***

Сара дрожала. Может от страха, может от холодного ветра и противно моросящего дождя. Они прошли уже полгорода, к площади. Сара понимала, что их ждёт там. Душу разрывала печаль и скорбь об убитых муже и отце. Её отец был очень стар и болен. Немцы сочли старика бесполезным, а её мужа опасным. «Жалкие трусы!», – думала Сара. Они убивали стариков и инвалидов, потому что то, те не могли работать. А мужчин и юношей, потому что боялись сопротивления. Угрожать и вести через весь город беззащитных, испуганных женщин и детей проще. Сара мужественно держала слёзы ради своих детей. Теперь она думала только о них. Обида и ужас от того что им причинят боль сдавливала сердце! Ей было тяжело дышать, она невольно думала о матери Давида! Сара знала её, и Давида тоже хорошо знала… Он, был одного возраста с её сыном. От всех этих мыслей ноги становились ватными, комок в горле не давал дышать, тошнота и головокружение отнимали последние силы, а от страха можно было сойти с ума.

Женщина лет пятидесяти, через полчаса дороги, упала. Конечно же, её сразу подхватили девушки, шедшие рядом, чтобы бедную не затоптала толпа. Подумали, потеряла сознание. Но эта женщина умерла от сердечного приступа! Девушки опустили её на землю, в стороне, насколько это возможно было сделать, не выходя за пределы строя. Потом дружно помолились за её душу. Сара всё время пела колыбельную. Голос её сделался хриплым и дрожал, но она верила, что любимая песня успокоит её детей. Меняя руки, она крепко прижимала к груди шестилетнюю Эстер, держала за плечо восьмилетнего Йосю, и не выпускала из вида шестнадцатилетнюю Майю. Майя всю дорогу тихо плакала. Она видела, как застрелили отца.

***

…Немцы ворвались в их дом рано утром. Из каждой квартиры доносились крики, гремела посуда, плакал младенец. Громко распахнув дверь, в их квартиру вошли три солдата. Вздрогнув от сильного удара двери о стену, Сара тут же взяла на руки Эстер, которая еще не успела проснуться, затем быстро схватила Йосю за руку и завела его за свою спину. Ее муж в одно мгновение накинул большое одеяло на постель. Оно с ног до головы скрыло под собой отца Сары, который уже полтора года был парализован. Мая, бледная прижалась спиной к стене, и оцепенев от страха, уставилась на одного из немцев вошедшего в комнату. Сара сделала глубокий вдох, который словно надувая её, уверенно приподнял голову и расправил плечи. Не дожидаясь приказа, она направилась к двери, прижимая к груди Эстер, и крепко держа за руку Йосю. Оказавшись за спиной солдата, она бросила быстрый взгляд на большое красное одеяло. Лицо свело как от сильной боли. Не останавливаясь и не оборачиваясь, Сара вышла в узкую прихожую.

Отец подошёл к Майе, взял её за локоть и сдвинул с места. Солдат презрительно следил за ними. Когда те подошли ближе, он смачно плюнул под ноги мужчине. Придерживая Майю за плечо, отец не остановился и не поднял голову. Немец ухмыльнулся и оглядел комнату, в поисках чего-нибудь ценного. Не приметив ничего интересного на стенах и полках, он обратил внимание на большое, теплое одеяло.

