В общем-то, сестры-двойняшки уже давно перестали обращать внимание на грубости и безразличие отца. Они перестали обижаться на него, так как это было бессмысленно. Отец, даже будь он не прав, никогда не просил у дочерей прощения, и девочки этого уже не ждали.

Выбежав из отцовского кабинета, Жанна влетела в комнату, где они с Нинеттой жили, но сестры там не оказалось.

А Нинетта, пока ее искала Жанна, забавлялась на заднем дворе тем, что дразнила Сережку, который по приказу кухарки княжеского дома, перебирал огромную корзину яблок, откладывая хорошие в одну сторону, а порченные в другую.

Нинетта подкралась к мальчику неслышно, со спины и вставила ему два указательных пальца между ребрами. Сережка тут же громко вскрикнул и вскочил, как ужаленный. Нинетта залилась веселым и неудержимым смехом.

– Черт бы тебя побрал! – воскликнул в ярости Сережка.

– Что?! Меня?! – Нинетта продолжала смеяться, но силилась сделаться серьезной. – Я княжна, ты не имеешь права мне грубить! Мальчишка!

– Зачем ты так сделала?

– Чтобы посмотреть, как ты испугаешься щекотки! – она снова взорвалась громким смехом.

– Очень смешно! – бурчал мальчик.

– Ага, очень! – Нинетта задыхалась. У нее уже болели бока.

– Очень глупо, – мальчик продолжил прерванное занятие.

– Ой, ой, какой умный нашелся! Я, вот, пожалуюсь папе, что ты мне нагрубил, он тебя высечь прикажет.

– Жалуйся. Только, что с того? Думаешь, я не знаю, что ему плевать на тебя и на твою сестру? А даже если меня и высекут, что ж, я, по крайней мере, разделю участь отца, – последние слова Сережка произнес так сурово, что девочка сразу перестала смеяться, и холодок окутал все ее существо.

Не ожидала она, что он так скажет. Ей внезапно стало как-то не по себе и даже захотелось заплакать. Но, гордая своим княжеским происхождением, она не желала выставлять свои чувства напоказ мальчику-крепостному, поэтому, чтобы скрыть замешательство, дернула его за ухо и быстро убежала в дом.

А дома ее с нетерпением дожидалась Жанна, со своими заботами и желанием поделиться тем, что она только что узнала.

Едва Нинетта влетела в комнату, вся красная одновременно от бега и смятения, не в силах забыть тона в голосе Сережки, как Жанна, тут же к ней подпрыгнув, пробормотала почти скороговоркой:

– Я узнала, что его зовут Жозэ Марэ. Такой необычный человек, я таких раньше еще не видела. Я случайно столкнулась с ним, когда бежала за котенком…

Тут она замолчала, заметив, что Нинетта смотрит на нее каким-то отсутствующим взглядом.

– Ты слышишь меня? – Жанна слегка тряхнула ее за плечи.

– А… ага… – Нинетта попыталась сосредоточиться на словах сестры, но тщетно. Свои мысли поглощали ее куда больше.

Жанна, поняв, что сестра витает в облаках, нисколько на нее не обиделась, так как обижаться было не принято между ними, и продолжала говорить, но уже сама с собой. Нинетта же сидела рядом, глядя в одну точку перед собой, и молчала.

– Мне почему-то хочется, чтобы он обратил на меня внимание, – сказала Жанна.

Нинетта повернула к ней голову, наконец-то перестав размышлять.

– А зачем?

– Так. Просто так. Мне бы хотелось быть на месте Сережки.

– Что?! – Нинетта раскрыла рот.

– Да. Я бы хотела. Господин управляющий, так добр к нему, он уделяет ему много внимания. А кто добр с нами, кто нам уделяет внимание?

– Мадам Биссет… но это было раньше…

– Да. Но теперь ее нет и мы совсем некому не нужны. Сегодня утром, когда я зашла в кабинет папы, буквально на две минуты, чтобы только показаться и кое-что спросить о новом управляющем, отец так рассвирепел и чуть не запустил в меня одной из своих увесистых безделушек. Мне тотчас же пришлось выйти.

