– Папеньке вечно места не хватает, – пояснила Варенька, заметив заинтересованный взгляд Мити. – Тут у него в склянках разное хранится, даже пилюли для сна. Черные такие, точно уголь. Вы знаете, если сразу с десяток таких съесть, то уже не пробудишься.

– Наслышан, – важно кивнул Митя, продолжая исследовать комнату. Пианино, прикрытое вязаной салфеткой, занавешенное зеркальное полотно, высокая напольная ваза с сухоцветами и аромат, чуть сладковатый и дурманящий.

– Устраивайтесь поудобнее, – Варя улыбнулась, – а я мигом. Только унесу корзину и велю подать чай.

Однако, видимо, звезды нынче сошлись так, что все было против молодого мага.

Едва Варя шагнула к выходу, как дверь распахнулась, и оттуда, покачиваясь, точно пьяная, вышла девушка. Рыжеватые косы растрепались, в глазах стояли слезы.

– Мне идти надо, – прошелестела она, потрясая кулачком перед собой, – идти надо к Семушке. Он меня ждет, наверное. Он теперича совсем один. Где он? – Она закрутила головой. – В больнице, в холодной? Лежит там совсем одинешенек. – Девушка всхлипнула, захлебываясь слезами.

– Люба, прекрати. – Варя, отставив корзину, кинулась к горничной и, обняв ее за плечи, зашептала жарко и горячо: – Все наладится. Горе, конечно, великое, ну что ж теперь, рядом с Семкой лечь? Идем-ка лучше в комнату, присядешь, а я папеньку позову, папенька знает, как горе такое унять.

– Унять? – Люба словно очнулась и люто глянула на утешительницу. – Унять? – повторила она. – Конечно, тебе-то что! Ты, поди, и рада, что Семушка умер, раз на тебя, красавицу, глядеть не стал, так и пусть никому не достанется, так, да?!

– Ты что такое городишь? – Варенька отпрянула от девушки, прижимая ладони к горящим не то от стыда, не то от гнева щекам. – И мне его жаль, но теперь-то ничего не поделать, судьба у него такая.

– Его судьба со мной жить, детишек растить, – воскликнула страдалица, заламывая руки, – а ты, ты, гадина, завидовала, вот и извела его, поди!

Варя открыла было рот, но тут же захлопнула и, бросив на Митю, ставшего невольным свидетелем этой сцены, взгляд, полный отчаянья, бросилась прочь.

Люба же, враз потухнув, прижалась к холодной каменой стене и медленно сползла на пол, начиная подвывать, как побитый зверек:

– Лягу подле милого, лягу подле мертвого. Станет нам могила пуховой периной, станет одеялом земля. Только ты, Семушка, да я, ты да я.

– Что же вы, Люба, все наладится, вам еще жить да жить. – Маг присел подле девушки и, взяв ее за руку, холодную на ощупь, попытался успокоить так, как учил наставник, вытягивая горе по крупицам.

Подчиняясь магии, горничная разжала пальцы, и Митя шумно втянул воздух, увидев, что так крепко сжимала девушка.

– Смерть за мной идет, – доверилась ему Люба, не замечая потери, – Семена уже прибрала, а теперь мой черед.

В коридоре шумели призванные Варей домочадцы, и Митя не стал дожидаться развязки. Чувствуя себя посторонним в чужом горе, он, подхватив то, что выронила Люба, взял одежду и поспешил покинуть жилище аптекаря. Чем мог, помог, а дальше уж медицина пусть решает.

Однако, прежде чем уйти, слегка сдвинул занавеску с зеркала. Мало ли.

Игнат Исаакович курил на крылечке. Белесые круги дыма поднимались прочь от его трубки и таяли, уносимые осенним сквозняком. Увидав наставника, Митя нахохлился. Он понимал, что предстоит разговор, однако сейчас то, что лежало у него в кармане, превосходило по важности Митин же прогул.

– А представь, что я тебя заставил в коридоре весь день ждать? – вместо приветствия начал шеф. – Вот вижу по твоему лицу, что тебе не терпится что-то рассказать и это очень важно, ну ты так считаешь, а я ушел. Да вот оставил тебя на казенной скамье сидеть и убежал по своим делам. Они-то куда важнее, чем твои.

