Гнойник

Смельчак – это тот, кто не боится сказать дьяволу в лицо, что он дьявол.

Джейс Гарфилд

1.

«Тень кругом, а все равно жарко», – Катя устало выдохнула и непроизвольно рванула ворот простенького ситцевого сарафана, – «а пить-то как хочется».

Тщетно пытаясь приметить хоть какое-то подобие тропинки, иного следа присутствия человека, она с опаской обвела взглядом мрачные заросли нависающей, довлеющей чащи. Странно, но обильная зелень густых крон казалась эфемерной, далекой. На первый план выходили серо-сизые тона поросших плесенью и лишайником влажных древесных стволов, казавшихся единым неуступчивым телом бесконечного леса, живого, неприветливого, пугающего.

– Вот же ж! – досадливо зашипев, девочка хлопнула ладошкой по плечу, брезгливо взглянув на размазанный по коже хитиново-кровавый след. Да, от крупных желтых лесные комары не было спасу, злые, настойчивые, неотвязные, они мучили, пожалуй, посильнее подступающей жажды. – Сколько можно?!

Вот уже битых два часа Катя плутала по нехоженым зарослям, лишенным малейшего намека на присутствие какой-либо живности (за исключением неотступных кровососов), даже птичьего пения не слыхать. Только сплошная масса леса. И чем дальше, тем сильнее дремучая чаща напоминала сказочные заросли из фильмов-сказок Роу: толстенные корявые древесные стволы деформированы, изломаны, словно скручены колдовскими корчами.

«Заблудилась», – какое заурядное, но зловещее слово. Двенадцатилетний ребенок и представить не мог, насколько это страшно, выматывающе и… грязно. Иной взрослый уже запаниковал бы, потерял надежду, сдался, но девочку спасал ее возраст, точнее – неиссякаемый оптимизм и светлая вера в чудо, так присущие детям. «Все закончится хорошо. Я обязательно выберусь» – этот девиз, повторяемый многократно, был тем непотопляемым плотом, что держал ее сознание на плаву, не допуская и мысли о возможной неудаче.

– Ой, там вроде бы прогалинка, – бросив взгляд в направлении орешника, казавшегося чуть светлее остальной растительной массы, она рванула вперед.

Как трудно идти. Путь преграждают упавшие мертвые стволы, отдающие кисловатым прением. Маленькие, сплошь изодранные ноги в промокших кедах с трудом перешагивают препятствия. Все ближе, ближе…

– Н-да… – разочарованно выдохнула странница, продравшись, наконец, на относительно свободное место, настолько маленькое, что и поляной-то можно было назвать с большой натяжкой.

И вот что необычно: не было ощущения облегчения, которое должен испытывать человек, вышедший (хоть и временно) из чаши на свободное пространство. Напротив, каждая пядь этой странной проплешины казалась зловещей, неправильной. Даже спертый тяжелый воздух тут, казалось, источал затаенную, напряженную, словно сжатая пружина угрозу.

Бежать? Не получится. Будто попавшись в приготовленную ловушку, заплутавшая почувствовала вдруг, как последние остатки энергии покидают ее маленькое измученное тело.

– А, плевать! Мне нужен отдых, – крякнув от изнеможения, девочка устало присела на относительно сухую, усыпанную хвоей кочку, и обнаружила с облегчением, что занудные неотвязные комары вдруг отступили, словно убоявшись этого странного места.

Что теперь, куда дальше?

Шумное свистящее дыхание, блуждающий взгляд шьет пространство, в голове – ни единой мысли…

И вдруг…

Неторопливое движение на дальнем крае открытого места. Гибкие кусты лещины услужливо раздвигаются, пропуская в центр импровизированной арены нечто… невозможное…

Чудище, огромное, метра 4 в высоту. Туловище – темная трапеция полусгнившей дубовой колоды, опирающееся на пару коротких скрипучих обрубков сухого вяза, заменяющих ноги, верхние конечности – удивительно шустрые гибкие лианы дикого винограда, заканчивающиеся цепкими пальцами-усиками. Но самой «выдающейся» частью нежданного пришельца была его аморфная башка, представленная огромным (больше метра вширь) колючим массивом муравейника, покрытого сплошным слоем суетливых быстрых ярко-оранжевых насекомых, находящихся в постоянном движении. И ни глаз, ни иных признаков лица, только до рвоты омерзительная хаотично струящаяся живая рыжая масса.

