2

Назад лошади возвращались потихоньку, и даже Лелька спокойно шла в середине табуна рядом со своим рыжим Перстнем. Лошади проходили мимо Карыся и легонько косились на него, а некоторые останавливались, удивленно смотрели и, тряхнув головой, шли дальше.

Отчего-то Карысь загрустил и, подобрав прутик, стал ковырять землю.

– Ну, помощник, прокатиться хочешь? – неожиданно услышал он голос деда Плехеева и, подняв голову, еще ничего не понимая, с удивлением спросил:

– Кто, я?

– Ну а кто же еще у меня помощник? – дед Плехеев лукаво улыбнулся.

Карысь хорошо помнил коварство деда, который не утерпел и рассказал матери о том, что они с Васькой ходили в дальний лес, к тем далеким сопкам, куда, петляя и извиваясь, убегает манящая за собой дорога, и потому осторожно спросил:

– А мне можно?

– А почему же нельзя? Ты уже вон какой большой. Чай, на следующий год в школу пойдешь, а?

– Пойду, – Карысь начал волноваться и тяжело дышать.

– Ну вот. Так что сидай на Чалку. Это тебе тоже ученьем будет.

Карысь мгновенно вскочил с земли и, чтобы показаться деду Плехееву еще выше, подтянулся, почти на цыпочки встал, тревожно и радостно косясь на Чалку.

– Ну, гоп! – Дед Плехеев подхватил Карыся под мышки, легко оторвал от земли, кинул вверх, и уже в следующее мгновение тот сидел верхом на лошади. По спине Чалки пробежали морщинки, как это бывает на воде, когда легким порывом промчится ветер, потом она стриганула острыми ушами и вопросительно покосилась на деда.

– Держись, Карысь! