ЧАСТЬ 1.

Кто-то неуверенно захлопал, когда шасси, два раза подпрыгнув, прижались к холодной поверхности посадочной полосы и, согревая ее, понесли самолет в сторону терминала.

«Не в этот раз», – пронеслось в голове у Даши. Она боялась летать. Жутко нервничала до рейса, ворчала на мужа по мелочам; как капитан дальнего плавания, долго и обстоятельно прощалась с детьми, оставшимися у мамы; настаивала на том, чтобы приехать в аэропорт заранее и два часа шататься между кофейнями и магазинчиками, то и дело сверяя с табло номер рейса и проверяя документы. В прогулках по аэровокзалу Даша долго разглядывала витрины и всякий раз удивлялась, что ей покупать ничего не хочется. А люди, бредущие с пакетами из duty free, казались воплощением уверенности: находясь между небом и землей, они покупали виски, рассчитывая открыть его вечером с друзьями. Их поведение граничило в глазах Даши с заносчивостью и даже наглостью: они будто крутили фиги прямо в лицо судьбе.

Зато после суеты аэропорта, шагая по теплому переходу в самолет, вымотанная до предела, она уже не оставляла страху не единого шанса: сил бояться не было.

– Ты идешь? – Андрей протягивал Даше пальто.

Она и не заметила, как ровная линия вскочивших с мест пассажиров дернулась, натолкнулась на преграду, снова дернулась и, сочетая медлительность и суетливость, потянулась к выходу, где дежурно улыбались стюардессы. Пробираясь по узкому проходу к бортпроводникам, Даша заметила, как натягивает улыбку. А потом вдруг хохотнула вслух и поймала раздраженный взгляд супруга, шагавшего впереди.

– Позже расскажу, – ответ уткнулся в напряженную спину Андрея.

Даше стало смешно от мысли, что стюардессы перестанут улыбаться ровно тогда, когда она подойдет к ним. Ее отчаянно веселила собственная реакция на ситуацию, которой еще не случилось. Там в параллельной реальности, где стюардессы сами выбирали, кого одарить улыбкой, Дашу очень бы задел равнодушный взгляд: а вы, к сожалению, сегодня наш не лучший пассажир. Это бы испортило настроение. И Даша еще долго думала: ну почему я? Не беспокоила весь полет, на входе поздоровалась – чем не угодила?

– Хорошего дня, – с этой реальностью пока все было в порядке, стюардесса улыбалась.

Даша искала в сонной и помятой послеперелетной толпе мужа: он ушел чуть вперед и сейчас ждал ее в очереди у паспортного контроля. Она знала, что не сможет рассказать Андрею о причинах своего дурацкого смеха. Часто в ее голове ситуация казалась забавной, Даша прыскала в самом неподходящем месте, а когда начинала объяснять близким, что ее насмешило, выходила полная ерунда. «Смех без причины…» – назидательно заключала ее мама, посылая снисходительную улыбку.

Среди трех дочерей в своей семье Даша слыла самой странной. Но за деловитость, которая удивительным образом сочеталась с временным отсутствием ее в реальности, и жизненную «устроенность» – руководитель отдела маркетинга в крупном бизнесе, отличный муж и милые дети, близкие прощали Даше чудаковатость. Но порой это их заметно раздражало, поэтому Дарья привыкла мимикрировать под окружающих. Собой себе позволяла быть только с близкими друзьями.

С Аней, например, которая и организовала им поездку в Берлин: приглашения, уютная большая квартира, желание оплатить билеты – еле отбились от последнего. Даша с Анькой дружили с университета, все студенческие тусовки и затеи прошли рука об руку.

Даше порой казалось, что веселее времени в ее жизни уже не случится. Как они ржали! Вот уж кому не нужно было объяснять, почему тебя скрутило от смеха. Достаточно, собрав силу воли, прервать на секунду сотрясающий каждую клеточку тела хохот и шепнуть одно слово, и Аня – лучший эксперт в причинах Дашиного веселья, упадет рядом, зальется звонким колокольчиком и продлит сеанс освобождающего смеха. Пока кто-нибудь из подруг не протянет севшим голосом: «Ой не могууу».