– Но у меня правда важное! – не сдержался Митя.

– Откуда знаешь? – перебил его наставник. – Кто решил, что у тебя важней, чем у часовщика или, скажем, школяра?

– Я. Потому что так и есть, – не сдавался Митя.

– Решил он, – фыркнул Игнат, – ладно уж, идем внутрь, соизволю пропустить тебя без очереди. – Он постучал вишневым чубуком о перила, дунул в чашу и, удостоверившись, что трубка пуста, шагнул внутрь.

Митя плелся за ним побитой собакой. Утешало одно: то, что он сейчас покажет наставнику, вернет его расположение к провинившемуся ученику.

Департамент пустовал. Видимо, Игнат Исаакович сам принял всех просителей.

– Входи и показывай, – велел шеф, пропуская Митю вперед и указывая пальцем на стол, посередине которого красовался серебряный поднос. Отполированный до блеска, он должен был отражать в себе потолочную лепнину. Однако ни виньеток, ни гипсовых цветов в серебристой глади не виднелось.

Морщась, стажер вытащил из кармана свою находку и, не сдерживая неприязни, бросил ее в центр подноса.

Переплетенные черные, красные, оранжевые и темно-зеленые нити, похожие на потрепанный котенком клубок, шмякнулись на зеркальную поверхность.

Пару секунд ничего не происходило, а затем нити начали шевелиться. Они толкались и пульсировали, точно пытаясь найти свою жертву. Словно подергивая щупальцами, комок попытался выбраться на стол, однако ловушка не позволила ему этого. Нитки взметнулись вверх хаотично, колыша в воздухе.

Игнат, поначалу смотревший спокойно, с интересом подался вперед, отодвинув в сторону Митю.

Разглядывая находку ученика, он цокал языком и хмурился.

– Ну что, ведь важно? – не сдержавшись, спросил Митя, которого так и распирало от гордости.

– Да уж, занятная диковина, – Игнат прищурился, – ведьмин клубень, на такой что угодно нашептать можно. Хочешь – суету, хочешь – немощь, а пожелаешь – смерть. Где взял-то? – Шеф оглянулся на стажера.

– У Любы, невесты механика Семена, – отчитался Митя.

– Интересно, – протянул наставник и щелкнул пальцами по краю подноса. Мелкая рябь прошлась по отполированной поверхности, и клубень заволновался. Заметался, заюлил на месте, затем замер и, внезапно полыхнув синим пламенем, обратился в кучку пепла.

– Вот это да, – прошептал пораженный Митя.

– Дела, – согласился шеф. – У нас тут, Митенька, еще одна ведьма завелась, – он глубоко вздохнул, – а мы ее появление прошляпили.

До поздней ночи Митя и Игнат Исаакович листали архивы, смотрели бланки проверок и проглядывали ежегодные отчеты. По всему выходило, что новоявленных магов за последний десяток лет в городке не выявлено.

– А может вот, – Митя ткнул пальцем в пожелтевший от времени документ, – девица двенадцати лет, склонна к ведьмовству. Ежегодная комиссия выявила случайно. Являлась дочкой прачки при академии. Сколько ж ей лет сейчас должно быть? – Митя прищурился, прикидывая возраст.

– Дай сюда. – Шеф отобрал дело, бросил беглый взгляд и кинул его в коробку с уже проверенными. – Померла та девчонка.

– Как померла? – удивился Митя, припоминая, что магов простая зараза не берет.

– А так, мать ее как узнала, что дочка – Зеркальщица, так и отравила свое же чадо крысиным ядом. Мол, лучше в могилу, чем Ордену отдавать.

– Темная женщина, – заворчал Митя, сочувствуя давно почившему ребенку.

– И тогда, и сейчас находились те, кому мы хуже черта в юбке, так что не ворчи, а ищи лучше.

– Да пусто тут, – Митя оттолкнул от себя последний ящик, – все проглядел, никого нет. Может, заезжие?