– Охх! – судорожно икнув в смятении, девочка, будто загипнотизированная, не могла оторвать взгляда от монстра, в момент понимая, что ЭТО она уже не забудет никогда (хоть и хотела бы), до самого конца.

Сил удивляться не было. Катя поняла вдруг, что происходящее ее совершенно не пугает лишь потому, что бояться-то дальше уже некуда: ее подсознание уже давно поняло, приняло весь этот нескончаемый лес за одну большую зону чуждой аномалии, вот тогда и пришел страх, а сейчас… его шкала просто закончилась, предел.

Внезапно осененная новым открытием, странница вдруг почувствовала, нет – приняла, как непреложную истину: стоящая рядом тварь – само воплощение этой противоестественной бесконечной чащи, извращенная ипостась извращенного леса, божество растительной клоаки.

Первая растерянность прошла удивительно быстро, на смену ей неожиданно вспыхнул в груди огонек безрассудной иррациональной отваги. Разлепив пересохшие губы, она пискнула:

– Кто ты?

– Ззогн, – звук голоса незнакомца напоминал скрежет сухих сучьев.

– Ты и эти места… Вы вместе?

– Я хозяин леса, его душа.

«А может это мой шанс?» – ошалев от собственной смелости, путница выпалила с решимостью отчаяния:

– Я заблудилась. Ты можешь помочь мне?

Внутри гиганта что-то нехорошо хрустнуло, он коротко хрипнул и заметно покачнулся.

«С ним что-то не так», – Катя опустила взгляд, стараясь не показывать своих чувств, – «может болен?»

Лесовик, тем временем, вновь подал голос:

– Могу пособить, но не задаром.

– Что ты хочешь?

– Желание?

– Чего?

Собеседника снова шатнуло, и он, издавая рвущий душу скрип, присел прямо на жухлую траву. Его речь стала глуше, вкрадчивее:

– Я спасу тебя, ты вернешься домой, очень скоро. Но жди. Скоро я оглашу свою волю, и ты исполнишь ее.

– Что?! А если ты потребуешь…

– Не блажи. Я запрошу невысокую цену, ту, что тебе вполне по силам. И еще: тебе это не принесет никакого вреда, обещаю.

– Не нравится мне это, – голос странницы стал тверже, – похоже на обман.

– Чего? – дух леса протяжно хмыкнул. – Хотел бы обмануть – так и сделал бы, но я честно предупреждаю о цене за спасение.

– А если я сама выберусь?

Чудище ритмично затряслось, издавая хлюпающие звуки, которые, при определенной доле фантазии можно было принять за смех:

– Без моей воли чаща тебя не отпустит, уж поверь.

– Ах, вот как?! – голос девчонки сорвался от возмущения. – Выходит, ты намеренно не выпускаешь меня, принуждая к этому договору! Нечестно! Это же… шантаж!

– Так и есть. Я и не корчил из себя ангела. Не трепыхайся, человече. У тебя два пути: или сгинуть здесь, причем, очень мучительно, или принять мое расположение и… условие. Повторяю: тебе это ничем не грозит. Ззогн всегда держит слово. Решай!

«Вот же коряга трухлявая! Сам же заманил, заморочил, а теперь спасителя из себя корчит», – девчонка попыталась погасить гнев, привести мысли в порядок. – «Главный вопрос: что он потребует потом?».

Длинная молчаливая пауза…

Катя оглядывается на темные дремучие заросли, и вдруг понимает: вопроса «что же делать?» не стоит, все уже решено. Она либо погибнет в этих лихих местах, либо… пойдет на сделку. Выбор очевиден.

«Да-а, попала ты, подруга»…

Зло, не по-детски сплюнув, она выдавила:

– Хорошо, я согласна.

– Разумно. Иного и не ждал.

– Показывай путь.

Лесовик повелительно воздел лапу и тут же заросли справа от заплутавшей расступились, обнажив едва заметную прямую тропку:

– Ступай туда. Вскоре встретишь Синего. Он тебя проводит.

И откуда силы взялись? Не отвлекаясь более на разговоры, девочка чуть ли не бегом припустила по указанному пути.

В отсутствии многочисленных лесных препятствий шагалось легко, весело, да и тропка с каждой минутой становилась все шире…

– Боже! – Приметив под поросшим мхом валуном лесной родник, Катя прильнула губами к чистейшей живой влаге и пила, пила… Никогда процесс утоления жажды не казался ей таким до дрожи восхитительным.

Дальнейший путь показался совсем легким. Уже минут через пять лес стал заметно редеть, а еще через минуту путешественница увидела небольшую избушку, притулившуюся под сенью огромного раскидистого ясеня.