– Ты права. Нас не любят, – согласилась Нинетта.

– Ну, тогда лучше не жить здесь, – и Жанна сдвинула брови.

– Что же ты предлагаешь?

– Поскорее уехать в пансион, чтобы долго не видеть ни отца, ни Берту, – о последней девочка сказала еще презрительнее.

С этого момента сестры-двойняшки стали страстно мечтать о пансионе, как о чем-то далеком, а потому замечательном, ведь чем дальше они будут находиться от дома, тем счастливее себя почувствуют.

А Берта и не подозревала, как совпадает ее желание с желанием тех, от которых она мечтала избавиться. Княгиня Мадлик усиленно готовила отправление девочек и с каждым днем становилась все веселее от сознания, что скоро она почувствует себя свободнее в поместье мужа. Эта женщина на радостях даже соизволила пару раз заглянуть в детскую своего сына и при няньке и кормилице, поцеловала его нежный лобик.

Однажды около полудня, когда погода была душной, и стоял невыносимый августовский зной, семья Мадлик тихо и медленно обедала в своей столовой.

За длинным столом, во главе его восседал князь, а по правую руку от него сидела Берта, время от времени кидая пронизывающие взгляды на обеих падчериц напротив себя, да задумчивый и даже блуждающий взгляд на малютку-сына, которого просто так сажали возле матери, чтобы только вся семья считалась в сборе, потому что Виктора кормили отдельно и намного чаще, чем остальных.

«У, мегера!» – разом подумали девочки, подняв глаза на мачеху, но тут же опустив их обратно в свои тарелки.

Вокруг хозяев осторожно двигались лакеи, подавая одно блюдо следом за другим и убирая со стола пустую посуду.

Вот так всегда и происходила церемония завтрака, обеда и ужина в доме князя Мадлика.

– От всего этого даже аппетит пропадает, – нередко повторяли друг другу сестры.

Итак, однажды около полудня, когда первое блюдо сменилось вторым, двери холла внезапно распахнулись со страшным шумом и послышались быстрые и тяжелые шаги нескольких мужчин. Спустя секунду мужчины оказались в дверях столовой.

Не в меру вспыльчивый князь Мадлик уже собрался, было, заорать своим громовым голосом, что никто не имеет права нарушать обеденный час, но, увидев все произошедшее, осекся.

В дверях стояло четверо мужчин, а впереди них Жозэ Марэ, весь растрепанный и напряженный.

– Господин князь, загорелась конюшня! – воскликнул он и выбежал обратно. Мужчины за ним.

Князь тотчас же невообразимо переменился в лице. Скулы его как-то странно задергались, глаза помутнели, он зашатался и в изнеможении рухнул обратно на стул. Берта подбежала к нему, а девочки остались на своих местах.

– Конюшня… мои лошади… мой Корсар… – князь побледнел.

Наконец, вся семья выбежала на крыльцо и увидела полыхающую конюшню. Внутри ржали лошади, напуганные невиданным зрелищем пожара и задыхающиеся от густого дыма.

Князь простер руки к небу. Внутри конюшни, рядом с остальными лошадьми, находился и его любимец, конь по кличке Корсар, красавец редкой породы, молодой и сильный, быстрый, как ветер. Не так давно князь уплатил за него цену, втрое превосходящую его истинную, лишь бы только самому заполучить такое отличное животное. Черный, как смоль, без единого пятнышка, он стоил даже целого табуна.

Несколько мужчин вплотную приблизились к конюшне, силясь открыть ворота и выпустить лошадей. Но пламя не подпустило их. Лошади продолжали ржать все более оглушительно и ужасно. Слышен был и дикий голос Корсара. Он как ножом резал по сердцу уже почти бессознательного князя. Несчастный готов был упасть в глубокий обморок.