– А что, – Игнат встрепенулся, – может, и так, цыган на ярмарке в ближайшие дни не было? И надо б узнать, где Люба клубень подобрала.

– Так я расспрошу. – Стажер резво вскочил.

– Э, нет, – Игнат кривенько усмехнулся, – я за тебя горожан принял, а ты, мил друг, теперича порядок тут наведи.

– Шеф, – начал было Митя, но, поймав похолодевший взгляд наставника, сник и молча начал складывать раскиданные по всему полу бумаги по коробкам.

Уже ближе к концу уборки Митя решил еще раз проглядеть дело дочки прачки, однако найти его не смог, видно, сунул в один из ящиков, а вытаскивать все по новой не хотелось. Погасив газовую лампу, стажер, зевая, покинул департамент и, ежась от пронзительного ветра, поднявшегося к ночи, побрел домой по опустевшим улочкам провинциального городка.

В промерзлой комнатушке, которую он снимал у купчихи Меньшовой, Митя, не снимая сюртука, сел за стол и, раскрыв сверток с нехитрой снедью, принялся ужинать.

Подсохший ломоть не лез в горло, а вареное яйцо, которое юноша жевал вприкуску с вялой четвертушкой лука, казалось безвкусным. Все мысли Мити сейчас занимала Варенька. Пока он брел домой, то все вспоминал, как она огорчилась, как расстроилась, когда обезумевшая от горя и злой волшбы Люба обвиняла ее в жестокосердии.

Если б самого Митю кто обвинил в том, что он другому желает смерти, так, пожалуй, и он бы огорчился, а тут хрупкая барышня. Как она там сейчас? Грустит ли или музицирует, прогоняя тоску, а может, спит и думать позабыла про дневную неурядицу.

Чувствуя, что не успокоится, пока не узнает ответ на свой вопрос, Митя вытащил из шкафа настольное зеркало. Убрав опустевшую тарелку, он установил его перед собой и, собравшись с духом, коснулся силой блестящей поверхности.

Осознание, что сей миг он нарушает одну из заповедей Зеркальщика, щекотало нервы. Но утешив себя, что это во благо, Митя продолжил сеанс.

Зеркало послушно пошло рябью, и вот уже не свое отражение видел Митя, а ту самую гостиную, в которой давеча принимала его Варенька.

Комната пустовала. Глубокие тени залегли по углам, скрыв от взора и напольную вазу, и книги в шкафу. Разве что склянки чуть поблескивали на своих полках да белела пролитым молоком скатерть на круглом столе.

– Ну вот, и нет тут никого, – пробормотал Ми-тя и уже хотел было прервать связь, как послышался скрип.

В гостиную вошла Варенька. Огонек свечи, которую она держала в руке, лихорадочно дрожал, предавая милому лицу незнакомые черты. Варя утерла щеки ладошкой, и Митя сразу понял, она плачет. Сердце так и жалось от боли. Ему захотелось кинуться к ней, обнять, утешить, чтоб никто не посмел больше обижать столь чудное создание.

Однако пока он размышлял, Варенька поставила на стол свечу, затем выдвинула стул и зачем-то встала на него ногами.

Из той зеркальной щеколды, через которую глядел Митя, ему было не видно, для чего все эти действия. Однако внутри у Мити все похолодело. Ему вдруг вспомнилась коммутаторная. Опрокинутый стул. Черная туфелька, сиротливо лежащая рядом, и Анна, дергающаяся в петле, точно червь на крючке у рыбака.

И пусть с Анной все обошлось и сейчас она уехала к тетке, но вдруг и Варенька решилась свести счеты с жизнью, не перенеся грубых слов?

– Нет она не станет, она не такая, она сильная, – зашептал сам себе Митя, и словно в подтверждение его слов Варенька спустилась с коробочкой в руках, села за стол и что-то высыпала перед собою.

И тут страшная догадка пронзила сознание Зеркальщика. Конечно, к чему ей мастерить петлю, когда она дочь аптекаря и там в комнате хранятся пилюли, от которых можно уснуть навеки.

Все встало на свои места, и Митя понял, что больше не может сидеть здесь и глядеть, как погибает милый его сердцу человек.