Три года назад Аня, талантливый дизайнер, рванула в Берлин, удивив всех вокруг, кроме, пожалуй, Даши. Анька так всегда жила, резкими рывками. Они могли быть незаметными внешне, но Дарья знала об эмоциональных метаниях родной души. Аня сама о них и сообщала по всем возможным каналам телекоммуникационной связи. Информация об очередном странном увлечении, новой безумной влюбленности, эмоциональной яме приходила в виде зашифрованного сообщения: «Привет, Даш. Меня опять размотало…». После следовали долгие разговоры-разборы, прерываемые хохотом, а порой и слезами. Даша заметила, сентиментальность в их беседах увеличивалась прямо пропорционально возрасту. «Стареем, подруга», – театрально вздохнула Аня, когда Даша рассказала о своих наблюдениях.

«Стареющая» подруга активно махала рукой Даше и Андрею, когда после всех проверок, они вышли через бесшумные двери к шумным встречающим. Даша ни капельки не удивилась, что самая яркая и громкая среди них – ее Анька.

Между ног у подруги был зажат плакат, левую руку отвешивал тяжелый букет каких-то мелких цветов. Когда Аня увидела пару, ойкнула, на секунду задумалась, куда пристроить букет, бросила его на пол и растянула в руках плакат: «Дорогие мои Лебедевы herzlich willkommen». Одной лишь надписью дело не обошлось. Плакат представлял собой коллаж из совместных снимков, общих шуток.

Даша глянула на Андрея, он улыбался. Оставив ему свой чемодан, Дарья с визгом кинулась в объятья подруги, спешившей с похожим воплем радости к ней.

Первый день в Берлине вернул Дашу в ее двадцать или пятнадцать. Они болтали с подругой без умолку. Чтобы Андрею было нескучно был призван Анькин бразильский бойфренд Даниэль.

Несмотря на языковой барьер, мужчины как-то быстро нашли подход друг другу. Даша видела, как приятно мужу демонстрировать свой английский: Андрей кайфовал от своих знаний. Она уже давно не видела супруга таким довольным.

Дома Андрей казался самым занятым мужчиной в городе, а ведь живут они в миллионнике, но Даша могла легко побиться об заклад: такого, как ее муж не найдешь. Андрей спешил; зарабатывал; злился, когда зарабатывал мало; дома требовал идеального порядка и дисциплины, потребовав, снова спешил по бесконечным делам.

Даша уже давно чувствовала себя приложением к его жизни. Красивым, нужным, но всего лишь приложением, функцией – хорошая, умная, привлекательная жена, на которую оборачиваются другие мужики, но что важно: близко она никого не подпустит. Даша с трудом узнавала в этом суровом обеспеченном мужчине парня, в которого она влюбилась двенадцать лет назад.

– Сначала думала, со мной что-то не так, сама виновата. Знаешь, как пишут: с настоящей женщиной мужчина растет, она его вдохновляет, ну и дальше в таком роде. А я получается не вдохновляю, раз он злее и злее с каждым днем, – Дарья перешла к самой важной теме, когда мужчины отправились в магазин, и был допит третий бокал вина.

Аня внимательно слушала, открывая вторую бутылку. Отсутствие мужчин позволило им окунуться в девчоночью атмосферу, которая царит во всех комнатах, где собираются лучшие подруги, и неважно сколько им лет.

Тени с улицы танцуют на стенах, а девочки говорят, говорят, говорят. И дверь в комнату словно оберегает от всего мира их обитель сокровенных секретов. Главная тема у этих разговоров вечная – любовь всей жизни, не иначе. Но по мере взросления подруг «мужиков» теснят «дети», «работа» и «деньги».

– Ты с Андреем говорила про то, как ты чувствуешь? – спросила Аня, наполнив бокалы.

– Андрей вообще не про чувства… Понимаешь? Андрей – машина. Андрей –робот. Пробовала, но он меня будто не слышит. Говорит, не понимаю. Цитирую: мне только ты нужна, у меня, правда, никого нет. А я про это и не спрашивала, – Даша вздохнула.

