Глава 2

Габриэль

Прошлое

– Нет, Мёрф, мы заканчиваем сейчас же, ясно? Ты просто ублюдок! Настоящий мерзавец! Можешь дальше погребаться в своей травке и не ищи меня, ясн…черт, – пока она кричала в трубку и несла грязное белье, врезалась прямо в меня, обронив все вещи и выронив телефон, что переключился на громкую связь.

– Ну ты и сучка, Беа, – кричал, кажется, тот самый мерзавец Мёрф, – Вот будет у тебя ломка, продавай натуру, чтобы заработать на…

– Господи, – девушка упала на колени и начала ползать, чтобы взять телефон, – Катись в ад, сукин ты сын! – яростно закричала рыжая, после чего завершила разговор.

Пребывая в легком раздражении от ситуации, скрестил руки за спиной и дождался, пока домработница, судя по темно-синей форме с белым фартуком, соберет грязное белье и поднимется. Она виновато взглянула на меня светло-зелеными глазами.

– Я..эм..это…прошу прощения, вырвалось случайно…, – не находила она слов, перебираясь с ноги на ногу. Девушка не нашла ничего лучше, как протянуть свою ладонь и улыбнуться белоснежными зубами, – Беатрис, – представилась она, но ответной реакции не получила.

Я с самого начала понял, кем была эта особа.

Джулия, ее бабушка и наша главная домработница, еще неделю назад просила меня взять на работу ее внучку, что до этого работала официанткой в Лос-Анджелесе, но из-за потери работы прилетела обратно на Сицилию.

Джулия работала в особняке Конселло больше двадцати лет. О внучке она говорила очень редко, но всегда отправляла деньги.

Беатрис – единственная дочь сына Джулии, который в воспитании дочери не участвовал от слова совсем, бросив все на свою девушку. Джулия не общалась с сыном, потеряв с ним связь, но внучку с молодой мамой не бросила и частично обеспечивала.

– Беатрис, – пробуя имя на вкус, прищурился, – О какой ломке идет речь?

От такого прямого вопроса нефритовые глаза девушки расширились.

– О, нет, он не имел в виду то, что вы считаете…

– Послушай, – шагнул вперед, но Беатрис выдержала мой натиск, – Мы держимся подальше от всего, что связано с наркотиками, ясно? Увижу хоть намек, ты вылетишь отсюда несмотря на свою бабушку.

Она сглотнула и что-то похожее на слезы появились в ее глазах.

– Я спрашиваю – ясно?

– Да, – теперь уже четко ответила девушка и прижав белье теснее к телу, словно защищаясь от меня, убежала прочь.

Было в ней что-то подозрительное. То, что заставляет напрячься. Но при этом привлекает тебя.

Она всего лишь служанка. Я дал ей понять правила. Она поняла.

Но почему я все еще смотрю ей вслед?

***

Мы с Даниэлем дружили с четырех лет. С того самого момента, когда мой отец привел его в особняк по приказу своего босса. У Даниэля была такая сильная истерика, что его отец приказал оставить его на улице у порога, где он потерял сознание на наших с Каиром глазах.

– Почему ты там его оставил? – мой заинтересованный и немного возмущенный голос совести внутри просто не мог смотреть на это молча.

Смотреть, как мальчик, прижавший к груди растрепанный детский рюкзак, сидел на крыльце особняка Конселло, и так громко звал маму. Папе это тоже не нравилось, но он был преданным человеком в клане и всегда подчинялся приказам своего босса, поэтому сказать что-то против решения Лоренцо Конселло не мог. Это мне и не нравилось в его работе, как бы я ни любил и ни уважал отца.

– Потому что так надо, сынок, – потрепав меня по волосам, отец поднял меня и унес подальше, – Мы не вольны выбирать, когда дело касается чести и устава клана. Когда вырастешь, обязательно поймешь.

Но я так и не понял.

Пока наши папы были на совещании, мальчик все еще сидел у порога. Он уже не плакал, но был обессилен.

Каир попытался завязать с ним разговор, но тот явно не поддавался.