Зеркальщик метнулся вперед и в тот же миг очутился подле Вареньки.

– Не делайте этого! – крикнул он, бросаясь к девушке и хватая ее за руку. – Подумайте о папеньке!

Варя, испуганная внезапным появлением Мити, вскрикнула. Она завертела головой, не понимая, как он тут оказался, и маг уже готов был все объяснить, но она разгадала раньше.

– Вы! – зашипела Варя, по-кошачьи щуря глаза. – Вы один из них! Вы – Зеркальщик!

Митя смутился. Понимая, что нарушил сразу две заповеди кодекса, он лишь виновато кивал головой.

– Как вы посмели проникнуть в мой дом, убирайтесь прочь, немедленно! – требовала Варя, воинственно сжимая кулаки.

Митя понял, что пропал. Но все же он решил, что должен попробовать объясниться.

– Вы вправе меня гнать, – затараторил он, – но я лишь хотел вас спасти, я боялся, что вы примете пилюлю, что вы…

– Пилюлю? – Варя осеклась и вдруг расхохоталась. – Вы решили, что я хочу умереть? С чего вдруг?

– Люба, она вас обидела, она… – Митя мямлил, все больше теряя уверенность. – Простите меня, – почти прошептал он.

– Отпустите мою руку и подите прочь, – потребовала девушка доселе незнакомым, злым голосом.

Митя послушно разжал пальцы и попятился к зеркалу.

– Ну уж нет, уходите по-людски, – скривилась Варенька, глядя на стажера с отвращением.

Митя молча кивнул и шагнул назад, однако внезапно запнулся, нелепо взмахнул руками и наверняка упал бы, если бы Варенька не ухватила его за рукав. При этом ладонь девушки раскрылась, и на пол выпал пестрый комок ниток.

– Вы?! – Маг поперхнулся словами, не в силах закончить фразу, но Варя и не ждала этого. Она не стала удивленно морщить лоб и, прижимая руки к груди, вскрикивать: ах, что это, я не знаю! Нет. Вместо этого она отскочила назад и грациозно, как лань, прыгнула в зеркало, подхватив юбки.

Митя много раз видел, как Игнат Исаакович переходит через зеркала, но сейчас опешил. Вместо того чтобы кинуться в погоню, он поднял с пола шевелящийся клубок, затем подошел к столу и открыл шкатулку. Под резной крышкой, точно черви, копошились нити, желая одного – услужить хозяйке, найти жертву. Митю замутило, и он, захлопнув коробку, обернулся к зеркалу, собираясь считать след.

Именно в этот момент блестящее полотно пошло трещинами и, скорбно звякнув, осыпалось на пол тысячей осколков.

– Как же она нас провела! – Игнат Исаакович нервно крутил пуговицу на жилетке и мерил шагами гостиную аптекаря. – Вот так, столько лет под носом! И ведь я, старый дурак, когда вытащил ее из западни Агриппины, не понял, что Варя одна из нас, – злился шеф.

– Агриппина говорила, что вы, – Митя запнулся, – мы много о себе думаем, а силу под носом и не видим. Я думал, она про себя, а она…

– Да уж, да уж, – прервал его шеф, – недобро вышло. Считай, ни за что сотрудника потеряли.

От одной мысли, что Агриппина погибла зря, у Мити стало горько во рту, но наставника сейчас волновало другое.

– Где же искать нашу беглянку? Скользнув через зеркало, она может оказаться где угодно, хоть на другом конце света!

– Я вот не могу, а она может? – удивился Митя.

– Митька! – Шеф кинулся к нему и ухватил за плечи: – Ты гений! Ну конечно, она ж неученая. Значит, перешла в знакомое зеркало, с которым связь имела. Да вот к кому? Кто ее посреди ночи примет? Ведьму-то? И при этом, чтоб больше никто не приметил ночную гостью.

Митя нахмурился, пытаясь придумать ответ и еще раз заработать похвалу от начальника. Тут-то его и осенило.

– Бабка Пелагея! – выпалил он.

– Что Пелагея? – заинтересовался шеф.

– Ну, Варя говорила, что часто у нее бывает и молоко берет. А бабка эта еще жабу туда сажает.