– Эй, есть кто? – Катя робко поскреблась в узкую дощатую дверь.

– Ага, – в проеме показался тощий парнишка лет пятнадцати: курносый веснушчатый нос, лохматые волосы цвета соломы и широкая приветливая улыбка, – ух… человек?

– Ну да, кто ж еще. Погоди, а ты сам не…

– Не суть, – хозяин сверкнул на нее синим взглядом, нервно хохотнул и церемонно шагнул в сторону, освобождая проход, – че в дверях застряла? Проходи. Голодная, поди?

– Еще бы!

– Меня Водимам звать.

– Может – Вадимом?

– Не, именно через «о», от слова «вода». Ладно, присядь пока, ща я накрою чего-нибудь.

Катя заворожено смотрела, как на простеньком деревянном столе без скатерти появляются исходящая паром отварная картошка, приправленная зеленью и маслицем, тонко нарезанное сало, блюдо только что поджаренных карасиков, душистый ржаной хлеб и запотевший графин ледяного кваса.

– Налетай!

Не заставляя себя просить дважды, девчонка с аппетитом набросилась на стряпню. Ух и оголодала она! Простая неказистая еда казалась пищей небожителей.

Паренек, почти не ел, больше пялился на неожиданную гостью, продолжая лучисто улыбаться:

– Да не торопись ты, еда не убежит. Осторожно, с рыбой, не подавись.

Десять минут, и на столе осталась только горбушка хлеба, да кости водоплавающих.

– Уфф, спасибо вам… гм… тебе.

– На здоровье. Ты как забрела-то сюда?

– Ты – Синий?

– Да. Это мое второе имя.

– Странное. Откуда оно?

– Этот цвет – символ стихии воды.

– Воды? А причем она…

– Скоро узнаешь, – подросток не отводил взгляда от гостьи, – ты так и не ответила: как попала в это место?

– Лесовик указал.

– Лесовик?

– Ну… как же… а, Ззогн, так он представился.

– Ахх, вот как… Желание обещала? – заметно помрачневший Водим не спрашивал – утверждал.

– Ага.

– Похоже, влипла ты, сестренка.

– Да уж смекнула, не дура. Вопрос: как теперь выпутываться.

– Да никак, – голос парня стал глуше, протяжнее, – если дала слово ему, назад пути нет, придется выполнить, иначе…

– Что?

– Проклятие, на весь род, а это куда хуже.

Девочка вздохнула, слегка подалась вперед и шепнула еле слышно:

– А ты знаешь, что он попросит?

– Знаю. Ему всегда нужно только одно. Но тебе не стоит слышать об этом, до поры.

– Мамочки. Ты меня пугаешь.

Собеседник хохотнул:

– Монстра лесного не устрашилась, а меня…

– Там не до страху было.

– Эт точно. Ну что ж, – хозяин решительно поднялся со скамьи, – если вопросов больше нет…

– Есть.

– Глаголь.

– Ты же – не человек, как и он. Кто вы друг другу?

– Нуу… – блондинистый юноша подошел к бадье с питьевой водой и провел ладонью сверху. Крупная, жемчужно опалесцирующая капля воды, размером с кулак, оторвалась от бликующей глади и зависла в воздухе. – Я, гм… как бы доходчивее… воплощение, дух этой стихии, местного масштаба. В любом лесу есть во́ды: родники, ручьи, речушки, небольшие озерца, болота, наконец, вот это все – моя вотчина, во влаге этих мест я полный хозяин, но только там. Ну а чаща… ты уже поняла, кто там правит. А поскольку во́ды эти – часть леса, в этой паре Ззогн – главный. Я как бы его, м-м… пасынок.

– Как так? Он же… от него мурашки по коже, с ним что-то не так, это даже мне понятно. А ты… ты – тоже?

– Ну, спасибо за оценку. Вода всегда чистая, усвой. А вот леса всякие бывают, этот, например, он другой… ты не поймешь.

– А ты не пробовал бороться, изменить это?

Водим хихикнул, хотя в глазах плескалась тоска:

– Дурашка. Эта система в равновесии. Да и не в моих силах лезть в чужую епархию, как и не в его власти вмешиваться в мои дела. Мы – как вода и масло, не смешиваемся и не подконтрольны друг другу, но моя стихия течет на его территории, увы.

– И что теперь?

В который раз юноша лучисто улыбнулся:

– А вот созреешь – поговорим.

– Чего?

