ответ на мои свистки.
 
 
На улице, дома, в трамвае,
Я всюду её любил.
Жил я, всюду её ожидая.
Каждый шаг её был мне мил.
 
 
И теперь, когда я её не вижу,
Когда, брошенный, думаю о ней,
Я вижу, мне никого нет ближе,
Я никого не любил нежней.
 
 
Ах, люблю я, люблю очень,
Её я очень люблю.
Днём люблю её. Днём и ночью.
И ночью её люблю.
 

6 окт. 1920

Тифлис

«Широкая грудь пустыни…»

 
Широкая грудь пустыни.
За жизнь её не исцелуешь.
А солнце целует и смотрит
И опять глядит и целует.
Вот с востока идут верблюды,
И с юга тянутся люди,
На севере караван показался,
С запада качаются паланкины.
Почему же не звенят колокольцы?
Почему не поёт вожатый?
Почему не рявкают верблюды?
Поражают кони копытом землю,
Беззвучно ступают верблюды,
Пешеход ногами перебирает.
Почему же ничего не слышно?
Почему они ни направо,
Ни назад, ни налево не смотрят,
А глядят впереди перед собою?
И почему они шага не замедлят?
Ах, зачем им эти крики да песни?
На что им перезвон колокольцев?
Не нужна им ни вода, ни стоянка.
Идут они все в Город Мёртвых.
Не такие они там песни услышат.
Там звенят колокола, не колокольцы.
И вода там течёт получше нашей.
А солнце глядит и целует
И опять целует и смотрит
На широкую грудь пустыни.
Ах, за жизнь её не исцелуешь!
За семь жизней её не исходишь
И никогда не узнаешь,
Где лежит этот Город.
 

Е.П.

Тифлис

17/X 1920

«Я в храмах написал умышл<енно>…»

 
Я в храмах написал умышл<енно>
14 000 канцон.
С неба на меня Кто-то лишний
Упал с раздавленным лицом.
 
 
Я хотел заснуть в шелесте
Недоеденных Богом нот,
А он во мне, в горле, в челюсти,
В языке спрятался, мной поёт.
 

<1919–1921>

«В черАмне кОлокол ВлИли…»

 
В черАмне кОлокол ВлИли
вБРЮхо
ЗенИт рукоЯтка СокАта
ВарАввы не ВЫ
яоДИн
я ГРУмы яГАмы яМАйка
не БОг
помолИма
но я не хоЧУ
 

<1919–1921>

«Мой Ат ахорЕт…»

 
Мой Ат ахорЕт
Сарацин цареВАка
В невОлеса думал
окнО
и ЧОтки коТОрых
люБОвь
не каСАйся
я САк
 

<1919–1921>

не каСАйся менЯ

«Я гол как шиш…»

 
Я гол как шиш
Невыкусишь
меня и не проглотиши
На небе звёзды и луна
Я чашу жизни пью до дна
мне всё равно
но
мой партнёр – верблюд
Творящий блуд
одетый в брюки
Все штуки
он знает и умеет показать
В презренном шутовском наряде
Он отдаётся спереди и сзади
А я о Господи грешу
и чуть дышу
туда куда не следует
 

<1919–1921>

Бырвыри

 
пом
Гаскузен на пристань
несёт аахальный брюкет
и священный желудок
пусть помолится Богу
но нам известно
он женат на невесте
име<е>т 14 пяток
и хочет все бочки бырв<ыри>
преподать
 
 
Бугазаки выр
 

<1919–1921>