– Вот это нам пригодится! – сказал он на ломаном русском и сдёрнул красное одеяло с кровати. Как будто от неожиданности или испуга солдат тут же нажал на курок. Шестидесяти пяти летний мужчина умер сразу. Майя вскрикнула, отец резко обернулся на выстрел, и дуло автомата сильно упёрлось ему живот. Он поднял глаза на немца, а тот скривил рот в улыбке и прогремел ещё один выстрел. Майя с широко раскрытыми глазами прижалась к стене. Сара этажом ниже чуть не выронила Эстер. Она чиркнула плечом о стену подъезда и будто в судороге открывала и закрывала рот, молящими глазами уставившись на лестницу выше. Через пару секунд на ней показалась Майя. Она спускалась, вытянув руки по швам, напряжённо сжимая кулачки, всхлипывала без слёз и смотрела прямо перед собой, не замечая никого вокруг. Сара испустила тяжелый выдох, «моя девочка жива…», и тут же с тоской нахмурила брови и до крови прокусила губу, «Прощай, мой Зелиг… Мы скоро встретимся…». Они вышли во двор молча. Майя продолжала всхлипывать, Йося нахмурился и сжал кулаки в карманах. Он будто стал старше. Эстер вертела головой, разглядывая соседей, а Сара… Сара, молчала. Она не знала что сказать. Не могла найти слов, чтобы успокоить дочь.

– Будь сильной ради своих маленьких брата и сестры. Не нужно показывать им страх и вселять панику! – единственное, что смогла сказать мать, когда Майя перестала сухо всхлипывать и тихо заплакала. Майя ничего не ответила, только отвернулась, и совсем беззвучно затряслись её плечи…

***

Рядом прогремели выстрелы. Сара уже видела площадь. От жизни и смерти её семью разделяли двадцать метров!

– Мама! – испуганно, наконец, сказала Майя, – Мама! – её глаза были широко раскрыты и выражали ужас! Она схватила мать за локоть и прижалась к ней дрожащим телом, – Мама, что же это? – девочка тяжело дышала и сбавляла шаг, – Мама мы ведь не сделали ничего плохого!? Мы ведь ни в чём не виноваты! Мама, за что они так с нами? – она уже не плакала, сейчас Майя была бледной, и казалось, вот-вот потеряет сознание.

– Милая! Моя милая девочка! – мать погладила её косы, пытаясь найти слова, – Ничего не бойся! Слышишь! – Сара двумя руками пыталась обнять сразу всех своих детей! Её саму начинала охватывать паника, скрывать это было всё сложней. Ноги настолько ослабли, что ей вдруг показалось, будто она проваливается под землю. В глазах темнело. Она чувствовала, словно летит в глубокий холодный колодец, и кусочек голубого неба отдаляется от неё всё дальше и дальше. Сара сильнее прижала Эстер одной рукой, а другой взяла за руку Майю и Йосю, – Мои деточки! Не надо ничего бояться! Всё будет хорошо! Помните, мама Вас любит!

Её напутствие прервал выстрел. Женщина подняла глаза. «Вот она, площадь…». Сара больше не могла сдерживать слёзы! Она обеими руками крепко обхватила малышку Эстер, и ладонью придавила её головку к своему плечу, чтобы ребёнок не видел слёз и панику на лице матери, которая теперь овладела ей целиком! «Мама вас любит! Мама вас любит», – повторяла она снова и снова, отчаянно смотря по сторонам.

Толпа за её спиной начала толкаться, паника охватила всех! Женщины сзади, попытались оказать сопротивление, нарушили строй. Кто-то хотел бежать. Это было отчаянье. Все понимали, что впереди их ждёт смерть, и нужно было попытаться сделать хоть что-нибудь. Внезапная смелость, последний шанс! Сара обернулась и заметила, что нацисты, которые вели их, отвлеклись на бунт за её спиной. Она уже была слишком близко к площади, и бежать не было смысла! Шанса для неё уже не было! За спиной раздались выстрелы. Сара отвернулась и встретилась взглядом с женщиной, стоящей по левую сторону от колонны.

– Эстер ничего не бойся! Мама любит тебя, и вернётся за тобой! – быстро прошептала она, с силой сдёрнув нашитую на курточке Эстер звезду Давида и надеясь на чудо, бросила дочь из колонны. Женщина от неожиданности бросила лопату в сторону и подхватила ребёнка уже у самой земли! Она в ужасе подняла глаза на Сару, аккуратно поставив ребёнка на ноги, колеблясь с решением толкнуть девочку обратно в колонну.

