– Просыпайся, – промурлыкал знакомый голос, вырывая меня из сна.
Я поднял голову и увидел перед собой Диану. Она склонилась надо мной, стоя на коленях около кровати. Я приподнялся на локтях и стал нащупывать телефон, который оставил на тумбочке.
– Тебе шлёт смс твоя «Милая», – Диана протянула мне телефон.
Я посмотрел на экран: шесть непринятых вызовов и три сообщения. Все от Алевтины.
– Не читала?
– Не читаю чужие письма, – усмехнулась Диана, присев на край кровати возле моих ног.
Это прозвучало как укор мне, но я даже бровью не повёл: никто не знал, что я читаю чужие письма. И, можно сказать, их автор позволил мне это.
Я поднялся с кровати:
– Сегодня всё тихо было?
Диана оставалась сидеть, не отвечая на вопрос.
– Поднимись, нужно застелить.
– Это не для рук врача. Я справлюсь, – улыбалась она.
– Так что там со спокойствием сегодня? – повторил я.
– Будет странно, если ты узнаешь о дневных делах прежде, чем начнётся твоя смена.
– Пойду, – согласно кивнул я, – выпью кофе.
– На тумбочке, – заметила она.
Я посмотрел на тумбочку – там стояла чашка кофе.
– Спасибо, не нужно было.
– Мне несложно.
– Диана, у меня есть девушка, – признался я, мне не нужны любовные треугольники на работе.
– Глупенький, – рассмеялась она. – Я не подкатываю к тебе.
Я напрягся, потому что выглядело всё именно так.
– Знаю. Она уже обыскалась тебя.
– В смысле?
Я ещё больше напрягся, потому что показалось, что Диане известно о нас с Алевтиной.
– Пора облачиться в белый халат, – зевнула Диана, явно не собираясь мне отвечать.
Я выпил кофе, взял телефон и вышел из палаты, сначала приоткрыв дверь и убедившись, что Алевтины нет на посту.
Я привёл себя в порядок и только потом прочёл сообщения от Алевтины.
«Спишь?» – первое в двенадцать дня. Потом через час звонок. Потом ещё два. Потом смс: «Всё ещё спишь? Не проспи смену. Целу́ю!» Потом ещё два звонка. Потом смс: «Ты почему не открываешь? Я стою около твоей двери. Думала, вместе поедем на работу…» Потом ещё один звонок. А потом открылась дверь моего кабинета, и зашёл сам автор сообщений.
– Ты где был? – начала Алевтина без приветствий. – Приехал раньше меня, но в кабинете тебя не было. И не отвечал на звонки и смс.
– Телефон на беззвучном режиме был.
Сам не понимаю, почему не сказал ей, что спал в больнице. А она злилась и предполагала худшие варианты. Она же женщина, им это свойственно. Как будто подозрительность и ревность по делу и без передаётся слабому полу с молоком матери. А вот инструкция по применению этих двух качеств не прилагается. И женщины используют их по своему усмотрению. Чаще всего без поводов, или придумывая повод самостоятельно – на пустом месте.
– Тебе не в чем меня подозревать, – строго ответил я. Более чем уверен, что мягкий и нежный ответ она сочтёт за раскаяние. Из чего будет сделан вывод, что я всё-таки в чём-то перед ней виноват.
– Но объяснений так и не последовало, – она присела на диван.
– Человек оправдывается только тогда, когда виноват. Прекрати придумывать проблемы в наших отношениях на пустом месте.
Я поставил чайник и надел халат.
– Мне же больше заняться нечем! – Алевтина закипала быстрее, чем чайник.
– Видимо, да. Лучше давай обсудим одну деталь. Мы обоюдно решили, что не будем афишировать наши отношения на работе. Ты была согласна, как мне казалось.
Она задышала чаще, но молчала.
– Ты считаешь, что отношения не могут быть настоящими, если не вынести их на обозрение окружающих?
Чайник выключился, оповестив громким звуком, и я стал делать кофе себе и Алевтине.
– Я никому не рассказывала, – ответила Алевтина, выравнивая своё дыхание.
– Так уж и никому?! – Я приподнял бровь.
Фраза «Я никому не расскажу!» в переводе с женского языка звучит вот так: «Я никому не расскажу, кроме мамы, подруги, соседки, коллеги, бабушки, бывшей одноклассницы, бывшей коллеги и кота!» И это будет считаться, что она никому не рассказала.
