Глава 7
Зверушка (Ляйсан)

В комнате дочери моего мужа и правда всё нежно-розового цвета. Только ковёр и обои цвета топлёного молока. В углу огромная кровать, сделанная чердаком, вниз с неё – пластиковая горка через полкомнаты. Под кроватью домик, завешанный тюлевыми шторами. Оттуда выглядывает морда мягкой лошадки.

Хозяйки нет.

А я так надеялась… Мне вдруг показалось на мгновение, что соседство с девочкой сделает моё пребывание в этом доме более… безопасным? И никто меня не тронет при ней. Хотя он и так обещал не трогать. Не обещал, конечно. Просто заявил, что ему это не нужно. И я благодарю Бога…

У окна столик с детскими круглыми креслами. На них сидят большие куклы. На стене напротив плазма. На другой – игровое полотно. Такое есть в комнате у моего младшего брата.

Оглядываюсь, не понимая, как мне здесь устроиться. От изнеможения колени подкашиваются. Ложусь на пушистый ковёр. На спину. На потолке едва видны глянцевые звёздочки. Они должны светиться в темноте. У меня в комнате в отцовском доме были такие же светящиеся цветы. У нас, у всех сестёр, комнаты были как у принцесс. Маленьких нас очень баловали и берегли. Чем старше – тем строже.

Вот бы стать мне тоже куклой на этом детском креслице… Не больно, не страшно, всё равно.

Мне хочется уснуть и не проснуться. Детство закончилось, всё.

Просила русского – выпросила!

Тимур… Тимур совсем не такой, как улыбчивый и ласковый Антон с его мягкими чертами лица. Тимур скуластый, глаза – как сталь! Взгляд пронзительный и требовательный. И сам суровый, раздражительный, хмурый, говорил со мной с досадой, словно я ему заранее мешаю, совсем не так, как Антон говорил. Ну и пусть. Главное, что не тронет. Нет меня!

Это тоже страшно. Бесправная, никому не нужная…

Какие правила в этом доме для меня, я не знаю. Есть ли тут другие мужчины и можно ли ходить свободно – не знаю. Можно ли мне учиться – не знаю. А завтра лекции… Спрашивать страшно. Меньше всего мне хочется вызвать его гнев. Мужчины бывают очень жестоки.

Дверь в комнату приоткрыта. Внизу крики, ругань. Зажмуриваюсь от ужаса. Мой отец никогда не кричит. Он просто наказывает. Нас – девочек – изоляцией и тяжёлой работой по дому. А ещё постоянно висящей угрозой отослать на родину. Но у нас в доме женщин никогда не били. Я первая выпросила…

От повышенного гневного голоса Тимура я впадаю в оцепенение. Мне кажется, что в итоге он может сорваться на мне. Отец, когда гневался на братьев, часто наказывал и нас, девочек, если попадали под горячую руку.

Родители его здесь живут? Не представил… У нас так не бывает.

Что его отец обо мне скажет? Как мать примет? А ещё жена эта старшая…

Прислушиваюсь. Ругаются!

– Ты будешь, Алла, так со мной разговаривать – вылетишь отсюда, ясно?

Алла, значит…

И я представляю, что будет, если вылечу отсюда я. Куда я пойду? В отцовский дом – вряд ли примут.

Некоторые девочки с курса живут в общежитии. Но там творится такое… Рука отца не дрогнет придушить меня, если узнает, что в общежитии живу. Для него общежитие и публичный дом – одно и то же.

– Она просто будет здесь жить! И всё! Какие проблемы?!

– Ты привёл к нам домой какую-то тёлку! Я должна жить с ней под одной крышей??

– Какую тёлку? Она девчонка ещё. Считай, я просто её опекун на несколько лет.

– На молоденьких потянуло?

– Ты больная, что ли?

– Где она?! – голоса приближаются.

– В детской она.

– Чёртов извращенец!

Как грубо с мужем говорит. Ужас!

– А ну-ка, стоять! Ты туда не пойдёшь!

Закрываю уши ладонями. Хоть бы они обо мне забыли на сегодня!

Сказал – снять никаб. Лучше слушаться. Женщина послушная – мужчина великодушный.

Зеркал в комнате нет. Но есть дверь с матовым стеклом. В моей комнате в отцовском доме за такой была ванная комната. И я иду туда – переодеться, умыться, привести себя в порядок.

