Глава 3

Слёзы застыли в глазах, но я старалась не придавать им значения. А есть ли смысл? Всё уже случилось.

Утренние лучи пробивались сквозь тёмные ветвистые деревья, а я всё также дрожала, иногда всхлипывала, а в промежутках тихо скулила.

Как же жестоки люди!

Я лежала на кровати в той позе, в какой он меня оставил. Мои руки сжимали в кулаках простыни. Каждый раз, сдерживая рыдания, я сгребала их и скручивала, потому что такое забыть невозможно. Даже с моей крепкой психикой.

Раны под лопатками болели, продолжало барабанить в висках. Разорванное платье обнажило изувеченную кожу на спине, так хотя бы боль можно было терпеть. Трусики валялись где-то на полу, но я едва могла двигаться, чтобы их поднять. Я пролежала так всю ночь, не сомкнув глаз.

«Господи, – думала, – лучше бы Патрик меня бросил. Это как минимум можно пережить».

Спутанные мысли кружились и переплетались в моей голове. Беспорядочными вспышками мелькали обрывки воспоминаний, вызывая нечеловеческую ярость.

Он – тот самый человек, в руки которого я угодила на глазах у Моник. Он – человек, который поджидал меня в переулке. Он – человек, который сделал со мной это. Как же я ненавидела сейчас Патрика! Не поведи он себя, как последний козёл, я бы сейчас сидела вместе с Моник на лекции по Экологии. Мне бы не пришлось пережить все эти унижения, побои и… слёзы. Опять из моих глаз текли слёзы.

Для чего нужно было делать меня красивой? Чтобы потом разорвать все в клочья и надругаться над беспомощным телом, изнывающим от боли?

Не могла забыть его властный взгляд, когда он велел мне пасть на колени и выполнять его пожелания. В тот момент его глаза уже не казались мне добрыми. Он – сущий дьявол! За неповиновение он избил меня. Сильно избил. Я не видела чем, но чем-то похожим на тонкие прутья. Прутья, которые полосовали обнажённую спину, и всё это сопровождалось незнакомой мне речью. Он ни слова не произнес на французском.

Я молча терпела пощечины и издевательства, потому что, если бы сказала хоть слово, он бы бил меня ещё сильнее. Когда он закончил и отбросил плётку, адские муки не закончились. Я увидела, как он расстегивает ширинку, и зажмурилась. Не было сил двигаться, защититься я не могла. Он разорвал трусики одним движением и резко проник в меня. Моя левая ладонь судорожно хлопала по поверхности кровати, я находилась на грани нервного срыва, хотела кричать… Но кто пришёл бы мне на помощь?

Я была в плену…

Час назад Арлетт принесла мне завтрак.

Завтрак… Я не могла думать о еде.

Сделав некоторые усилия, попыталась подняться. Возникли сильные тянущие боли и жжение внизу живота. Как бы я хотела не допустить разрыв яичника. Моя мама гинеколог. Чего я только не наслушалась от неё. С трудом передвигая ногами, шатаясь с бока на бок и хватаясь за стены, дошла до туалета. Арлетт оставила чистое платье – на этот раз трикотажное, красное и неброское. И хлопковое белье, чему я была рада, потому что не хотелось, чтобы кружево раздражало повреждённую кожу.

Переоделась, выпила воды и забралась на подоконник. Они лишили меня свободы и права на моё тело, но радовало хотя бы то, что я могла дышать свежим воздухом.

Пейзаж за окном был невероятно скучным и кроме тоски и угнетения, других чувств не вызывал. Оглядела тёмные заросли кустарников с острыми шипами, вздохнула и обратила внимание на комод перед собой. Я сидела, обняв колени, потому что облокачиваться на спину было очень больно. Именно такая поза помогла заприметить чуть выпирающий ящик в самом низу. Как любитель всего идеального, захотелось задвинуть ящик до конца. Раз уж это моя комната, значит я буду следить за её порядком.

Но сделать это мне не удалось. Ящик не поддавался, словно что-то мешало ему встать на место. Не долго думая, я извлекла его и заглянула внутрь. Всё было верно. Там что-то лежало. Протянула руку и достала блокнотик, совсем новый. К нему прилагалась миниатюрная ручка. Блокнот представлял собой блок прошитых ниткой бумажных листов, прикрепленных к картонной обложке с рисунком из какого-то фильма. Исписано было лишь несколько страниц.

Устроилась удобно на полу и принялась читать. Не длинные записи напоминали дневник, отчего сердце забилось чаще. Всего их было три.

И вот одна из них:

День четвертый.

Служанка принесла мне блокнот. Я сказала, что хочу рисовать в свободное время, но на самом деле моя цель – предупредить. Если вдруг я не выживу, то хотя бы буду знать, что моя последовательница найдёт и прочтёт эти записи. Ведь предупреждён, значит вооружён…

Меня зовут Эми. Это моё настоящее имя. А здесь меня кличут Канта, что означает «желанная». Они раздают нам клички, как собакам. Хотя нет… перейду к самой сути. Они называют нас, как КУКОЛ. До сих пор поверить не могу, что они владеют кукольным магазином «СиДолз». Если ты давно живёшь в Ницце, то наверняка замечала этот магазин. Его невозможно не увидеть. На витринах стоят шикарные куклы. Такие же шикарные, как мы с тобой.