– Молю Вас! – крикнула ей Сара, – Пожалуйста! Она совсем ещё дитя! – Сара понимала, что это пусть маленький, но шанс! Она поставила всё на человечность незнакомки в толпе! – Умоляю Вас! УМОЛЯЮ!! Спасите моё дитя! – слёзы отчаяния захлестнули Сару. – Эстер, мама любит тебя! Я вернусь! Будь послушной! Мама любит тебя!

Раздался выстрел, Сара повернула голову и увидела перед собой солдата! Она обняла Майю и Йосю

– Мама любит вас! – крикнула женщина и крепко сжала ладони обоих детей. Раздался ещё один выстрел и ладони Сары расслабились…

Женщина подхватила шестилетнюю девочку на руки, запахнула её своей курткой, и что есть мочи побежала назад! Из колонны доносился крик сиротки Майи. Эстер была напугана, но не плакала. Мама сказала, что придёт за ней…

Глава 2

Она бежала, не оглядываясь, каждую секунду ожидая выстрела в спину. Ей казалось, что все смотрят на неё. Казалось, что немецкие солдаты всё видели. Она будто слышала, как у неё за спиной уже передергивают затвор автомата и невольно пригибалась как можно ниже. Виски пульсировали, а в ушах гудело. Как в страшном сне, чувствовала, будто бежит под водой. Ей хотелось бежать быстрее, но ноги казались свинцовыми! Не хватало воздуха, она задыхалась, из горла вырывался глухой хрип. В голове звучало: «Остановись! Иди спокойным шагом! Так ты привлекаешь еще больше внимания! Они могут принять тебя за беглую еврейку!», но не могла заставить себя остановиться.

Их небольшой посёлок находился на окраине. До войны отсюда в город ходил автобус. Ехать было остановок пять. Теперь на этих автобусах в посёлок иногда ездят только немецкие солдаты, а жителям приходится ходить пешком. Всю эту дорогу женщина с шестилетней девочкой на руках преодолела бегом, изредка сбавляя шаг, чтобы перевести дух. Страх не на секунду её не оставлял. В городе было полно солдат, и то что ей удалось выйти на загородную дорогу незамеченной, уже большая удача. Но это не значило, что опасность отступила. На длинной, прямой как струна дороге, женщине стало ещё тревожней. В городе народу конечно не много, но всё же «затеряться в толпе» было куда больше шансов. Здесь же, она совсем на виду. По правую сторону – поля с чёрной землёй и давно убранным урожаем, а по левую густой лес. Вплоть до самого посёлка ни поля, ни лес не прерывались. Её не покидала страшная мысль, что вот-вот спереди или сзади покажется автобус и тогда ей точно конец. Промелькнула идея войти в лес и держать путь к дому между густых деревьев. Но тут же вспомнила, как соседка на днях рассказывала, что там немцы ищут партизан, поэтому ходить в лес теперь станет опасно.

Добежав до села и повернув в свой переулок, она ещё крепче сдавила малышку под курткой и на втором дыхании побежала ещё быстрее. Никто не должен знать, что она натворила! Улица была пустая. Все мужчины и женщины отправились на принудительные работы. С силой распахнув деревянную дверь своего дома, женщина, не останавливаясь, рванула к лестнице, ведущей на чердак. Она несколько раз споткнулась на крутом подъеме. Резким движением сдёрнула висящий на стене ключ, чтобы открыть дверь, запертую на замок. С трудом, дрожащей рукой несколько раз повернула ключ и сняла замок. Швырнув его в сторону, влетела в небольшую комнату заставленную чемоданами, мешками и дровами. На секунду остановилась, в ужасе, прислушиваясь, нет ли шагов внизу, но слышала только писк в ушах и как кровь бежит по венам. Она резко обернулась на окно. Быстро сорвавшись с места, как кошка, перепрыгнув полкомнаты, захлопнула плотные, деревянные ставни. На чердаке стало темно. Только сейчас она опустила голову на малышку. Эстер смотрела на неё своими большими, чёрными, по-прежнему ничего не понимающими глазами. Женщина распахнула куртку и поставила девочку на пол. Затем несколько раз нервно оглядела комнату и бросилась в угол, где стояли мешки с крупой. Передвигая один за другим, она освободила угол. Затем подошла к девочке, подняла её за подмышки и отнесла на освободившееся место. Посадила её в углу и принялась ставить мешки обратно.

