Саша приложился к горлышку и сделал пару глотков. Да это же коньяк, причем из дорогих, выдержанных! На языке осталось тонкое послевкусие. Саша сделал еще пару глотков. Неплохо! Он убрал фляжку в карман. Потом снял свои пропотевшие сапоги, носки, протертые на пятках до дыр, закинул их подальше и с удовольствием надел трофейные. О, другое дело! Помыться бы еще и побриться. Но побриться – в первую очередь.

Полицаи набирались из местных, те на службу бритые ходили и в начищенных сапогах. Немцы во всем требовали порядка. Поэтому недельная щетина подозрение вызовет.

Бритвенный прибор и мыльце в ранце были – вода нужна. Но ни речки рядом, ни ручейка. Подосадовал Саша и решил идти на станцию так, небритым. Закинул ранец за спину и бодрым шагом, по тропинке вдоль железной дороги направился к станции. Чего ему скрываться? Он шуцман, представитель властей, пусть его боятся и ненавидят.

У входной стрелки стоял немецкий часовой. Он покосился на Сашу, но ничего не сказал и остановить не попытался – повязка на рукаве сыграла свою роль.

Только миновав часового, Саша понял, что он напряжен, нервы, как струны натянуты, а во рту сухо. «Что-то ты, Саня, волнуешься! Как будто немцев не видел», – укорил он себя. Потом понял – ему не немцев бояться на этой станции надо, а полицаев. При станции – небольшое село, жители друг друга в лицо знают – так же, как и полицаев. Да и в полицейском участке их не может быть много. Потому надо ему отсюда уносить ноги, и как можно быстрее.

Но он не успел. На небольшую площадь перед станционным зданием, которое и вокзалом назвать язык бы не повернулся из-за его малых размеров, выкатился мотоцикл с коляской. Из коляски выбрался молодой – лет двадцати пяти – немец в запыленном мундире. Увидев Сашу, он махнул ему рукой, подзывая.

– Ком!

Саша подбежал и вытянулся по стойке «смирно».

– Шуцман?

– Яволь, герр офицер!

– Аусвайс!

Саша достал из кармана бумагу и протянул офицеру. Он попытался прочитать, однако текст был на русском языке – откуда в полицейской управе возьмутся люди, знающие немецкий язык или пишущая машинка с немецким шрифтом? Но немец смог прочитать знакомое слово «шуцман» и увидел печать. Он вернул Саше бумагу и направился к мотоциклу.

– Ком!

Саша пошел за ним.

Немец уселся в коляску и показал Саше на заднее сиденье.

Делать нечего, назвался груздем – полезай в кузов. Саша уселся за водителем. Мотоцикл тронулся.

«Черт, вот ведь вляпался! Куда меня везут? Может, пока не поздно, достать пистолетик да в голову стрельнуть обоим?» – Мысли в голове у Саши метались самые разные.

Но он решил подождать. Все-таки по селу едут, выстрелит он – и погоню за ним быстро организуют.

Они выехали на окраину села. На земле сидели наши пленные красноармейцы – человек пятьдесят, а может быть, и поболее. Около них стоял долговязый рыжий молодой немец в очках, на его плече висел карабин. Явно из тыловых, скорее всего – из нестроевых.

Мотоциклист подкатил к нему. Офицер лихо выскочил из коляски. Слез с сиденья и Саша.

Офицер что-то быстро залопотал солдату, а может, судя по нашивкам на рукаве – и ефрейтору. Потом повернулся к Саше.

– Конвой, марширен! Ферштеен зи?

– Яволь, герр офицер!

Офицер кивнул, довольный тем, что полицай его понял, и крикнул:

– Ауфштейн!

Пленные начали медленно подниматься. Кто в гимнастерке, кто в одной нательной рубахе, единицы в сапогах, большинство – в ботинках с обмотками; кто-то и вовсе босиком. Лица обросли щетиной – недельной, а то поболее давности. Глаза потухшие, апатичные.

Саша понял, что пленных поведут в какой-то сборный лагерь, а его немец привлек для сопровождения, для конвоя. Все-таки одного немецкого солдата для полусотни пленных было мало.

– Строиться в колонну по четыре! – крикнул Саша, демонстрируя перед офицером усердие в службе. Офицер кивнул довольно.