Вдруг, среди толпы, собравшейся, кто посмотреть, а кто и помочь, выделился мужчина и решительно направился к воротам конюшни. Язык пламени почти коснулся его. Тогда человек схватил огромную кадку с водой из рук двух женщин, облился ею с головы до ног и бесстрашно ринулся к засову на воротах. Отодвинув его, он отскочил в сторону, так как лошади, доведенные паникой до безумия, вырвались каждая из своего стойла и наперебой, калеча друг друга, понеслись на волю. Только один конь, тот самый Корсар, не выбежал. Он единственный, в целях предосторожности, был привязан красивой металлической цепью к железному кольцу. Несчастное животное, хрипя и захлебываясь от ржания, брыкалось, как безумное, ибо языки пламени если и не касались его, то сильно прижигали.

Князь, уверенный, что его любимцу пришел конец, окончательно лишился чувств и осел на руки своей жены, которая, согнувшись под тяжестью его тела, рухнула на траву, но потом заботливо положила голову супруга к себе на колени.

Ей, впрочем, была глубоко безразлична участь несчастного животного. Его дикое, душераздирающее ржание нисколько не трогало эту бессердечную, надменную красавицу. Она равнодушно взирала на все происходящее, одновременно теребя волосы мужа спокойными, размеренными движениями.

Обе девочки также были на гране срыва. Однако же, беспокоил их не только конь.

Жанна, раскрыв рот и затаив дыхание, смотрела на управляющего, который все глубже и глубже продвигался в конюшню, пытаясь освободить коня. Сердце девочки бешено колотилось и казалось, еще немного и оно выпрыгнет из груди. Ей даже хотелось кинуться в этот огонь к господину управляющему, чтобы помочь ему и просто побыть рядом, но, понимая, что она вместо помощи лишь помешает ему, осталась стоять, где стояла.

Нинетта же не сводила глаз с Сережки, который метался вокруг горящей конюшни, не зная, что делать и безумно паниковал.

На какое-то время Жозэ исчез в языках пламени, его невозможно было различить сквозь дым и этих мгновений хватило Жанне и Сережке, чтобы едва не сойти с ума. Но, к счастью, спустя еще мгновение, тот, за кем они так пристально наблюдали, появился, и в руках у него была уздечка, за которую он вел коня.

Едва лишь оба они вышли из полыхающей конюшни, как крыша ее рухнула, повалив за собою все четыре стены.

Жозэ, очутившись на живой, зеленой траве, почувствовав под ногами твердую, не охваченную пожаром почву, вдохнув полными легкими свежий воздух, внезапно отпустил уздечку и упал без сознания в двух шагах от лежавшего на коленях у супруги князя Мадлика, который, впрочем, уже очнулся.

Конь, почувствовав свободу, вскочил на дыбы, а затем понесся по лугам и полям, на радостях, что остался жив, принялся резвиться и играть. Сам он нисколько не пострадал, за исключением того, что его драгоценная шерсть в некоторых местах оказалась немного подпаленной.

Увидев своего любимца целым и невредимым, князь окончательно пришел в себя, вскочил на ноги и, подбежав к Корсару, несмотря на то, что тот запросто мог его лягнуть, принялся ласкать его и приговаривать:

– Ах, ты мое сокровище! Ах, прелесть! Я велю простроить для тебя отдельную конюшню.

Нинетта, которая все это слышала, пробормотала себе под нос:

– Да, если бы мы с Жанной погибли, он бы едва ли это заметил, – и в глазах ее блеснули слезинки.

Для Жанны же не существовало никого и ничего вокруг, кроме лежащего на траве, бесчувственного, черного от дыма, господина управляющего. Она вместе с Сережкой металась вокруг него, не зная, что сделать, чтобы привести его в чувства.