– Сиди тихо! – шёпотом сказала женщина, – Я скоро приду! Никто не должен знать, что ты здесь!

Эстер ничего не ответила. Она послушно молчала. Женщина несколькими большими шагами дошла до двери и обернулась, чтобы убедиться, что малышка спрятана надежно. Не успела она выйти, как из-за угла послышалось: «Тимно…»

– Извини малышка! По-другому сейчас нельзя, – тихо произнесла женщина, – ничего не бойся ты в безопасности, – вдруг её руки снова задрожали. Она не была уверена, что ВСЕ теперь в безопасности. – Только помни, что ты должна сидеть тихо! Чтобы никто, никто не догадался что ты здесь!

Ещё несколько секунд она постояла в дверях, убедившись, что девочка её услышала, и больше ничего говорить не будет. Затем вышла и закрыла дверь. Раздался звук металлического замка, который не с первого раза попал в петли, и два оборота ключа. Теперь на чердаке стало совсем темно, и только узкая полоска света пробивалось сквозь деревянные ставни.

Женщина медленно спустилась вниз. Только сейчас она начала понимать, что же сделала. Всё было как в тумане. Каждый её шаг отдавался эхом, всё тело дрожало. Спустившись, она обнаружила, что в спешке не закрыла входную дверь. Резко захлопнув её и дернув засов, она бессильно упала на пол, и, содрогаясь всем телом, громко заплакала…

Выплакав весь ужас пережитого утра, она почувствовала невероятную усталость. Руки и ноги болели. Женщина заметила кровь и, подняв штанину, обнаружила на ноге сильный порез. В состоянии шока она не чувствовала боли, а сейчас рана начала сильно щипать. Обеими руками она вытерла лицо от слез, вытянула из рукава куртки платок и высморкалась. Затем медленно встала, набрала в тазик немного холодной воды из ведра и промыла рану. Бинтуя ногу, она думала о том, что ей придётся вернуться на площадь. В начале и в конце дня немцы считали пригнанных людей, и отсутствие человека могло нести за собой страшное последствие для всей группы рабочих. Солдаты в любой момент, могли приехать и пройтись по домам, проверяя все ли способные работать, работают. И страшно подумать, что они сделают, если пойти против их воли. В это время дома оставаться нельзя! Она бросила испуганный взгляд на дверь. Строгое правило гласило, «входная дверь ВСЕГДА должна быть не заперта». Теперь у них в деревне было много правил. Самое страшное: «Жители обязаны сдавать всех евреев солдатам. Укрывать у себя еврея значило смерть». Солдаты объявили, что за укрывательство, вся семья будет повешена на фонарных столбах вдоль улицы… Её передёрнуло от этой мысли. Она бросила быстрый взгляд на чердак и отварила засов входной двери. «Пожалуйста, только сиди тихо», – как молитву, еле слышно прошептала она, и вышла из дома. Сжав кулаки в карманах, быстро пошла в сторону города.

Дорога казалась бесконечно долгой. Теперь, она как никто другой понимала и чувствовала то, что чувствуют еврейские женщины. Страх перед неизвестностью разливался по телу, медленно парализуя каждую клеточку. В одну секунду ее бросало то в жар, то в холод. Она чувствовала, будто идет на казнь. Её мозг предательски выдавал всевозможные развития событий. И каждое из них, мягко сказать, было страшнее предыдущего. В голове вертелось: «Она приближается к площади. Солдаты замечают её. Один держит в руках брошенную ею лопату и что-то кричит на немецком, а двое других хватают её за руки по обеим сторонам и грубо тащат к кричащему. Она ничего не понимает из их слов, и ничего не отвечает им, но в её глазах, полных ужаса, они все видят. Да и нечего думать, когда они видели, как еврейская женщина толкает из толпы ребенка, а она подхватывает его и бежит назад в деревню. Они узнают кто она, где живёт, а потом убивают! Бросают в ту яму, которую она собственными руками рыла несколько дней. Потом отправляются к ней в дом, находят девочку, убивают её, а затем убивают её мужа и её шестилетнего сына…».