– Отстань от него, – потянул Каира назад за воротник. Он всегда был приставучим. – Ты его пугаешь.

Но Каир не отставал, предлагая леденец. И казалось, вот уже, мальчик встал и был готов принять сладость, но сделав два шага, упал прямо перед нами.

– Папа! – яро закричал Каир, испугавшись и выронив все леденцы.

Он побежал на помощь, пока я подложил руку под голову мальчика, чтобы ему не было твердо, а потом взяв упавший чупа-чупс, положил ему в карман, пока в дверях не появилась Джулия и не забрала его.

Ближе к вечеру, когда мы с Каиром ужинали приготовленным минестроне^* от Джулии, папа зашел на кухню и улыбнулся нам, подсев рядом.

– Будете есть, синьор? – Джулия была такой великодушной, что дай ей волю, кормила бы всех.

– Спасибо, Джулия, – мягко улыбнулся отец, – Дома Лаура готовит ужин, и я освобождаю место для ее творений.

– Пап, а как там Даниэль? – оставив приборы, уставился на отца.

– Так ты уже знаешь его имя.

– Нам сказала Джулия! – спохватился Каир, продолжая уплетать суп за обе щеки.

– Они настаивали, синьор, – виновато схватилась за сердце женщина.

– Ничего страшного, – махнул рукой папа, – Наверняка они теперь будут часто видеться.

– Можно мне к нему подняться? – засверкали мои детские глаза.

– Только тихо, хорошо? – подмигнул папа.

И пока Каир приступил ко второй порции, я побежал на второй этаж, куда и уложили Даниэля.

Открыв дверь, я прошел в огромную гостиную комнату, где на кровати, увешенной балдахинами, лежал Даниэль, свернувшись комочком. Он уже не спал, а просто рассматривал подсвечники на прикроватной тумбе, крутя в руках леденец, который я ему положил.

Я был ребенком, поэтому вовсе не знал, как начать разговор, и даже не спросил, можно ли мне войти. Просто поднялся на кровать и сев по-турецки заговорил:

– Хочешь я буду твоим другом? – прозвучало в пустоту.

Даниэль не двинулся и даже не моргнул.

– Мама говорит, что дружить – это важно. Иногда друзья заменяют семью, – продолжил я.

Даниэль моргнул пару раз, а потом перевернулся и сел, заглядывая в мои глаза.

– А у меня больше нет мамы, – спокойно выдал он, а потом шмыгнул, – Мне так сказали.

– Но такого не может быть, – по-детски возразил я, – У каждого есть мама.

– Моя умерла, – темные глаза мальчика наполнились слезами, и он заплакал, спрятав лицо в ладонях.

Будучи маленьким, понятия не имел, как реагировать, но, когда я грустил и плакал, мама обнимала меня. Я так и сделал; придвинулся к Даниэлю ближе и заключил в свои объятия.

– Когда моя бабушка ушла на небеса, папа сказал, что она всегда следит там за нами. Твоя мама не умерла, она просто превратилась в звезду, и с наступлением ночи ты сможешь ее увидеть.

– Правда?

– Посмотри ночью на небо. Там всегда есть звезды.

Звезды не меняются, а вот мы выросли.

С тех пор прошло тридцать лет.

Мы все еще оставались неразлучны. Мы не разбрасывались силой нашей дружбы. Просто знали, что каждый из нас готов отдать жизнь ради другого, если понадобиться.

– Говорят, звезды умеют слушать, – подошел к Даниэлю, что стоял у загона для лошадей, и глядел в небо, испуская тяжелые и усталые выдохи.

Разговор за сегодняшним ужином вышел напряженным. И я понимал, что немного переборщил, когда наговорил ему всего. Однако, в одном я был уверен. Бороться за человека, который ушел, не было смысла. Она сделала свой выбор, Даниэль – свой. Но между Даниэлем и Андреа была слишком сильная связь, и ее невозможно разрушать так просто. И это я понимал.

Порой людям нужно уметь отпускать. Сильная привязанность и созависимость это медленная яма, в которой вы в конце концов и окажитесь. Как моя мать. 