От голода тошнит и кружится голова. Я могу готовить здесь?… Или нельзя? Как и когда здесь кушают?

Долго умываюсь ледяной водой. Распускаю волосы. Решаюсь переодеться в домашнее платье. В хареме, на женской половине дома, можно носить платья с открытыми руками и шеей. У меня именно такое. У русских нет харема. Мужчины и женщины вместе живут, вместе едят… Наверное, здесь неважно, закрыты шея и руки или нет. У нас и на учёбу девочки в открытом ходят. Но чувствую себя очень неловко. Одно дело на других с оголённым телом смотреть, другое – самой так ходить.

Раньше мне хотелось… чтобы открыто, смело. А сейчас хочется, чтобы меня никто не видел, не замечал.

Прикрываю дверь в свою комнату, чтобы не слышать их перепалку. «Тимур не слишком строгий», – делаю я вывод. Иначе давно бы наказал эту крикливую жену. Но лучше не искать границ его терпения. Может, он к ней так терпим, потому что беременная. Наверняка.

Время идёт медленно. Я сижу одна на мягком ковре не первый час. Допиваю воду, что дал мне муж. Мне очень тревожно…

Хочется отвлечься, но в шкафу только детские книжки. Как включается здесь телевизор, я не знаю. Пульта нет. Мой телефон забрал отец. Планшет дочери Тимура остался в машине.

Достаю учебник по анатомии, листаю странички, пытаясь учить. Скоро экзамены. А вдруг разрешит учиться?

Наверное, в какой-то момент меня отключает. И снится мне всякий ужас. Снится Антон. И его поцелуй, от которого сводит живот, и кровь бросается в лицо, словно ошпаривая. И отец моего бывшего жениха. Я тону в стыде и позоре, вдруг оказываясь голой там, у фонтана. На меня все смотрят с отвращением. Снится пощёчина отца… И опять Антон. Он превращается в Тимура.

Сквозь сон слышу чуть приглушённые женские голоса. Этой Аллы и ещё один, незнакомый.

– Девку привёз! Жена, представляешь? Пять лет из него свадьбу выскребаю – хрен! Тут за пять минут женился!

– Арабка, что ли?

– Да! Дикарку восточную. Турчанку, иранку… Точно и сам не знает. Приданое к «Жемчужине». Говорит – и не видел её. В парандже. Двух слов связать не может.

– Ой, Алла, ты в Турции была? Они же все неряшливые, толстые, волосатые, запущенные… Что ты вспенилась? Нужна она ему! Он же всегда на блондинок западал.

– Наверное, страшная, да, раз ему, не показав, всунули. Или, может, больная какая.

– А где она?

– Сказал – здесь, в детской.

– Пойдём посмотрим?

– Запретил заходить.

– Ой, – скептически.

– Злой – капец! Чуть что – собирай вещи. С бизнесом у него не гладко. Ещё и брат его – бестолочь, торчок!.. Тачку мою сегодня до техосмотра не довёз, разбил.

– А сам-то Тимур где?

– Улетел по делам часа два как…

– Давай зайдём! Он и не узнает. Посмотрим, что за зверушка.

Растерянно приподнимаюсь, упираясь ладонями в пол. Тяжёлые волосы рассыпаются по плечам. От обиды и возмущения перехватывает дыхание. Поднимаю глаза на дверь. Она открывается. В лицо мне бьёт полоска яркого света.

Встречаюсь взглядом с женщинами. Блондинка с волнистыми волосами по плечи. И рыжеволосая, с длинными. Обе – лет на десять старше. Такие… надменные!

Застыв, ошарашенно смотрят на меня.

– Что-то я не поняла… – шарит по стене ладонью блондинка.

Судя по голосу, Алла.

Щелчок. Свет в комнате загорается. Я чувствую себя неловко и униженно, глядя на них снизу вверх. Ещё и яркий свет слепит.

– Ох-ре-неть… – открывает рот рыжая.

Мои щёки вспыхивают. Сами вы – зверушки больные! Прикусываю язык, чтобы не говорить в ответ грубости. Нет у меня здесь такого права!

Молчаливое противостояние взглядами. Вспоминаю их разговор и, не удержавшись, выпаливаю:

– Тимур сказал: вам сюда не заходить!