Двое мужчин подошли к детям, аккуратно их отстранили и, взяв на руки Жозэ, понесли его в домик. Сережка вприпрыжку побежал за ними, а Жанна, подумав, что такое же проявление чувств не пристало княжне, осталась на месте, хоть и горела желанием не отходить от управляющего ни на миг.

Вряд ли эта десятилетняя девочка отдавала себе отчет в том, почему ее так неудержимо потянуло к этому новому человеку, потянуло с первого же взгляда, вряд ли она понимала, что происходит внутри нее, но, невольно сравнив Жозэ со своим отцом, она еще более возвеличила первого и прониклась презрением к последнему.

Вскочив с травы, она пронеслась мимо Нинетты, подбежала к отцу, который все еще продолжал ласкать своего коня и осыпать его всякими нежными словами. Дернув князя за рукав, девочка сказала, глядя ему прямо в глаза:

– Он очень смелый, правда?

Князь Мадлик только кивнул, даже не посмотрев на дочь.

Жанна продолжала:

– К коню ты прежде подошел, чем к человеку, который мог погибнуть из-за него.

Тут князь перестал теребить гриву Корсара, обернулся к дочери и, безо всяких слов влепил ей такую увесистую затрещину наотмашь, что Жанна, тихо вскрикнув, упала прямо под копыта Корсара. Если бы подбежавшая Нинетта не помогла ей подняться, конь затоптал бы девочку своими мощными копытами.

А в домике управляющего происходило следующее:

Те двое мужчин, что внесли бессознательного Жозэ в комнату, положили его на кровать, а маленький Сережка остался сидеть подле своего друга, принявшись смывать мокрым полотенцем копоть с его лица.

Так он просидел возле управляющего несколько часов. Наступил вечер, за окном стемнело, мальчика сморило.

К полуночи все в доме князя уже видели десятые сны. Не спала только Жанна. Девочка ворочалась в своей постели с боку на бок и никак не могла уснуть. Голова побаливала от столкновения с отцовской рукой, мешали спать обида, негодование, возмущение и ярость. Мешало и беспокойство; как же там себя чувствует господин Жозэ?

Полежав еще немного, но, так и не уснув, Жанна тихо, не производя ни малейшего шума, встала, накинула плащ поверх ночной сорочки и стала медленно, на цыпочках продвигаться к двери.

Едва ее пальцы коснулись ручки, как из темноты послышался голос сестры:

– Ты куда?

– Я тебя разбудила?

– Нет, конечно. Ты ведь производишь не больше шума, чем муравей. Просто мне тоже не спится. Так, куда ты идешь?

– К управляющему.

– Что? Сейчас? – Нинетта сразу встала.

– А что? Мне хочется посмотреть, как он.

– Почему ты так о нем беспокоишься?

– Сама не знаю. Но я чувствую к нему такую привязанность, какую никогда еще ни к кому не чувствовала.

Нинетта помолчала мгновение, а потом взяла сестру за руку.

– Я пойду с тобой.

– Тогда идем. Накинь свой плащ.

Когда девочки спустились на первый этаж, а затем прошли в холл, дверь на улицу оказалась запертой, как и бывало всегда во избежание всякий неприятностей. Дворецкий поворачивал ключ в замке, едва пробивало десять вечера.

– Я и забыла об этом, – сказала Жанна. – Ну, ничего, полезем через окно.

Они быстро отыскали окно, через которое было удобнее всего проникнуть на крыльцо.

– Осторожнее, ты разбудишь дворецкого. У него слух, как у собаки, – предостерегла сестру Нинетта.

– Створка может скрипнуть! Вот, досада! Аккуратнее…

Кое-как, с большой осторожностью и опасением быть застигнутыми врасплох, девочки все же открыли окно без шума. Потом друг за другом перелезли через подоконник и спрыгнули на крыльцо.

– Ну, все! – выдохнули они разом.

– А закрыть? – встрепенулась Нинетта.

– Не надо. Мы же сейчас обратно полезем. Вот только взглянем, как там управляющий. Мы поглядим в его окно, а потом сразу назад.