– Наверное поэтому они и падают, – хмыкнул друг, – Чтобы подарить людям хоть какую-то надежду.

– Там, за ужином…, – придвинулся ближе, вставая ему по плечо.

Даниэль повернулся ко мне и перебил:

– Ты прав, на мне клан, люди и много ответственности. Логично, что мне нужен наследник и жена, но, что, если я даже представить себе не могу, что рядом будет кто-то другой, кроме Андреа. Кто-то, кого я смогу назвать «женой». Я разрушу жизнь любой после всего. Забыть ее не под силу моему разуму.

– Именно поэтому я ненавижу любовь, – вырвалось из моих уст, – Простые люди считают, что это счастье, когда ты нашел свою любовь, но мы, люди мафии, понимаем, что любовь в нашем случае – проклятье. И мы, Даниэль, знаем об этом. Наши матери стали жертвами этого мира.

Даниэль тяжело вздохнул, поднимая взгляд в небо:

– Каждый раз смотрю на небо, на звезды, и задаюсь вопросом: что, если бы у мамы получилось бы? Получилось бы спасти нас от этого мира, смогли бы мы прожить все как обычные люди? Как бы сложились наши жизни?

– Хотел бы уйти из клана? – впервые задавал такой вопрос.

И он, на самом деле, был опасен. Говорить такое могло означать предательство и смерть, но Даниэль понимал меня.

– Нет, – твердо ответил друг, – Уже нет. Клан и этот мир – часть меня, и тебя тоже, – указал он пальцем в мою сторону, – Знаешь, это, как если бы рыбу взяли и переместили на сушу, приказав выжить. Она не выживет. Ведь была создана для жизни в воде. Так и мы, Габ. Мы рождены во тьме, и выход отсюда – только смерть.

– Ты прав, жизнь такая сука, – хмыкнул я, уловив взглядом падающую звезду.

– Та девочка, рыжая которая, – неожиданно заговорил Дэн, – Внучка Джулии…

– Беатрис, – напомнил я.

В моей голове все еще играли сомнения насчет этой девушки. Ее разговор не давал мне покоя. А если она и вправду употребляет? Как я могу позволить ей оставаться в доме?

– А, да, Беатрис, – щелкнул пальцами Дэн, – Мне нужно, чтобы ты разобрался с ее учебой. Джулия сказала, что она очень хочет учиться. Нужно ей помочь в этом.

– Понял тебя, займусь завтра, – кивнул я, уже прикидывая план, как придется говорить с этой девчонкой.

Я ненавижу разговаривать. Это заложено в моем характере. Я очень редко и мало говорю. Если вижу, что моя пуля должна быть засажена в черепушку человека, я делаю это, и не разговариваю с ним, ведь это пустая трата времени. Так и со всем остальным. Я делаю, а не болтаю языком.

И я не люблю людей, за исключением своих друзей, хотя признаюсь, иногда, они тоже меня раздражают. Но по сравнению, как бесят меня другие, это можно приравнять к «любви».

Я собирался уходить, когда Даниэль остановил меня на пол пути.

– Габ!

– Что? – повернулся я.

– Неужели, ты ни разу не влюблялся, ну…не знаю, никого не было?

– Нет, даже не думал.

Кроме одного раза. Я не мог сказать, что влюбился тогда. Но было ощущение, что та маленькая девчонка на кладбище могла стать той самой.

***

На следующее утро, спускаясь из кабинета Дэна, где мы обговорили поставки оружия в Нью-Йорк, поймал взглядом Беатрис. Она возилась с чистым постельным бельем у гладильной доски.

Дверь в прачечную была приоткрыта. Я подошел, облокотился об косяк и начал следить за ее танцем под песню в наушниках, из-за которых она меня не слышала.

Ее рыжие, почти огненные волосы были заколоты карандашом на затылке, а челка постоянно мешалась перед ее глазами, и она все время смахивала ее. На ней была обычная форма; синее платье до колен и белый фартук.