Солдат вышел вперед колонны, Саша пристроился сзади. Солдат молчал, видимо, не зная русского языка. Саша крикнул:

– Колонна, вперед – марш!

Пленные нестройно зашагали. Офицер постоял несколько минут, потом запрыгнул в коляску, и мотоцикл запылил по дороге. Куда они идут и сколько до лагеря, Саша не знал. Скорее всего, к вечеру дойдут.

На него обернулся красноармеец из последней шеренги.

– У, сука! Немцам продался!

– Шагай!

– Наши придут – повесят тебя на дереве, как собаку!

Пленный зло сверкал глазами.

– Еще раз рот откроешь – пристрелю! – пообещал Саша.

Боец был без гимнастерки и обут в сапоги. Саша сообразил – наверное, офицер. Гимнастерку сбросил, чтобы немцы по петлицам звание его не определили. А может, и политрук. У них на рукаве гимнастерки красные суконные звезды были нашиты. Немцы их в плен не брали – расстреливали на месте, как евреев и цыган.

Остальные пленные брели молча, берегли силы. А скорее всего, смирились со своей участью. Да и куда бежать? Они в немецком тылу, для них война с ее ужасами уже закончилась.

Но так думали не все.

Тот пленный, который грозился Саше, периодически оборачивался и крутил головой по сторонам. Он явно хотел дать деру и ждал удобного случая.

Саша приотстал от колонны метров на пять-семь. Чего доброго, пленный неожиданно кинется на него да камешком по башке угостит. Быть искалеченным или убитым своим же красноармейцем, пусть и пленным, не хотелось.

Слева и справа потянулись деревья, а еще через полчаса жиденький лесок перешел в густые заросли.

Пленный еще раз обернулся, и Саша, неожиданно для себя, махнул ему рукой, показывая на кусты. Пленный секунду-другую раздумывал – а может, полицай специально его провоцирует, чтобы застрелить при попытке к бегству? Но потом решился: приотстал от колонны на шаг и метнулся за деревья. Саша сделал вид, что не заметил. Проявляя рвение, прикрикнул:

– Подтянись, не отставай!

Они шли часа три, потом немец скомандовал привал. Пленные обессиленно повалились на землю.

Саша присел на камень у дороги. Если бы пленные побежали в лес все вместе, он бы застрелил немца и ушел с ними. Но убежал только один человек, в ком силен был дух свободы, кто хотел продолжать исполнять свой воинский долг до конца. Можно бороться с немцами и в тылу, а можно попробовать перейти к своим через линию фронта. Вот только неизвестно, как свои примут.

После привала шли еще часа два. По дороге им встретился небольшой деревянный мост через узенькую речушку. Пленные бросились к реке и стали жадно пить. Видимо, никто не удосужился их накормить и напоить.

Немец смотрел на пленных безразлично, даже с презрением.

– Швайне, – только и промолвил он.

Люди напились вдоволь. У кого сохранились фляжки, наполнили их, и колонна двинулась дальше. В принципе, Саше было все равно, куда идти – в немецкий тыл или к линии фронта. Воевать можно везде и везде наносить немцам урон. В их тылу даже сподручнее. На передовой или в ближнем немецком тылу войск много, особо не разгуляешься – сами солдаты настороже и воинская выучка у них на высоте.

В тылу же немцы в расслабленном состоянии, удара не ожидают. Воинских подразделений мало, только тыловые части – пока еще немногочисленные – да полицаи. Быстро немцы набрали штат полицейских; недели после оккупации не прошло, а уже полицию создали, управы в селах и городах, на столбах и заборах объявления повесили. Читал как-то Саша такое. За саботаж – расстрел, за хождение в ночное время без пропуска – расстрел, за хранение оружия или укрывательство красноармейцев – расстрел… Пунктов много, а наказание одно – смерть.

По деревням и селам стали ездить немецкие команды – реквизировали у местных жителей продукты для армии. Забирали скот, зерно, сало – продукты длительного хранения или предназначенные для переработки. И работать обязали тех, кто обеспечивал жизнедеятельность городов – водокачки, больницы, пищевые предприятия. Ну а железнодорожников – в первую очередь. Колею-то не успели перешить – с советской широкой на немецкую узкую. И паровозы ходили с русскими бригадами под немецким надзором.