Собеседник вдруг подался вперед и цепко поймал взгляд девочки, да так, что ей не по себе стало:

– Я вижу в тебе то, чего не заметил мой отчим (не до того ему было). Ты – особенная, то зерно, из которого, ежели так сложится, вырастет дикая роза… усеянная шипами, опасный цветочек… Я многое могу поведать тебе, подсказать, направить… Но это будет только в том случае, если ты изменишься, в нужную сторону. Время покажет. Ну а когда ты… почувствуешь нечто – зови. На этот случай держи это, – он протянул девушке серебряную фигурку рыбки, слегка напоминающую блесну, – когда придет время, сожми ее в ладони, над водой и призови меня.

– Спасибо.

– Ну а теперь пора. Родители твои, поди, все на нервах. Идем, укажу путь в деревню…

2.

«Ох, боженьки… Ну и денек выдался, самый тяжелый в жизни, однозначно», – Катя окинула усталым взглядом спальню, сладко потянулась в постели и подтянула край одеяла под самый подбородок. – «Как же хорошо дома! А родители, бабушка, извелись все, бедненькие».

Слава Богу, что все позади.

Позади? Измочаленный морально и физически, переживший полнейшую чертовщину ребенок действительно верил в это.

Странно устроен человек. Порой, очень редко, он встречается с чем-то запредельным, несовместимым с реальностью и поэтому пугающим десятикратно. И конечно, он верит собственным глазам, слуху, принимает потустороннее, как факт, поскольку понимает вдруг простую истину: то, чего в принципе не может быть и то, что не имеет права на существование – не одно и то же. Тут речь не о мировоззрении, а о выживании. Но вот что удивительно: стоит везунчику удачно пережить это и вернуться в до дрожи родные домашние условия, к теплому очагу и любящим людям, тут же все переворачивается с ног на голову. То, что казалось ужасающим до изморози в сердце, неправильным, невозможным, но реальным, вдруг стремительно тускнеет, отдаляется, вытесняется в подсознание, а со временем (если повезет) и вовсе забывается, воспринимается, как один из череды ночных кошмаров. Такова природа мозга человеческого, подобная реакция – не трусость, а самозащита сознания.

Такую метаморфозу восприятия пережила и Катя, к ночи она уже почти не помнила (точнее – не желала помнить) произошедшего. Так, легкий тревожный зуд где-то там, далеко, в потаенных закоулках памяти.

Тепло, уютно, как же сладко…

Веки смыкаются, в черепе приятный звон. Сон ватным одеялом накрывает все ее естество, он легкий, как облако, но какой же тяжелый, не избавиться. Да и не хочется.

Вперед, в пучину…

Чарующий перламутровый свет полной луны льется сквозь не зашторенное окно. Этот ирреальный ртутный газ заполняет все пространство комнаты, превращая знакомые предметы в их иррациональные искаженные копии. На какой-то час мир, сжатый до размеров ее спальни, меняется полностью. Материи нет, только иллюзии, зыбкие, сладкие, лживые…

Она лениво щурится, не понимая, сон ли это или все происходит наяву. Да и какая разница? В этом блаженном состоянии дурманящей апатии ей плевать на происходящее.

Движение слева, на полу. Она скашивает глаза, всматриваясь.

Муравей, бодро волочит хвоинку. Вот еще один, с обломком соломинки наперевес. Боже, да их тут тысячи, и каждый что-то тащит. Движения членистоногой команды целенаправленны, скоординированы.

С легким удивлением девочка наблюдает, как неестественно быстро растет горка в дальнем углу комнаты, стремительно превращаясь в… Муравейник!

Минута, другая, и сооружение готово. Его неповторимая уродливая форма, размер, обилие насекомых неестественного оранжевого цвета, различимого даже при лунном свете… Все это знакомо до жути.

– О, Господи! – сонной одури как не бывало, она пружиной подскакивает на кровати, касаясь босыми ступнями холодного пола.

Память полностью, до последней мелочи, возвращается к несчастной.

– Т-ты!

И тот же приглушенный скрипучий голос:

– Не ори так, родных разбудишь.

Катя захлебывается, захлестываемая несочетаемой смесью паники, ярости и омерзения.

«Нет, надо взять себя в руки», – девочка делает внутреннее усилие, давя эмоции. – «Спокойно. Тут я хозяйка, вне леса он не имеет силы. Пришел, как проситель, не более, за обещанным…»

Получилось! Сейчас она полностью контролирует себя, голова ясная, холодная, ни тени страха. Голос ровный, с легкими нотками неприязни: