– В последнюю очередь поверил бы в такое, – хмыкает отец. – Самообладание у тебя в крови.

Что верно, то верно. Я всегда держу себя в руках, и вывести меня из себя крайне трудно. Единственное, что может раздражать действительно сильно – это когда задевают мое самолюбие. Например, когда решают, что им можно беспрепятственно нарушать договор, а мне почему-то нельзя. И тот единственный человек, который на это способен, как раз и сидит сейчас передо мной.

Отец легко считывает все это по моему выражению лица. Он говорит дальше:

– Гас искал тебя, потому что я хотел попросить о небольшой услуге.

У отца все просьбы могут быть только такими, что невозможно отказаться. Выбор без выбора. Что ж, я умею вести себя в таких случаях: нужно соглашаться так, словно я могла бы отказаться, но сама не хочу. Научилась как раз благодаря ему.

С интересом слушаю дальше. Не могу представить, какая услуга от меня понадобилась всемогущему отцу. Но могу предположить, что нечто непростое, других просьб у него не бывает.

– Сын Кристины, Себастьян, страстно хочет стать кандидатом в Капсуле. Решение твердое, обдуманное, принято в трезвом уме, в общем, всё как положено, – говорит отец и явно ничего не собирается добавлять к сказанному.

Вот это, конечно, поворот. Сын? Я не очень внимательно разглядывала Кристину и не видела ее при ярком свете вблизи, но мне показалось, что она ненамного старше нас с Хлои. Конечно, наличие сына-младенца меня бы не удивило, но стать кандидатом в Капсулу, а проще говоря, превратиться в робота, может захотеть только взрослый. Дети понятия не имеют о существовании подобных вещей. Ладно, допустим, ребенку лет десять, и каким-то образом он узнал, что людей можно сделать роботами. Но я-то здесь при чем?

– Что ж, подрастет до восемнадцати, а там, может, еще и передумает. Ну а если нет, милости просим, – я пожимаю плечами. И ради этого за мной шпионили в «Приме»?

– Ему двадцать шесть.

От такого шокирующего известия я забываю, что намеревалась держать себя как равнодушная великосветская львица. У меня чуть не отвешивается челюсть. Хорошо, что тот темноглазый красавчик и Хлои этого сейчас не видят. Сколько же лет Кристине?! Нет, она не может быть старше тридцати лет, никак не может!

– И ему очень нужно попасть в Капсулу именно в этом году. Очень. Сильно, – с нажимом произносит отец. И внушительным тоном заканчивает: – Посодействуй в этом, Лилиана. И еще такой небольшой нюанс: он должен не просто попасть в кандидаты, а обязательно пройти ваш отбор до конца. Чтобы полностью трансформироваться в андроида.

Ну, вот и его «маленькая просьба». Сказать, что я в шоке – это ничего не сказать. Этот шок уже даже не двухкратный. Я даже не знаю, с чего начать изливать свои возмущения и продолжаю просто молча пялиться на отца. А терять дар речи мне, вообще-то, не свойственно.

Конечно, он знает. Он просто не может не знать. Он один из учредителей «Кей-мент». Каждый набор кандидатов в Капсулу происходит только один раз в году. Ведь мы проводим с ними не самый легкий и быстрый из научных экспериментов.

– В этом году, – повторяю я машинально, пока он утвердительно кивает,– В этом году. В котором мы уже полностью набрали очередную сотню кандидатов. И их набор закончился вчера, – медленно произношу я. Перевожу взгляд на стакан в моей руке и поднимаю обратно на отца. – А сегодня я узнала, что запуск моей группы кандидатов отложили на неделю, ты, кстати, не знаешь, почему?

Он молчит с видом совершенно непричастного человека. Выпивает. Ждет. И тут за стол почти одновременно возвращаются Гас с Кристиной и Хлои с черноглазым парнем. Разговор с отцом окончен, едва дойдя до главного.

– Ты точно знаешь, почему, – говорю я одними губами. Я догадалась. Он наверняка принял такое решение, чтобы у меня было хоть немного лишнего времени, чтобы каким-то образом включить чокнутого сынка Кристины в состав моей группы кандидатов.

Отец только улыбается уголком губ:

– Ты справишься, Лилиана. Ты же моя дочь.

Это должно прозвучать гордо, но почему-то совсем не воодушевляет. То, что он требует от меня под видом «маленькой услуги», называется подлогом и грозит мне как минимум позорным изгнанием из Капсулы. Ну а отца это, конечно, не волнует. Он существует в другом мире, который находится намного выше подобных мелочей. И в случае моего возможного отказа я абсолютно точно вылечу из Капсулы по одному его слову, так же легко, как и получила работу там. Выбор без выбора, как я и думала. Иначе и быть не могло.

– Как тебе танцы, Себ? – весело обращается Кристина к черноглазому парню, тот изображает подобие улыбки на равнодушном лице. По Хлои тоже не видно особого восторга. Что странно: танец с симпатичным парнем, тем более спасший ее от перспективы делить общество с моим таким важным и пугающим ее отцом, должен был бы вызвать у подруги бурю эмоций и зажечь глаза страстным огнем впечатлений.

Я снова пристально смотрю на упомянутого отцом Себа. Значит, это и есть сын Кристины, этот красивый молчаливый парень. Теперь я еще больше жалею, что танцевать с ним выпала возможность у Хлои, а не у меня. Впрочем, очевидно, что нам предстоит теперь провести вместе гораздо больше времени.