К вечеру колонну пленных довели до сборного лагеря. Правда, «лагерь» – слишком громко сказано. Огородили кусок поля колючей проволокой, и все пленные сидели и лежали на голой земле.

Немецкий солдат, который шел впереди колонны, зашел в сарай, служивший немцам комендатурой, и вынес Саше буханку черного хлеба и две пачки сигарет.

– Битте!

– Данке шеен, – выскочило у Саши откуда-то из глубины памяти.

Солдат махнул рукой – свободен, мол.

Саша уложил хлеб в ранец, а сигареты оставил в руке. Когда солдат ушел, он зашвырнул их за колючую проволоку. К сигаретам тут же бросились пленные.

Саша решил было бросить за «колючку» полбуханки хлеба, но из сарая вышел фельдфебель и уставился на Сашу. И он решил уходить – не стоило привлекать к себе внимание.

Перво-наперво пора узнать, где он находится. Недалеко виднелись избы, туда он и направился.

На лавочке возле избы сидел дед.

– Дедушка, добрый день! – поприветствовал его Саша.

– И тебе доброго здоровьица, – поднял на него подслеповатые глаза дед.

– Не подскажете, как село называется?

– Не село у нас – деревня, Верещагино прозывается.

– Это где же? Не слыхал никогда.

– Аккурат посредине между Ярцево и Смоленском.

– Вот спасибо! – обрадовался Саша и зашагал по грунтовке.

Зайдя в лес, он расположился на поляне. Надо было поесть и обдумать положение. Можно идти к Вязьме, попытаться пробиться к нашим частям – в этом районе серьезные бои идут. Как Саша помнил из истории, большая часть наших войск будет пленена немцами или уничтожена, и лишь небольшому количеству удастся прорваться к своим.

А что делать в окружении ему, подготовленному диверсанту? Патронов мало, оперативного простора для действий нет. Пожалуй, этот вариант не годится. Второй вариант: попытаться обойти «котел» и перейти линию фронта, выйти к своим. Только не получалось у него как-то с нашими вместе воевать. То в фильтрационный лагерь НКВД попадет, то у ополченцев едва не расстреляют. Нет, надо оставаться в немецком тылу. Здесь есть простор для действий, для диверсанта – самое то что надо. И урон немцам он нанесет не меньший, а то и больший, чем если бы он воевал в пехоте. Ведь он не летчик, не танкист, ему не нужна техника, снабжение горючим, базы. Еще бы крышу над головой найти – в самом прямом смысле слова. На носу осень, скоро начнутся дожди и холода, да и кушать хочется. У немцев он всегда может разжиться трофейными консервами. С голода не помрет, но сколько можно продержаться на консервах? Хочется и горяченького – того же супчика, картошечки отварной, хлеба, а не галет немецких. Неплохо было бы найти партизан или группу красноармейцев, оставшихся в немецком тылу и решивших бить врага. Несколько толковых, способных на вооруженную борьбу людей – уже сила.

Пока он обдумывал варианты, съел банку рыбных консервов с хлебом. Показалось мало. Достал еще одну банку. Надпись прочитать не смог, а банка была странной. Одна крышка с торца была окрашена красной краской. Что бы это могло означать? Или это какое-то отравляющее вещество?

Саша решил банку открыть и проколол ножом жесть. Сразу зашипело, блеснул огонь, пошел дым. От неожиданности и испуга Саша бросил банку на землю, даже отбежал немного. Может, дым ядовитый?

Через несколько секунд шипение и дым прекратились. Что за фигня?

Саша подошел к банке и осторожно пнул ее сапогом. Ничего не произошло. Он попытался взять банку в руку и сразу отдернул ее – банка была горячей.

Сашу разбирало любопытство. Выждав немного, он подобрал банку с земли – теперь она была равномерно теплой. Он встряхнул ее. В банке что-то булькало, и по весу она была такой же, как и до горения.