Она не была похожа на коренных итальянок. Ее кожа была слишком белоснежной, без намека на загар, волосы рыжие, что совсем не характерно для Италии, а глаза светло-зеленые и очень яркие на фоне южной красоты местных женщин. Наверняка, ее мама была иностранкой – с севера, может, из Шотландии или Ирландии. Но, насколько я знаю, они с матерью жили в Лос-Анджелесе.

От ее активных движений я немного подустал, поэтому постучался в дверь, но музыка была настолько громкой, что биты доносились и до меня. Тогда бесцеремонно распахнул дверь и вошел в прачечную.

Беатрис подпрыгнула на месте, сжав руку у сердца и подняв ввысь утюг. Еще несколько футов и она обожгла бы себе лицо, но девушка вовремя очнулась и поставила его на место, после чего сняла наушники.

– Вы испугали меня! – задышала она быстро, – Я же чуть на тот свет не отправилась, – она говорила на итальянском, но с акцентом, и в мыслях я подумал, что нужно будет обязательно найти информацию о ее прошлой жизни.

Несмотря на доверие к ее бабушке, проверить эту рыжую обязательно стоит.

– Идем за мной, – кивнул за собой, после отвернулся и зашагал к выходу.

Немного погодя, девушка отправилась следом, но я остановился на пороге прачечной, и рыжая снова в меня врезалась.

Господи, она вообще смотрит куда идет?

– Что? – отойдя на шаг нахмурилась она, – Зачем же так резко останавливаться.

– Утюг, – кивнул в сторону гладильного стола, – Ты решила поджечь особняк, ведьма?

– Ой, – прикрыв виновато рот, она побежала выключать утюг.

Я не стал ждать ее, и направился на второй этаж. Она догнала меня на лестнице.

– Куда мы идем?

Раз я сказал идти за мной, разве нельзя идти молча? Почему женщины задают так много вопросов?

– Почему вы молчите? – донимала меня эта ведьма, – Как вас…

Я остановился у кабинета Дэна, и в этот раз, слава небесам, она не врезалась в меня, а вовремя притормозила. Открыв перед ней дверь, жестом указал войти. Поправив фартук перед собой, Беатрис вошла в кабинет, где нас уже ждал Даниэль.

– Синьор, – почтительно опустила она взгляд.

– Садись, – Даниэль кивнул на кресло напротив себя, куда и села девушка, – Беатрис, так ведь?

– Именно.

Я расположился напротив нее и начал наблюдать. Сканировать глазами каждое движение. Так я делал всегда, когда видел новый объект в клане. Неважно, мужчина или женщина. Я анализировал всех. Каждое движение. Каждый вдох. Каждое моргание.

Она сидела прямо. Никакой расслабленности, которая присутствовал в прачечной, где она оставалась наедине с собой. Это говорило о ее напряжение.

Ее плечи немного подрагивали, словно она стояла перед выбором ссутулиться и выстроить барьер либо держать осанку и показать стержень.

Тонкие длинные пальцы без маникюра, и немного сухой кожей вокруг нервно теребили край фартука, сжимая и разжимая ткань. Привычка, выдающая скрытую тревогу, которую она пыталась подавить.

Взгляд ее скользил по всему кабинету и по нам с Дэном, не задерживаясь ни на чем дольше пары секунды. Оценка, анализ, поиск угрозы? Скорее последнее.

Я отметил легкое подергивание уголка губ – попытка улыбнуться, быстро сменяющаяся нейтральным выражением. Скрытность? Недоверие?

– Я слышал, ты закончила старшую школу пару лет назад, – поинтересовался Даниэль, почесывая щетинистый подбородок.

– Пять лет назад, – уточнила Беатрис, зачесав волосы за ухо, – После старшей школы обстоятельство сложились так, что пришлось работать, да и учебу было потянуть некому, поэтому не вышло.

– Где ты жила до этого? – поставил я вопрос, который интересовал меня больше всего.

– С мамой в Лос-Анджелесе. В пригороде Глендейл.

Когда она наконец подняла на меня глаза, в них читалась смущенность. Она закусывала губу, отчего та становилась ярко-красной, и начинала быстро моргать, словно отгоняя слезы при разговоре о маме.