Я отвлекаюсь от негодования на несправедливость отца ко мне и внимательнее разглядываю Себастьяна. Неужели этот парень так страстно, как сказал отец, хочет попасть в Капсулу и совершить трансформацию в андроида? По нему это совершенно невозможно сказать. Последнее, что я бы сказала о нем, так это то, что он вообще способен страстно чего-либо хотеть. Его отстраненное поведение, как будто он только телом здесь, а мыслями где-то далеко, может и похоже на многих принимаемых нами в Капсулу людей. Но молодость, внешняя привлекательность, явная принадлежность к материально обеспеченным слоям общества не увязываются в моей голове с образом человека, готового отказаться от своей нынешней жизни и всех благ и удовольствий, которые она может ему предоставить.

Песик Кристины Тиберий внезапно изъявляет желание поиграть и пытается схватить за низ черной шелковой рубашки Себастьяна, тот немного отодвигается, и псина начинает отвратительно громко визжать на него. Кристина смеется и сюсюкает:

– Ну что ты, Тиберий! Какой грозный мальчик! Себ, ну поиграй с ним, он же так просит!

Я понимаю, что пора уходить. Эта показушная веселость компании отца меня раздражает. Сухо прощаюсь со всеми присутствующими, и мы с Хлои встаем. Гас тоже моментально поднимается из-за стола. Какой же он назойливый! Впрочем, мне сейчас это как раз на руку. Как только мы немного отдаляемся, я говорю ему:

– Отец попросил меня кое о чем. Передай ему, что каждая деловая услуга обычно оплачивается деньгами. Кому, как не ему, важному деловому человеку, это знать.

Гас неожиданно вынимает из нагрудного кармана авторучку – надо же, я считанные разы в жизни видела этот предмет для рукописных записей, ставший всего за один век развития технологий антиквариатом и дорогой игрушкой для ценителей истории, и без лишних слов берет мою руку в свою. Я не успеваю среагировать и вырвать ее, и он быстро пишет что-то на моей ладони. Я опускаю взгляд и не сразу верю своим глазам. Это цифры. Пятьсот тысяч.

– Кто еще кому услугу оказывает. Это вопрос спорный, на мой взгляд, – усмехается Гас. Хлои пытается что-то разглядеть, но он предусмотрительно загородил меня от нее своей широкой спиной, как бы случайно заранее оказавшись вовремя между нами. Его внимательность к деталям и ум нельзя не оценить, но мне все-таки хочется оставить за собой последнее слово. Против женского обаяния ему будет нечего возразить.

– Действительно. Мистер Норсуорт оказал мне прекрасную услугу. Нечасто выдается поработать с такими симпатичными парнями, как Себастьян, в весьма тесном контакте. Спасибо ему огромное, – томно шепчу я, подмигиваю и улыбаюсь. Гас только презрительно кривит губы и возвращается к своим. Безусловно, он еще и отцу это передаст. Я буду только рада. На это я и рассчитывала: пусть будут уверены, что я согласилась на отцовскую «просьбу» не от безысходности, а ради щедрого денежного вознаграждения и смазливой внешности Себастьяна.

– Ну как тебе Себ? – все еще улыбаясь (я все-таки сделала «выбор без выбора» с максимальной возможной выгодой для себя!), спрашиваю я Хлои. Она не разделяет моего приподнятого настроения. Выглядит какой-то необычно задумчивой.

– Знаешь, это было очень странно, – говорит она. Мы выходим из ресторана, около него уже ждет клиентов несколько свободных такси, все они, конечно, машины только представительского класса. – Сначала я вроде радовалась, болтала всякое, ну, ты знаешь…

– О да, – киваю я. Красивые парни, танцы, как тут подруге было не обрадоваться.

– Но вот что меня смутило, – серьезно продолжает Хлои. – Я еще случайно немного проговорилась про работу в Капсуле…

Я вздыхаю и закатываю глаза. Хорошо, что у Хлои сменилось не так много бойфрендов, и она годами никак не определится в отношениях с одним Сандаром, иначе все парни Луисвилля уже бы знали про Капсулу и про все детали работы Хлои в ней.

– Но этот Себастьян… Его как будто не интересует ничего вообще. Сколько я всяких тем пыталась поднять для разговора…

– Даже про Капсулу? – искренне удивляюсь я.

– Как ни странно! Но да. Его как будто вообще не волнует ничего! Отталкивающий тип, мне даже захотелось, чтобы танец быстрее кончился. Он просто молчал и вообще не помогал мне поддержать болтовню! И вроде ведь он такой вежливый, к этому точно не подкопаешься…

Хлои возмущенно качает головой, словно так до конца и не верит, что такое действительно возможно. Честно говоря, я тоже испытываю замешательство. Уж про секретную Капсулу ни один человек не упустил бы возможности расспросить, тем более с учетом того, что именно этот парень намерен туда попасть, да еще и в обход правил, через моего отца и меня. Я понимаю удивление подруги. Мы садимся в такси, и я задумчиво провожаю элитный ресторан «Ассамблею» взглядом в окно.

Кажется, отец втянул меня в невероятно рисковое, но, в случае удачи, столь же многообещающее дело. А в неудачу я не верю. Меня не покидает волнительное ощущение, что в размеренной, подчиненной строгим правилам жизни в Капсуле начинается что-то действительно необычное и интересное. И постановщиком этого шоу буду я.

Не какая-нибудь Ребекка Герерра. И даже не всемогущий Якоб Норсуорт. А именно я.

В такси тоже, как и «Ассамблее», играет джаз. Я улыбаюсь в полумраке машины и медленно стираю пальцами надпись «пятьсот тысяч», выведенную устаревшей авторучкой на моей ладони.