Цитаты из книг автора «Юлия Яковлева»

Адъютант при его появлении учтиво приподнялся. Сам Мурин был мелкой сошкой, но его брат — нет, и хороший адъютант не мог не придавать значения таким нюансам.

Ох, мальчики-мальчики. Бедолаги. Кто повидал войну, не может этого изменить. Это как печать. Вы сами это знаете. И я это знаю. Этот случай не первый, не последний. Эта волна сейчас придет с войском домой. За каждой войной всегда идет волна злодейств и преступлений. Война приучает, к сожалению, что все можно развязать убийством. Что жизнь — копейка…

— А если я не могу умиляться? Я не могу умиляться, Мурин. Что она несет? Зачем она несет? Пусть хоть помолчит. Почему они все просто не помолчат? Зачем им всем так надо вопить «слава» и «мы победили»?! Мы же не победили. Ведь вы там были? Вы там были? Много там было славного? Мурин кивнул сквозь дым. Прошина затрясло: — Это же было смертоубийство, взаимное истребление. И кончилось оно только потому, что все, и наши, и французы, просто устали, устали убивать друг друга и остановились, потому что стало тяжело топать по мертвым, больно уж скользко…

себя, власть и влияние окружали его ореолом вместо бриллиантов. Он выпустил дым.

Когда старший Мурин закурил, на манжетах у него блеснули простые золотые запонки. Он был одет нарочито скромно. Галстух был завязан без претензий, воротник подпирал худощавые щеки. Ему не надо было украшать

А стоило бы, – сузила глаза Анна, утаив тот факт, что она о Пушкине до сих пор тоже не слышала. – Наш главный враг. Это их вожак. Он всем у них заправляет. Мэри Шелли тревожно уточнила: – Так это – он? Он за всем стоит? Анна, извинившись, дернула за ленты и скинула пыльные, измучившие ее за день туфли. Нервно сдернула шляпку: – Не помешала бы чашка чаю.

– Pushkin? – переспросила Джейн, протягивая руку к книжке. – Никогда про такого не слышала.

Гоголь сложил руки крестом на груди: – Украли мою повесть! – Ваша рукопись исчезла? – тихо спросил Пушкин. – Вся до последнего слова! – Слова? Гоголь вскинул подбородок, так что прядь волос взметнулась: – Так знайте. Я отказываюсь есть. Пока вы не вернете мое произведение. Чехов был искренне задет. – Я ничего не брал! Я никогда не брал чужого. – Все случается в первый раз! – взвизгнул Гоголь.

– Ну вот. – Больше Даль не знал, что и сказать. – Теперь все в сборе. Все четверо внимательно рассматривали собственные туфли. Представлять надобно было только Чехова. Остальные трое были знакомы друг с другом еще по… Можно сказать, «тем временам», если время не может быть ни этим, ни тем? Чтобы никого не обидеть, деликатный доктор кивнул каждому, представил всех – в том порядке, как они сидели перед ним на стульях, обитых полосатым атласом: – Господин Лермонтов. Господин Гоголь. Господин Пушкин. Господин Чехов… Поверьте, тоже прекрасный. – Здесь Даль слегка слукавил, но очень уж хотелось сразу посеять мир. Ему ответило пунцовое одеревенелое молчание. Он развел руками: – Прошу любить и жаловать.

Даль покачал головой: вот так солдатушки бравы ребятушки и выдули чуть не недельный запас хирургического спирта для обработки инструментов, повязок, ран. А ведь крепость – девяносто шесть процентов. Силен русский человек! Пробка тихо хлопнула. Бутылка воровато запрокинута. Буль! Даль ухмыльнулся, предвкушая. И не ошибся.