– Ладно, – Алевтина виновато опустила глаза и тихо добавила: – Инна в курсе.
Я оказался прав, но сейчас меня интересовала не Инна: по крайней мере, она не выдавала себя.
– Только Инна?
– На работе только Инна.
Я внимательно посмотрел на её реакцию: Алевтина не врала. Я поставил перед ней кофе и присел в кресло, сделав глоток из своей чашки.
– А Инна, видимо, рассказала Диане.
Женщины могут хранить тайны, но группами. Тайна передаётся со словами: «Ты только никому не говори». Из уст в уста.
– Она не могла никому сказать, тем более Диане! – возразила Алевтина.
– А кто тогда рассказал Диане, если ты тоже не говорила?
Алевтина подозрительно посмотрела на меня.
– Смешно! Прошу не афишировать, и в то же время сам «по секрету всему свету»! – усмехнулся я.
– А когда ты успел поговорить с Дианой? – Алевтина не сводила с меня прищуренных глаз: её мозг уже строил «логическую» цепочку.
Я закатил глаза. Лучший способ защиты – нападение. Женщины чаще мужчин прибегают к нему.
– Ты меня раскусила, я завёл отношения с тобой и с ней одновременно, поэтому прошу каждую не афишировать, чтобы не проколоться ненароком. – Я допил свой кофе одним большим глотком.
Алевтина выпрямилась, оставив чашку перед собой нетронутой.
– Именно такие мысли сейчас у тебя в голове, не так разве?
Она недовольно фыркнула.
– Аля, не создавай проблем. Ни себе, ни мне.
– Я не говорила Диане! – упорствовала Алевтина, сложив руки на груди.
– Когда кто-то из партнёров делится своими мыслями не со своим партнёром, а с кем-то другим, тогда в отношениях начинаются проблемы. Построение отношений – сложный процесс. И в нём должны участвовать оба, а иначе отношения ждёт конец. Ты явно сейчас думаешь, для чего я говорю это тебе? Чтобы ты не бежала рассказывать кому-то, что чувствуешь, что я тебе изменяю, а пришла и спросила у меня.
Она ничего не ответила.
– Нам нужно работать, а не выяснять отношения, – строго закончил я.
Алевтина кивнула и ушла на пост так и не притронувшись к кофе. Я достал следующее письмо. Призна́юсь, уже научился скучать по письмам Вайлет. Или, может быть, во мне просто разгорался интерес – как человеческий, так и докторский.
«Успел соскучиться, или мне помолчать ещё пару писем? Я лукавлю, ведь мне есть что сказать, а выслушать меня некому. Надеюсь на твой неподдельный интерес.
Сегодня я проснулась с новым для меня чувством. Открыла глаза и поняла, что меня уже ничего не тревожит.
Я давно осознала, что передвигаться смогу только в инвалидном кресле, но меня это всё равно тревожило. Сначала мне было горько, что я сама лишила себя возможности ходить. Потом я плакала, что меня такую убогую никто не полюбит. Хоть Валик продолжал приходить ко мне и говорить, что его чувства ко мне не изменились, я же понимала, что для него я обуза.
Но сегодня я проснулась и осознала: ничто уже не важно. Я перестала винить себя – времени назад не вернуть, а случившегося не изменить. Перестала желать любви к себе – мой человек полюбит мою душу. И самое важное – я перестала себя жалеть.
Смешно, но имея отца-психиатра, я самостоятельно разбираюсь в своих душевных болях и беседую сама с собой. Иронично!
Сегодня я прощаюсь с земными эмоциями, запоминаю только лучшие и оставляю их в своей душе. Мне бы очень хотелось только одного: любить. Я уверена, что ещё никогда не любила. Как в романах и стихах: как в омут с головою. И ещё я уверена, что любить можно только раз. Человек не феникс: если его один раз сжечь, он не восстанет из пепла. Также и с любовью: один раз поддашься ей, больше этого не повторится. Наверное, только любовь я хочу взять с собой, всё остальное моей душе не нужно.
Любовь будет мне пристанищем. Возможно, снова возродит к жизни. А может быть, погубит окончательно. И не страшно мне, что не тревожно. А страшно хочется любить. Не чтобы меня любили, а именно любить само́й!
Целую. Твоя Вайлет.
С любовью из мая. 5».