– К психологу ходили?

– Предлагала. Он не понимает, зачем. У нас все хорошо: никто налево не ходит, никто не пьет, все работают, дети – на кружках и секциях. Ну ты поняла логику…

– Даш, этой истории не один год, так? Может пора решиться на что-то? Ты сама себя изводишь.

– Иногда мне кажется, Ань, я зажралась. У нас все хорошо! Андрей хороший муж и отец. Вот что я к нему привязалась?

У входной двери в коридоре зажурчала музыка ветра, вернулись мужчины.

– Секретничали? – Андрей зашел на кухню с большими пакетами.

– А то как же! – улыбнулась Аня. – Кстати, чуть не забыла сказать, я записала вас, друзья мои, к очень крутому специалисту по массажу. Тут половина Берлина к нему ходит. Чудеса творит с клиентами.

– Спасибо, Ань, но это точно без меня. Не для процедур я сюда ехал, лучше мы с Даниэлем проверим какой-нибудь барчик, пока вы на массаже, – Андрей выгружал содержимое пакетов в холодильник.

– К нему запись на год вперед, чтобы ты понимал. Но по большой моей просьбе нашли три окошка, – Аня картинно надула губы – Ладно – ты! Но женщине твоей – это обязательно нужно. Смотри, какая вся зажатая. И чего вы только в России с ними делаете?

Даша расправила плечи:

– Чего это зажатая?

– Можно подумать, ты за три года забыла уже, что у нас с женщинами «делают»? Настоящие мужики у нас их холят, лелеют и берегут, – Андрей смотрел на Аню, сложив руки на груди. Даша услышала менторские нотки в его тоне и невольно сжалась. Если муж говорил из положения «сенсей», стоило ждать длинных нравоучительных лекций. Андрей был уникален в непоколебимости.

«Ты же знаешь, его не переубедишь», – оправдывала мужа Даша перед мамой во время мелких внутрисемейных дрязг. А про себя добавляла: «Да и тебя тоже». Теща и зять были удивительно схожи в святой вере в свою правоту. За это и уважали друг друга. Иногда Даше казалось, что Андрей больше сын ее матери, чем она. Когда Дарья слышала, как спорит кто-нибудь из них, воображение подкидывало ей всегда одну и ту же картинку. Человек стоит на рельсах и пытается остановить бронепоезд, мчащийся на полной скорости. Бронепоезд не останавливается, человек не уходит.

– В России, Андрей, с женщин слишком много требуют, – Аня решила быть бронепоездом. Даша поежилась, опасаясь ссоры. Конфликты слишком тяжело ей давались, поэтому она избегала их всеми путями.

– Холят и лелеют, меня точно, – Даша подошла к мужу и чмокнула в щеку. – Но я столько работала последние полгода, что сил моих больше нет, поэтому массаж, который творит чудеса, не повредит однозначно. Все три блатных «окна» – мои.

– Вот и здорово. Не пожалеешь точно! Про Джабира говорят, что он волшебник, – Аня передумала рассуждать о гендерном вопросе в родной стране и принялась резать сыр.

– Джабир – волшебник, – почему-то следом за подругой повторила Даша и улыбнулась. – Звучит, как название восточной сказки.

На секунду в доме погас свет, а свечи, степенно горевшие на столе, вспыхнули ярко-янтарным.

– Так! Куда ты дел моего нетребовательного Даниэля? – Аня стукнула нож об доску и засмеялась. – Я его слишком долго искала, чтобы самой тут с электричеством разбираться.

На кухню зашел Даниэль с отверткой.

–There was a weak contact in the wiring. Don’t worry dear. It is ok now.

– Господи, счастье мое! Как же я тебя люблю, – Анька прильнула к своему мужчине.

– Лублу… – огромный Даниэль прижимал худенькую Аню к себе.

Даша подумала, что никогда не видела подругу такой счастливой. Она глядела на парочку, внутри разливалось тепло как от хорошего глотка виски. Обволакивающее, мягкое.

– И в Европах ваших с энергетикой не все гладко, получается… – бросил Андрей, устраиваясь на стул рядом с Дашей.