Заметила? Они каждый вечер приносят нарядные платья. Доводят твою внешность до идеала, а потом… ой, цепи! Позже допишу.

Эти слова прозвучали словно наяву, потому что я и вправду услышала звон цепей. Немного растерявшись, я не сразу сообразила куда деть блокнот, потом сунула его под матрас и встала.

Вошла Арлетт. Так же, как и утром, когда принесла завтрак, она не смотрела в мою сторону. Наверное, знала, что со мной делали этой ночью… В руках у неё были чистые полотенца и шампунь, судя по знакомой этикетке. Прикрыв дверь, она скрылась в ванной. Я следила за ней взглядом, а внутри в этот момент вскипала ярость. Хм… Я думала, слишком ли будет рискованно наброситься на неё, чтобы расспросить об этой чёртовой кукольной организации? Дверь она оставила незапертой, но это скорее означало, что с ней охрана.

И всё-таки я рискнула. Как только Арлетт показалась из ванной, я заключила её шею в замок и закрыла ладонью рот. Меня поразило её спокойствие.

– Я не собираюсь бежать, не собираюсь делать тебе больно, – шептала ей на ухо, чувствуя при этом запах её чистых волос. – Просто ответь на мои вопросы.

Она не кивнула, не пискнула… ни единого звука или движения. Меня взяла злость. Да, моё тело изнывало от боли, но сейчас это было ничто, потому что я желала знать! Тогда я толкнула её к стене, почувствовав, как зашевелились свежие раны, и сильно прижала руками плечи, чтобы она не дёргалась. Я была на грани срыва.

– Кто эти люди? Отвечай! Что они со мной ещё сделают?

– Я не имею права…

– Да какая разница! Нас не слышат ведь… – И тут я осеклась. А если слышат? Или еще хуже – видят? – Арлетт, здесь есть камеры?

Девушка повела взглядом куда-то в сторону. Я хотела обернуться, чтобы посмотреть, но она взмолилась:

– Не оборачивайтесь, умоляю. Если они узнают, что я сказала вам о камере, то они убьют меня. Пощадите, у меня маленькая дочка. – Слеза из одного глаза Арлетт медленно поползла по щеке. Я ослабила хватку, но не отпускала её.

– Они слышат? – шёпотом спросила я.

– Нет. Только видят.

– Сколько здесь камер?

– Одна.

– В ванной нет значит?

– Нет. Им важно видеть вас здесь – в спальне. Свои дела вы можете делать спокойно. – Арлетт посмотрела мне в глаза. – Послушайте, мадам, я могла бы закричать и сюда вошла бы охрана. Но я не хочу, чтобы вас били. Если они сейчас за нами наблюдают и не действуют, значит не видят опасности. Однако я могу ошибаться, и пока у экрана никого нет. Отпустите меня, пока это для нас обоих не обернулось бедой.

И я отступила.

Арлетт пошла к столу, забрать мой нетронутый завтрак.

А пока она гремела посудой, я размышляла. В ванной камер нет… В ванной нет…

– Арлетт?

– Да, мадам?

– Мне нужно помыться, но, к сожалению, раны мешают… и если бы ты помогла мне…

– Повернитесь, – приказала Арлетт, и я встала к ней спиной. Платье открывало спину выше лопаток – достаточно, чтобы понять, как все плохо. – Ладно, – наконец сказала она, – я спрошу разрешения.

После чего я вновь осталась одна. От усталости громко вздохнула. То, что удалось узнать, хватало, чтобы понять, куда я попала. У этих людей, определённо, не всё в порядке с головой. Брать молодых девушек в плен, чтобы иметь живых кукол, мог только человек, имеющий психическое расстройство. Мне необходимо было больше узнать об этом, чтобы не просто выжить, но и сбежать из этого места.

Побродив по комнате некоторое время, я вернулась к блокноту. Но на этот раз ушла читать в ванную. Решила тоже вести дневник, чистых листов там хватало. Но сначала была намерена дочитать имеющиеся записи. Села на крышку унитаза и сосредоточилась.

И вот вторая запись:

День шестой.

Очень тяжело найти время, чтобы спрятаться в туалете и написать. Хотя поначалу кажется, что ты будешь тут вечно так сидеть и ничего не делать. Но у этих людишек есть планы, есть режим, есть желания…

Самое ужасное, когда приходит этот гнусный человечишка и начинает вытворять с тобой самые непристойные вещи. Вчера он привязал меня к кровати и облил шоколадом… фу! Вспоминать тошно!

Эй, кто бы ты там ни была, хочу дать тебе подсказку: если будешь послушной, то вскоре тебе разрешат ходить по дому. Нет, я не хочу сказать, что ты станешь свободной, но под присмотром тебя будут выпускать. Возьми это на заметку. Я уже успела проверить.

И вот что я тебе ещё скажу: не пытайся бежать в открытую, тебе не выбраться отсюда живой. Они жестоки!