– Куда? – опешил Игнат. – В молоко?

– Ну да, чтоб не скисло, значит, – закивал Митя.

– А ты, друг мой, голова. Пелагея, может, и не ведьма, но в старые сказки верит. К тому же, – он нервно повел шеей, – если это та, о ком я думаю, то она Агриппине родней приходится и, значит, Зеркальщиков не чурается. Идем. – Игнат достал зеркало.

– Прямо сейчас? – смутился Митя. – А как же они? – Он обвел взглядом комнату, в которой, точно марионетка, застыл аптекарь, призванный для допроса и зачарованный по решению шефа.

– Все позже, – коротко отозвался Игнат и шагнул в портал. Митя нырнул следом.

Домик бабки Пелагеи стоял на выселках. Прямо за ним начиналась тропинка, уводящая в самую топь.

– Ты в дом, а я окрест гляну, – скомандовал Игнат Исаакович и исчез в темноте.

Митя поежился и приготовился стучать в дверь. Однако та отворилась сама собой, точно приглашая стажера войти.

Маг достал из кармашка медное зеркальце и, подсвечивая солнечным зайчиком, шагнул через порог.

– Эй, есть кто дома? – крикнул он и тут же услышал с улицы топот ног. Не раздумывая, Митя кинулся назад, то и дело задевая нехитрую утварь Пелагеи. Выскочив из дому, Митя поднял повыше руку, и яркий свет залил небольшой двор. Стажер успел разглядеть распахнутую калитку в углу и бордовый край юбки, исчезающий за кустами.

– Варя! – закричал Митя, бросаясь в погоню. – Варенька, стойте! Мы разберемся! Все еще наладится.

Он не видел беглянку, но слышал топот ног по узкой тропинке, змейкой вьющейся между кочек. Внезапно Митя оступился, и ботинок тут же хлебнул болотной жижи. С трудом вытащив ногу, он зашлепал вперед, надеясь поймать девушку. Ночь прорезал крик. Внутри у Мити все похолодело, и он, поскальзываясь на кочках, помчался на голос, но опоздал.

Тропинка обрывалась. Впереди темным полотном расстилалась глухая топь, где в ярком свете луны колыхалась клетчатая накидка Вареньки.

Мите стало дурно. Ему почудилось, что он еще видит ее лицо и может дотянуться, однако едва он попытался это сделать, как болото ухватило его за ноги и втянуло сразу по колено.

– Варя, Варенька! – кричал Митя, шаря руками в хлюпающей грязи, а топь знай себе утягивала новую жертву.

Игнат Исаакович выудил Митю, когда тот увяз по грудь и уже перестал трепыхаться, что его и спасло.

Вместе с бабкой Пелагеей, которую он нашел в курятнике, маг привел в чувство стажера. Затем еще раз прочесал болото, но не отыскал даже накидки, видно, топь не захотела отдавать трофеи.

– Может, она спаслась? – шептал Митя, не желая мириться со страшной участью, что постигла Вареньку. – Может, жива? – спрашивал он, с надеждой взирая на шефа.

Вместо ответа Игнат только отвел взгляд.

С утра в городе только и разговоров было, что о ночной погоне. Говорили, будто бы Зеркальщики целую банду ведьм накрыли. Эти-то ведьмы заезжие и Семку сгубили, и на невесту его покушались, за что, неясно, может, он им чинить что не стал?

Рассказывали также, что ведьмы эти Варвару, дочку аптекаря, утащили. Сам же аптекарь лицом был мрачен и на вопросы не отвечал.

Митя, несмотря на выходной, дарованный шефом, появился в департаменте в семь утра. Коротко кивнул Игнату Исааковичу. Зашел в кабинет, занял место за столом, приготовив бумагу и перо для записей, позвал первого посетителя.

Он не желал нежиться в кровати и оплакивать потерю. Он не хотел чувствовать себя снова беспомощным. Для себя Митя решил, что отныне он Зеркальный маг и будет служить Ордену. Предотвращая беды и распознавая опасности.

А еще он съехал от купчихи.

Его служба началась.