Саша поставил банку горевшей стороной вниз и с другого торца вскрыл ее ножом. В банке была горячая рисовая каша с мясом. Саша восхитился. Вот же немцы! Заранее готовились к войне, предусмотрели все! В теплое время года можно было есть и так, а в холодное стоило проткнуть крышку с окрашенного торца любым острым предметом – штыком, ножом – даже гвоздем, как находящийся между двойным дном фосфор начинал гореть. И, пожалуйста, ешьте горячее блюдо. Ловко! Саша попробовал содержимое. И вкусно! В ранце болталась еще одна такая банка и полбуханки хлеба. «Это на завтрак, – решил Саша. – Уже вечереет, скоро ночь. Надо спать».

Он углубился в лес, нашел местечко поудобнее под вывороченной корягой. Видимо, кто-то спал здесь и до него – в углублении лежала уже высохшая трава. «Мягче спать будет», – подумал он. Нарвал еще травы и улегся. Автомат снял с предохранителя, вытащил из кармана пистолетик, выщелкнул обойму – в ней оставался один патрон – и зарядил снаряженной обоймой. В ней было шесть патронов. Небольшие, размером с малокалиберный патрон, только центрального боя. Невелик пистолетик, и патроны как семечки, а жизнь ему спас.

Саша улегся поудобнее и задремал. Спал он чутко, как всегда.

Проснулся от неясного шума. Кто-то шел по лесу. Зверь или человек? Он взял в руки автомат. «Человек», – понял он, потому что стали слышны шаги. Неосторожно шел человек, шумно, и направлялся он к вывороченной коряге, где уже находился Саша. Видимо, старый жилец.

На землю упало что-то тяжелое, послышался негромкий матерок.

Саша направил ствол автомата на неясную тень.

– Замри и руки подними!

Человек от неожиданности действительно замер в полусогнутом положении.

Саша выбрался из своего укрытия.

– Ты кто такой?

– Русский.

– Я слышу. Чего в лесу ночью делаешь?

– Тебе какое дело? Сам-то кто?

– Сейчас прострелю башку – узнаешь! Ишь, любопытный какой! Повернись спиной.

Неизвестный разогнулся и повернулся к Саше спиной. Александр повесил автомат на шею и взял в руки пистолет. Приблизившись к незнакомцу, он споро обыскал его. Оружия при незнакомце не было.

– Снимай брючный ремень!

– Это еще зачем?

Рукой с зажатым в ней пистолетом Саша врезал незнакомцу в ухо. Тот выматерился и вытащил из шлевок ремень.

– Руки за спину!

Саша связал незнакомцу руки его же ремнем.

– Ну вот, теперь побеседовать можно. Садись.

Мужик неловко уселся на землю.

– Рассказывай – кто такой и почему здесь оказался.

– Красноармеец я. Пулеметный взвод немцы разбили. Иду к своим, а фронт все дальше и дальше.

– Складно говоришь.

– Сам-то кто?

– Да такой же, как ты. Чего принес?

Саша давно обратил внимание на ящик, который принес и шмякнул о землю красноармеец.

– Не знаю. Украл у немцев из грузовика. Темно, думал – утром посмотрю. Может, жратва или оружие. Мне бы все пригодилось.

– Звать как?

– Сержант Рогозин. Сергей.

Парень Александру понравился. Не похоже, что враг, но развязывать до утра Саша его не хотел. Треснет чем-нибудь по башке и уйдет.

– Есть хочешь?

– Два дня маковой росинки во рту не держал.

Саша достал из ранца хлеб, отломил краюху.

– Кусай, – он поднес хлеб ко рту сержанта. Тот откусил изрядный кусок и стал жевать.

– Ты бы хоть руки развязал, неудобно.

– Погожу до утра, – и снова поднес кусок ко рту сержанта.

Когда весь кусок был съеден, Саша поинтересовался:

– Это ты здесь ночевал?

– Я, – не стал отнекиваться Сергей.

– Тогда я твое хозяйское место займу, а ты рядом полежишь.

– У меня есть выбор?

– Вот и молодец. А утром разберемся, что к чему. Только без фокусов. Вздумаешь развязаться – пристрелю. Мне проблемы с тобой не нужны.

Сержант повозился на земле – все-таки руки за спиной связаны, неудобно. Но заснул он быстро, даже похрапывал.

Саша позавидовал ему. Спит человек, а он, получается, при нем, как часовой, сон сержанта охраняет. Но и его сон сморил.

Несколько раз за ночь Саша просыпался, как только сержант начинал шевелиться. Но под утро угрелся и уснул глубоко.