– Смотри-ка ты! – с ненавистью выплёвывает Алла. – И слова отлично вяжет! Огрызается! Молча вздёргиваю подбородок. Кровь кипит. Кусаю губы…

Муж сказал – она старшая. Я должна почитать. Но я этого не умею. У отца была одна жена – мама. В нашем доме других не было. А среди сестёр я старшая. И никто из женщин меня никогда не унижал.

– Мда… – тянет саркастически рыжая. – Вот тебе и зверушка.

От гнева, обиды и беспомощности на глаза наворачиваются слёзы.

– Я не понял! – рявкает где-то сзади Тимур.

Не вижу его, только слышу. И вся моя спесь тут же испаряется. Словно тяжёлый шар падает вниз живота от страха. Да и женщины мгновенно осаживаются.

– Зоопарк, что ли? С первого раза не понимаешь?

– Гаранин… Ты!.. – разворачиваясь, шипит на него Алла. – Ты издеваешься?! Ты что там плёл про опеку? Ты думал, я её не увижу?!

– Исчезли, – тяжелеет его голос. – Второй раз повторять не буду.

Алла с грохотом захлопывает мою дверь.

Обнимаю себя за колени, глядя в пустоту. Слёзы текут… Как я буду здесь жить?

Глава 8
Неожиданность (Тимур)

– Всё, Костик, давай, – жму протянутую руку. – С утра весь персонал там прошерсти. Кого уволить, кого оставить, кого дотянуть. А я по бумажкам сяду.

– Тимур, держи, – протягивает мне коробку.

– Что это?

– Никотиновой пластырь. Ты как вштыренный. Вот-вот на крик сорвёшься. Завтра много встреч. Это косяк.

– Чёрт… – взъерошиваю волосы. – Так заметно?

– Вообще трындец!

– Наверное, ты прав. Попробую плавно. Даже стрёмно как-то, что с наскока бросить не получается.

Ещё раз жмём друг другу руки.

В машине читаю инструкцию. Леплю к плечу. Закрываю глаза… Через сколько там должно подействовать?

Надо домой… Там шахидка моя… Не разрулил толком ничего, пришлось экстренно сорваться. Вымотался, а дома ещё конь не валялся. Нужно мебель ей заказать в комнату. Покормить. Ну и вообще, поговорить нормально.

Раскладываю по мысленным полкам все свои срочняки. В себя прихожу от звонка телефона. Твою мать… вырубился. Смотрю на часы. Ого!

– Да?

– Гаранин Тимур Алексеевич?

– Да.

– Мы отправили Вам счёт по заказу на восемьдесят тысяч. Оплачивать будете? У нас рабочий день заканчивается. Доставка работает до десяти.

– Какому ещё заказу?

– Два ротанговых шезлонга.

– Я не заказывал.

– Ваша жена заказала, оставила Ваши контакты.

– Жена?!

Какая шустрая…

– Алла Михайловна.

– Ааа… – доходит до меня. – Нет, не буду. Отмените заказ.

Сказал же: никаких внеплановых расходов!

Вечерняя пробка уже рассосалась, и я быстро долетаю до дома. На моём месте припаркован синий Пежо. Вероника! Подружка Аллы. Не выношу её… Психуя, паркуюсь рядом. Только гостей нам и не хватало. И так полный абзац в доме.

Ренат, судя по всему, ещё не являлся. Надеюсь, Алла не натворила никакого треша. Вроде бы договорились обо всём.

– Алла?… – заглядываю в кухню.

Взгляд застывает на столе. Заказанный из ресторана ужин, к которому я не успел приобщиться, выложен на большие блюда. Два использованных прибора. Початая бутылка вина… Как поели, так и бросили всё. Алла привыкла к прислуге. А сейчас временно придётся обходиться без неё. Кто теперь должен это убирать? Я?!

Слышу голоса с лестницы.

Твою ж… Там же эта… Как её… Имя не запомнил. Жена, в общем!

Меня опять вспенивает до скрипа зубов. Алла иногда… хреново вникает! Сказал же…

– Мда… Вот тебе и зверушка, – слышу я голос Вероники.

Зверушка?… Зверушка?! Сдерживаю порыв спустить их обеих с лестницы.

– Я не понял! – рявкаю на Аллу. – Зоопарк, что ли? С первого раза не понимаешь?

– Гаранин… Ты!.. Ты издеваешься?! – истерично взмахивает руками. – Ты что там плёл про опеку? Ты думал, я её не увижу?!