Ей будто пощечину дали. И все струящееся в ней счастье вдруг скукожилось и превратилось в горький комок в горле.

Даша взяла свой бокал и допила вино до дна.

Часть 2.

Клиенты Джабира называли его волшебником.

– Что вы! Я просто хорошо делаю свою работу, – он спешил их мягко переубедить.

Сам же вспоминал лицо деда, когда в детстве первый раз с гордостью продемонстрировал друзьям –мальчишкам свой дар.

Его приятель Ахмад упал с велосипеда и вывихнул плечо. Десятилетний Джабир подошел к другу и кивнул окружившим их притихшим пацанам: все будет хорошо, я умею. Он картинно возвел руки и с молитвой опустил их на плечо, раскачиваясь в такт со словами. Чтобы усилить впечатление, Джабир закатил глаза и изобразил величайшее напряжение.

Голосивший от боли Ахмад успокоился, то ли от завораживающих слов молитвы, то ли от изумления, и ошарашенно уставился на приятеля. Тогда Джабир потянул обмякшую руку друга на себя: щелчок, и головка плечевой кисти скользнула в суставную впадину. Джабир еще немного подержал горевшие жаром ладони на поврежденном плече, после с тихим речитативом, непонятным для компании мальчишек, потер их друг о друга, затем сцепил в замок, который поочередно приложил к своему животу, груди и ко лбу.

Ахмад шевелил рукой и не верил своим ощущениям: боль прошла. Совсем. О происшествии напоминали лишь дорожки от слез на его лице, да содранные ладони в густой и теплой пыли Феса. Эффект, которого так желал Джабир, был достигнут. Друзья с почтением расступились, когда он, подняв с земли Ахмада, пошел к своему велосипеду. Кто-то даже шепнул вслед: целитель!

Знали бы приятели, как попало ему дома за это показательное выступление! Дед никогда больше не был так строг с ним. Обиднее всего Джабиру было даже не то, что он сам простодушно выложил старшему все детали приключения. За живое задели слова, что дед сказал отцу Джабира, вернувшемуся с больничной смены.

– Все, Муса, закончился наш род врачевателей. Дальше – только вот такие комедианты, – дед указал рукой на зареванного Джабира. И добавил, пристально глядя внуку в глаза. – Хороший актер – это признание, а ломать дурную комедию таланта не нужно. Коль готов потешить гордыню и разменять свой дар на одобрение окружающих, значит, ты его не достоин.

Позже Муса успокаивал сына. Джабир хорошо помнил сумерки, окутавшие комнату, и голос отца, который гладил сына по голове. После дневной шоу-программы и резкости деда наступал желанный покой, папины руки будто снимали с маленького мальчика непосильное чувство вины: предал, не справился.

Пройдет тридцать лет, любимым отрезком суток у Джабира останутся сумерки. Пограничное время, когда день приглушает свои краски, а ночь по капле добавляет и размешивает в светлом свою черноту. Время оттенков и полутонов для него обернется временем, когда все становится ясным, обретает свои контуры и очертания.

– Ты же знаешь, Джабир, – говорил Муса, – мы должны помогать незаметно. Ну уж точно без закатывания глаз. Это одно из условий, на которых нам дарованы наши способности. Ты уже седьмой целитель в семье Шериф. Понимаю, тебе тяжело. На тебя смотрят шесть пар глаз твоих предков, как дед сегодня.

Отец нахмурил брови и посмотрел на сына:

– Мне – то гораздо легче…

– Почему?

– За мной наблюдают только пять таких пар…

Джабир прыснул: тоже мне, разница.

– Зачем они смотрят, сынок?

– Они ждут чего-то, папа. Мне так все время кажется.

– Чего?

– Что я стану таким же, как они.

– Нет, Джабир. Они ждут, что ты примешь дар, но останешься собой. Понимаешь, сынок?

– Угу, приму дар и останусь собой, – мальчик проваливался в сон.

Как дед и отец Джабир стал хирургом. Несколько лет работал в больнице Феса, выезжал в командировки в составе международной организации врачей в зоны конфликтов. И всегда делал больше, чем обычный врач.