Разбудил его сержант. Ногами стал ерзать, пытался встать и отползти. А глаза расширены, на Сашу смотрит злобно.

– Эй, сержант! Ты чего?

– Тварь паскудная! Я тебе ночью поверил даже!

– Какая муха тебя укусила?

– Немцам продался! Полицай!

Только тут до Саши дошло. Как рассвело немного, сержант повязку на его рукаве разглядел.

– А, ты про повязку? Не обращай внимания, это для маскировки.

Но сержант смотрел на Сашу волком, хотя дергаться перестал.

– Я тебе руки развяжу, только ты не делай резких движений – своему здоровью сильно повредишь! – для убедительности Саша тронул рукой автомат.

Он подошел к сержанту, развязал ремень.

– Опоясайся, не то брюки потеряешь.

Сержант поднялся и долго растирал затекшие кисти рук, потом нагнулся за ремнем и внезапно бросился на Сашу. Но тот уже был настороже, откачнулся в сторону и подставил сержанту подножку. Сержант упал лицом в землю, попутно ударившись темечком об угол ящика.

– Ай-яй-яй! Мы же с тобой договорились! Вставай, но запомни – в последний раз прощаю. Был бы я действительно полицейским – сдал бы тебя полицаям, не развязывая. А ты кидаешься! Нехорошо!

Сержант поднялся, вдел ремень в шлевки брюк, затянулся.

– Открой-ка ящик, посмотрим, чего ты у немцев стырил.

Сержант перевернул ящик, расстегнул на нем защелки и откинул крышку. Саша взглянул и расхохотался.

– Самая бесполезная для нас вещь, которую я в последнее время видел!

– Что это?

Сержант вытащил из ящика ребристую, овальную в сечении металлическую коробку.

– Не видел никогда? Это же противогаз, в упаковке для переноски. Наши противогазы в брезентовых сумках, а у немцев – в гофре.

– Вот блин, стоило рисковать из-за этого и сюда тащить? Я думал – консервы или гранаты.

– Кстати, о консервах. Пора позавтракать.

Саша достал из ранца последнюю банку и проткнул дно ножом. Зашипело, пошел дым, но Саша уже поставил банку горящей стороной на землю. Сержант наблюдал за ним с интересом.

– Это что?

– Сейчас увидишь. Ложка есть?

– Как же без нее?

Сержант достал из-за голенища сапога алюминиевую ложку, обдул.

– Садись, сейчас завтракать будешь.

Саша разделил оставшийся хлеб поровну, вскрыл ножом банку.

– Пробуй!

Сержант зачерпнул ложкой варево, подул на ложку, понюхал, попробовал.

– Вкусно!

Но что там той банки для двух здоровых и молодых мужиков?!

Сержант кусочком хлеба вытер банку изнутри.

– Эх, сейчас каждому бы по банке, а лучше – по две.

– Все, сержант, у меня не столовая. Для себя держал, чтобы не с пустым брюхом идти.

– Спасибо, а то от голодухи слабость уже. Два дня назад удалось несколько сухарей съесть, и перед этим три дня не ел.

– А чего же в деревнях? Не дают?

– Боюсь я. Нарвался уже раз на немцев, еле ушел.

– А ты вообще куда путь держишь?

– Так к фронту же, я говорил. А ты кто?

– По справке, что у убитого мной полицая забрал, – Мыкола Левадный, а на самом деле – сержант Александр Дементьев.

– Кадровый?

– В запасе.

– Ага, вижу – староват ты для сержанта. Вместе пробираться будем?

– Пробовал уже. Вышел к своим – с документами, с оружием. А меня – в лагерь. Был на оккупированной территории – нет тебе веры.

– Ну ни хрена себе! Так сейчас тысячи таких, как мы, выходят.

– Вот тысячи в лагерях и сидят.

– Вот оно как обернулось?! А сюда как попал?

– Из лагеря сбежал, попал на передовую. А дальше – сам знаешь. Немцы прорвались, попали мы в окружение. Ночью удалось выйти, только не на восток, а на запад. Полицейского грохнул, забрал его оружие да документы в портмоне нашел – тоже себе забрал. Хоть и липа, а все по оккупированной земле идти сподручней. Ты же на повязку купился.