Или: «Она приходит к площади. Её отсутствие никто не заметил. Всё вроде обошлось. Заканчивает работу, идёт домой, но дома всё равно находит убитого мужа и сына и ту маленькую девочку. А всё это случилось, потому что пока она была на площади, немецкие солдаты приходили к ней в дом, чтобы проверить, все ли способные работать работают. И услышали плач маленькой девочки, запертой на тёмном чердаке. Расправившись с ней, они остались в доме, дожидаясь нарушителей…». Когда взрослые уходили работать, немцы забирали всех детей к себе. Они не обижали их. Специально привезённые немецкие воспитательницы занимались с ними. Обучали немецкому. Рассказывали что такое Германия, кто такие немцы и всячески прививали любовь и уважение к Гитлеру. Это называли школой, и отправлять туда детей, было тоже одним из неоспоримых правил. В школу определились дети до семи лет, старше уже становились работоспособными. Поэтому, спрятанная на чердаке маленькая девочка до семи лет, в любом случае была нарушением правил. Холодными волнами хлестали её мысли о том, что девочка может сама выдала себя, пытаясь сбежать с этого чердака к маме. Или что соседи видевшие, как она входила в дом с незнакомой девочкой, выдадут её из страха. Мысли разные, но финал один! Она и её семья теперь в большой опасности, каждую секунду, каждого дня!

Солнце уже садилось. Закат был необычайно красив. Небо густое, бордово-розового цвета, казалось, опустилось к самой земле. Холодный ветер разносил неприятный запах пороха, дыма, грязи и страха. Мелкий дождь, будто слёзы, развеянные по ветру, едва ложился на кожу и сразу высыхал. Громко лаяли собаки. Она уже видела площадь. Ноги почти не слушались. Женщина шла из последних сил, впиваясь ногтями в ладони. Сжимая зубы так, что хрустело в висках. Не чувствуя ничего кроме страха.

Колонны, медленно тянувшейся к площади, уже не было. На вытоптанной тропе лежали тела тех, кто пытался бороться за жизнь, не желая идти в этот загон на городской площади. Теперь там стояли большие грузовые машины и, уже изрядно поредевшая, толпа усмиренных женщин и детей. Они больше не кричали и не плакали. Теперь они тихо и терпеливо ждали уготовленной для них участи. По одному они подходили к немецкому солдату, тот быстро осматривал подошедшего, что-то громко выкрикивал, затем записывал в блокнот, и человека вели в грузовик. Издалека она заметила, что ров был полный – казнь уже закончилась. Забитые до отказу, грузовые машины одна за другой выезжали с площади. В нескольких метрах на земле она вдруг увидела свою лопату. Испустив большой тяжёлый выдох, рванула к ней. Налету, вытянув руку, она упала на колени, больно прищемив пальцы черенком лопаты. Вцепившись в неё как в спасение, ещё несколько секунд она простояла на четвереньках. Затем, дрожащими руками, тяжело опираясь на лопату всем телом, поднялась. Едва встав на ноги, она вдруг заметила женщину. Ту самую женщину, чьё имя не знала, но помнила её молящее лицо. Женщину, чьи слова до сих пор звенели в её голове. Женщину, которая доверила ей самое дорогое в своей жизни… И если бы не кровь на животе, она казалась бы просто спящей. В её крепко сжатом кулаке едва заметно торчала маленькая звезда Давида, ту, что она с силой сорвала с дочери.