Письмо закончилось. Я заметил, что читаю её с интересом. Как читаю книги, которые меня увлекают с первых страниц. С одной стороны, мне хотелось скорее дойти до конца этой книги, но с другой, я хотел, чтобы она длилась вечно. Когда закрываешь интересную, даже полюбившуюся, историю, прощаешься с её героями, хочешь ты этого или нет. А я не хотел прощаться с Вайлет. Она уже стала моей. И тут я почувствовал, что изменяю Алевтине, когда так вот думаю о Вайлет.
Я усмехнулся, закрывая полку и оставляя там письмо.
Не хватало ещё самостоятельно подливать масла в огонь и давать Алевтине поводы для ревности. Но мне не хотелось прерываться на паузы, ведь в подвале меня ждали ещё три связки писем.
Интересно, есть ли какое-нибудь объяснение выбору цвета лент? И почему письма поделены по стопкам?
С такими мыслями я открыл следующий конверт.
«Целую. Твоя Вайлет.
С любовью из мая. 6».
Я уже решил, что в тот день она была не в духе, но перевернул лист и заметил подпись:
«Решил, что я сегодня неразговорчива? Просто проверяю твою реакцию на мои письма. Если призна́ешься себе, что читаешь меня с удовольствием, то я веду счёт – 3:0. Первое очко в мою пользу – ты заинтересован. Второе – ты скучаешь. И третье – ты огорчён, что лист пустой. Так? Признайся… и загляни в конверт.
Целую. Твоя В».
Я искренне улыбнулся – ей удалось предугадать мои эмоции. Она вела счёт.
Я достал из конверта ещё один лист.
«Признался или ещё упираешься? Улыбаешься в ответ. Мне бы хотелось этого…
Сегодня я не лишилась других эмоций, когда проснулась. Однако мне пришла в голову мысль, что Май – это четыре сезона. И каждому сезону соответствует свой цвет. Первая неделя мая – страсть. Думаю, ей подойдёт красный. Буйство эмоций, и все они на самом пике. И, кажется, вот-вот выйдут из-под контроля. Именно такой вот взрыв эмоций я ощущаю в себе сейчас. Моя Душа дышит полной грудью, не боится своих страстных эмоций. Она рвётся ещё выше. Она не боится преград!
Но наступает сезон смирения. Когда Душа понимает, что страсть уходит. И что-то новое ждёт впереди. Но что?! Лучше или хуже страсти? Предполагаю, смирению подойдёт синий цвет. Этот сезон длится тоже неделю (плюс/минус день). Душа учится мириться с тем, что всему и всегда приходит конец: каждому чувству, каждой эмоции, каждому событию.
После смирения наступает сезон сохранения. Душа сохраняет всё, что считает нужным, в себе, чтобы в воспоминаниях возвращаться к пережитому. Мне кажется, что этому подойдёт зелёный цвет. Этот сезон длится тоже около недели. А что же наступает после сохранения? Душа уже насладилась страстью, приняла неизбежное и сохранила важное…
Ей осталось переродиться. Перерождение происходит в жёлтом цвете.
И остаётся один-единственный последний тридцать первый день – прощание с Маем.
Захотелось поделиться этим с тобой.
Целую. Твоя В».
Я опять улыбался. Она очень подробно ответила на вопрос, который я задавал себе до прочтения письма. Моё желание поговорить о ней с Калусовским возрастало с каждым письмом.
Я сделал себе ещё кофе – скоро он будет течь у меня по венам вместо крови – и посмотрел на часы. Странно, скоро обход, а Алевтина за прошедшие часы ни разу не заглянула ко мне. Я опять почувствовал, что изменяю ей. Отставил чашку с кофе в сторону и вышел из кабинета.
Алевтина сидела в кресле на посту и разговаривала по телефону. Она увидела меня и положила трубку.
– Спокойно?
– Как может быть спокойно только в психушке.
Я усмехнулся.
– Чем занималась?
– Занесла краски Тае. Убедилась, что больные спокойны. Потом позвонила мама, поговорила с ней немного…
– Кофе хочешь?
– Тебя хочу, – Алевтина перегнулась через стойку и поцеловала меня.
– Аля… – Я попытался отстраниться от поцелуя, оглядываясь по сторонам. Ночные дежурства были ещё и у санитаров, помимо медсестры и врача.
– Если будешь так себя вести, я буду ревновать и подозревать, – показательно надула губы она и вернулась в кресло.
Я перегнулся через стойку и поцеловал её. Алевтина улыбалась, отбросив все подозрения в дальний ящик. Не сомневаюсь, позже она к ним вернётся, но сейчас она была довольна.
О проекте
О подписке