И всё.

Я уставилась в одну точку.

Кто такая эта Эми? Что с ней случилось? Только теперь до меня постепенно доходило, что я являлась последовательницей, а значит Эми… Боже, её нет в живых!

На секунду мне показалось, что снаружи гремели цепи, поэтому быстро спрятала блокнотик в шкафчик между полотенцами и вышла в комнату – «спальню», так назвала её Арлетт. Но во мне говорил инстинкт самосохранения, а на самом деле никто не пришёл. Я становилась дёрганной и раздражённой.

Всё тело изнывало от боли и, казалось, в нём не было ни единой клеточки, которая не сигнализировала бы о своих страданиях. Я чувствовала слабость, поэтому самым лучшим было прилечь. И легла я так, что могла увидеть злосчастную камеру. Она как раз, по моим прикидкам, охватывала вход, дверь в ванную, обеденный стол и кровать. Комод и подоконник, если и просматривались, то не настолько ясно, как то, что происходило, к примеру, вчера на кровати. Закрыла глаза.

Не думать. Не думать. Не думать.

В мыслях вернулась к информации, которая уже несколько минут не давала мне покоя. «Если будешь послушной…», обращалась ко мне Эми в своей записи. То есть повиноваться этому «человечишке»… Терпеть его глупые фантазии? Облить шоколадом, словно женское тело – трюфель! Как же стало противно, да и не в моём характере становиться рабой. Я не собиралась изменять своим принципам и желаниям в угоду другим людям, даже если от этого зависела моя жизнь. Ну уж нет.

– Я найду другой способ выбраться! – сказала я в пустоту. – Найду!

Спустя три часа ко мне вернулась Арлетт. За это время мне удалось подремать. Горничная принесла ужин, и когда я проснулась, она возилась в ванной. Я слышала, как лилась вода. Значит, ей дали добро на то, чтобы помочь мне помыться. Обрадовалась мысленно.

– Я принесла заживляющую мазь, – весело сообщила Арлетт, когда я медленно брела к ванне. – Она обезболивает. Сразу после мытья нанесу на ваши раны. Утром вы должны почувствовать себя легче.

Я практически растворилась в теплой воде, едва погрузилась в ванную. Божественное чувство! И Арлетт владела мылом и мочалкой так ловко, умело и быстро, что я почти почувствовала себя дома. У неё были руки матери – заботливые, нежные.

– Как зовут твою дочку, Арлетт?

Она не отвечала.

– Ты замужем?

Покачала головой «нет».

Она не хотела говорить со мной или боялась?

– Сколько их было до меня? – послышался мой очередной вопрос. И Арлетт сразу поняла, о чём я.

– Мадам…

– Зови меня Адриана.

– Нет, мадам, я должна называть вас Нанда.

– Хорошо, – согласилась я и мягко улыбнулась. – Только прошу, не зови меня «мадам». Тем более, я из Ирландии, и это обращение звучит слегка нелепо.

– Хорошо, мадемуазель Нанда.

– И без «мадемуазель».

Впервые мы улыбнулись друг другу, но стоило мне напомнить вопрос, как Арлетт тут же спрятала взгляд в мочалке, а потом села позади, чтобы аккуратно помыть спину. Я шикала от боли. Мыло щипало кожу, но я, как могла, терпела.

– Мне нельзя с вами разговаривать, – извиняющимся тоном произнесла горничная.

– Нас всё равно никто не слышит. Я же не прошу многого.

– От того, что вы узнаете ответы на свои вопросы, жизнь вам это не спасёт, – призналась Арлетт и принялась ополаскивать мне волосы.

– А что тогда спасёт?

– Здравый смысл.

– По-твоему, у меня есть шанс?

Арлетт сочла более благоразумным опять промолчать. Для меня такой ответ означал одно – ШАНСА НЕТ.

У меня в душе всё перевернулось и встало на свои места, но уже в другом порядке. Я не хотела мириться с такой правдой.

Выбравшись из ванной, я выпрямилась, а Арлетт подала большое синее полотенце, в которое я сразу завернулась, чувствуя, как гневная дрожь, словно электрический ток, пробежала по моему телу.

– Этот ублюдок будет постоянно приходить сюда и трахать меня? Кто та женщина, что приходила ко мне в первый день? Что за организация у них? Арлетт, – я потрясла её за плечи, – как я могу верить в здравый смысл, когда происходят такие вещи?

– Мадам… Нанда, прошу вас…

– Ты тоже их боишься, так помоги мне!

– Вы не понимаете, куда попали!

– Так скажи! – мой голос становился истерическим, мой подбородок трясся, и я была близка к тому, чтобы закричать на неё во всё горло: «Дай мне этот чёртов шанс!»

Я знала, что всё испортила, но остановиться не могла и напирала на горничную всё сильнее. Она убежала. И на миг мне показалось, что больше я её не увижу. А потом и вовсе стало страшно за её жизнь. Что же я наделала?

И обезболивающая мазь так и осталась лежать на столике. Я не смогла намазать себе спину, как только ни пыталась. Всю ночь простонала от боли и выла от собственных неудач.