Что там смотреть?! Девчонку перепуганную? Нашли зверушку!

– Исчезли. Второй раз повторять не буду.

Алла захлопывает дверь в комнату. Бросаю взгляд на часы.

– Короче, на кухне за собой убрать, ужин мне разогреть, подружки – по домам, – рычу я, недовольно поглядывая на Веронику.

«Девчонка-то тоже не ужинала!» – вспоминаю я. Я же думал, что раньше вернусь. А с Аллой их пока сталкивать не вариант.

– На две персоны накрой.

– Я тебе не домработница! И наложниц не обслуживаю!

– Кто ты мне и кого обслуживаешь, мы обсудим без третьих лиц.

Психуя, Алла летит по лестнице вниз. Морщусь… Не загремела бы на своих каблуках. Нахрена каблуки дома носить? Пол здесь с подогревом, покрытие упругое… Привычка профессиональная, что ли?

Выдыхаю, собираясь с мыслями.

Как там было? Припоминаю наш разговор в машине. «Ляся, Ляйсан…»

Открываю дверь.

– Добрый ве… Оу…

Замираю с открытым ртом, забывая, чего хотел. Неожиданно… Облизываю мгновенно пересохшие губы, оттягивая ворот футболки. Разглядываю сидящую на ковре девушку.

Вот это да!..

Густые роскошные волосы окутывают её как русалку. Я такое только по телеку видел. И то не уверен, что не монтаж. Поднимает на меня жалобный взгляд. Волосы рассыпаются от этого движения. Глаза-то какие… Утонуть можно! И как я их сразу не рассмотрел? Наверное, не смотрел… Правду говорят, что в восточных женщин за одни глаза влюбляются, даже лица не видя. Такой и косметика не нужна. Тёмные густые ресницы обрамляют чуть раскосый восточный разрез светлых глаз. Пухлые трепетные губки обиженно вздрагивают.

Как загипнотизированный присаживаюсь рядом с ней. Её кожа словно подсвечена изнутри… молочная… Щёчки-персики. Юная совсем.

Подчиняясь внутреннему порыву, стираю большим пальцем слезу. Заправляю прядь, упавшую на лицо, за ушко.

Испуганно замерев, не смеет шевельнуться, покорно опуская горестный взгляд. И эта её эмоция вдруг пробивает мою броню, влезая под кожу. Доставая нечто незадействованное ранее. Болезненное, настойчивое, чисто мужское. Меня окатывает тяжёлой, слепящей жаждой обладания… Я снова жадно облизываю губы, сглатывая подкативший к горлу ком.

Жарко…

Вдыхаю глубже. Пахнет непривычно. Никаких ожидаемых арабских духов с давящим сандалом. Наоборот. Чем-то… цветочным… тонким… едва уловимым… юным, тёплым… Хочется прижаться лицом к её шёлковой роскоши и вдохнуть так, чтобы всему пропитаться изнутри этим запахом и утолить всепоглощающий, будоражащий кровь голод.

Но… в эту сторону нам двигаться не надо. Она не рабыня. Она всего лет на десять старше моей Маруськи… И то, что мне вставило, совсем не повод использовать её. Такая невинная красота обезоруживает.

– Ты неожиданно красива, Ляйсан.

Попытка превратить это просто в нейтральную констатацию факта проваливается. Мой голос просаживается, переходя на хрип. Прокашливаюсь.

Потёк, Гаранин?… Кто ж тут устоит?

Кровь приливает к лицу, пульсируя в ушах. Ещё раз веду пальцем по мокрой щеке.

– А плакать не надо.

Делая усилие над собой, убираю от неё руки.

– В общем…

Что я собирался ей сказать?

– Если кто-то будет обижать, – стреляю взглядом на дверь, – ты сразу говоришь мне. И я вмешиваюсь. Тебя здесь никто не будет трогать. Ни я, ни кто-то другой. Будешь спокойно жить, как жила у отца. Ко мне относись как к опекуну.

– Спасибо…

– Днём я был раздражён. Прошу прощения за резкость.

Вкладываю ей в руки телефон, который купил для неё.

– Это тебе.

– Спасибо…

– Здесь вбит мой номер.

Взгляд, не подчиняясь, скользит ниже, по обтянутой тканью пышной груди… изгибу бедра… к босым ступням с ухоженными идеальными пальчиками. Нежно-розовыми… На тонкой щиколотке – золотая цепочка.