– Вы чудеса творите, – говорили ему ассистенты после сложных операций, когда жизни в пациенте оставалось только на два вздоха, а доктор вытаскивал его с того света.

– Что вы! Это просто моя работа, – следовал неизменный ответ.

Кому молодой доктор Шериф мог рассказать, что он никогда не сражался со смертью, если наступал ее черед сыграть свою роль в заключительном акте человеческой жизни? Он с почтением встречал ее у операционного стола и в больничной палате. Порой помогал испуганным душам совершить переход. Джабира смерть не пугала. Она не была старухой с косой. Каждый видел ее по-своему. Солдатам она часто представлялась прекрасной девушкой, которая обнимала холодными руками и показывала новый путь.

Гораздо тяжелее было Джабиру заглядывать в прошлое людей, которые до ужаса боялись перехода, противились неизбежному и в прямом смысле рвали душу, готовую попрощаться с телесным пленом. Молодой доктор искал светлые воспоминания в их прошлом, чтобы помочь. И так и не привык к тому, что не у всех они были. Первый раз он в ужасе отчаянно шептал солдату, уходившему в страшных муках:

– Закончились твои беды, несчастная душа. До дна ты испила горечь этого воплощения. Лети! Ты свободна! Зачем ты противишься? Там нет боли: тебя ждет свет и покой.

– Что мне делать, если я снова не найду ничего хорошего? Как это возможно, отец? За что дается такая жизнь? – после потерянный Джабир звонил домой.

– Мы не можем этого знать, мы можем только помочь, сын. У каждого человека на этой земле найдутся девять месяцев безмятежности– аванс счастья. У кого-то вот на целую жизнь, – ответил Муса.

И Джабир, когда не мог отыскать радости в прошлом человека, провожал душу, покачивая ее на теплых материнских водах.

Спасал же он тех, кому не пришло время уходить, но они так отчаянно бежали от жизни, порой сами не осознавая, куда несутся, что в итоге – оказывались на пороге двух миров. За таких людей Джабир сражался. Помогал он и облегчить боль, родится новой жизни, уйти старой хворобе.

Когда молодой доктор Шериф вернулся из очередной командировки домой, оставив привычный ужас войны за спиной, дед объявил, что завтра они идут свататься.

– Амира станет тебе хорошей женой. Семья достойная, девушка очень красивая.

– Но, дед, я хочу жениться, когда встречу свою женщину. Позволь мне самому решать.

– Джабир, «твоя женщина» пока далеко, а твоя будущая жена ждет нас завтра на соседней улице, – дед любил туманные формулировки.

Вопреки ожиданиям, Амира очень понравилась Джабиру, а он ей. Через месяц сыграли свадьбу. Полгода, пока искрились первые чувства, доктор вспоминал, как одни из самых светлых в своей жизни. Симпатия, однако, не переросла в любовь, и вскоре Амира, которая в отличие от мужа, успела полюбить по-настоящему, стала требовать внимания. Громкие скандалы, молящие о чувствах глазах – Джабир не знал, что сложнее пережить. Он понимал жену, уважал, жалел, но полюбить ее не мог.

Через год он вернулся к длительным командировкам в бедные африканские страны, где всегда ждали его помощи. Жена писала ему длинные письма на бумаге. Джабир ждал этих посланий, обязательно отвечал, подробно описывая свой быт и работу. Иногда ему казалось, что он скучает по Амире. Он часто звонил ей. По возвращение заключал в горячие объятия. Но проходила неделя, и Джабир задыхался от заботы и любви, которыми окутывала его Амира.

Так прошло три года, мучительных для обоих.

А потом случилась командировка, из которой Джабир больше не вернулся ни в дом к жене, и в родной Фес.

– Какая Европа, Джабир? – Сердился в трубку дед. – Никто из Шерифов никогда надолго не покидал Марокко.

– Я стану первым, дедушка, – улыбался Джабир, представляя нахмуренные брови своего старика, который очень неумело изображал строгость. Когда ты умеешь заглянуть в будущее, тебя сложно чем-то сильно удивить.