Я отметил легкую дрожь в ее голосе, когда она отвечала на мои вопросы, и то, как она с фартука перешла на серебряный кулон на шее – явный признак стресса.

– Она умерла? – задал следующий вопрос.

– Нет, – проскользнула горечь в ее голосе, – Болеет. Она лечится. Мы с бабушкой копим на ее лечение. Она сейчас в Лос-Анжелесе. После…эм…

Дальше она собиралась лгать. Отвела взгляд. Начала выстукивать нервный ритм каблуком балеток по паркету. Очевидные признаки лжи.

– После провала на моей работе, бабушка забрала меня к себе, поэтому я здесь.

– Мы собираемся оплатить тебе учебу, – Дэн мягко улыбнулся, но это была рабочая улыбка, от которой волнующейся Беатрис легче не становилось, – Я хочу, чтобы ты, сейчас не стесняясь, сказала какой университет выбирала пять лет назад. Считай, что ты открыла возможность для себя. Какой это университет?

Беатрис замерла. На миг все ее движения остановились, а в глазах появился блеск. Она была рада, но сдерживала эмоции. Думаю, если бы не мы с Дэном, она бы пустилась в пляс.

– О, я…даже не знаю, что сказать, мне…

– Ближе к делу, у нас мало времени, – напомнил я.

Беатрис глянула на меня, а после сглотнула и наконец сказала:

– Университет Санкрест. Он ближе к маме.

– Хорошо, – Даниэль довольно откинулся на спинку своего кресла, – Проживание и учеба будут оплачены. Можешь не переживать. Теперь ты должна готовиться к поступлению. Нужно будет подать заявку. С остальным тебе поможет Габриэль, – Дэн указал на меня.

Беатрис снова метнула взор в мою сторону и сглотнула. Такая перспектива ее точно пугала.

– Спасибо вам, синьор, – встала она с места, – Не представляете, как много для меня это значит. Спасибо вам большое.

– Благодари свою бабушку, – сказал Дэн, – Это ее заслуга. А теперь можешь идти. Габриэль скажет, когда у вас вылет. Нужно будет разобраться с жильем.

Кивнув, девушка сорвалась с места и словно на крыльях вылетела из кабинета.

– Она невыносима, – сморщился я, встав и взяв виски из мини-бара.

– Ты знаешь ее всего два дня, – усмехнулся Дэн, – Серьезно? Обычно, если женщина для тебя невыносима, это означает две вещи: либо ты хочешь ее выпороть, либо убить.

– Тут скорее второе, – разлив янтарную жидкость по бокалам, подтолкнул один из них другу, а другой взял сам и сделал глоток, сев на свое место, – Она слишком много разговаривает. Я скорее умру за те несколько дней, которые придется провести с ней. Почему ты кидаешь таких особ именно на меня? – закатил я глаза.

Помниться, несколько лет назад, и Андреа он поручил мне. С тех пор мой нос сломали впервые. А ее невыносимый характер оставлял желать лучшего. С ней я бы застрелился сам. Как Даниэль терпел ее?

– Может мне нравится смотреть, как ты мучаешься? – не переставал он насмехаться, – Да ладно тебе, – махнул он на мое бесстрастное выражение лица, – Отдохнешь в Калифорнии, попьешь пина коладу, и подцепишь себе красотку. Беатрис останется лишь заданием

– Ты же знаешь, подцепить красоток и отдыхать – не моя среда обитания.

– Конечно, забыл, что ты предпочитаешь трахать исключительно проверенных женщин.

– От них меньше проблем. Нет ожиданий – нет проблем.

– Возможно это потому, что они единственные, кто вытерпят твои предпочтения? – хмыкнул друг, – Простые смертные девушки не для этого.

– Именно так, – не стал спорить.

Впереди ждали несколько дней в Калифорнии. И я очень надеялся, что все пройдет спокойно, и мне не придется затыкать Беатрис кляпом, чтобы она заткнулась. Надеюсь, она не принесет мне проблем.

Тогда я не знал, что те несколько дней перевернут мою жизнь.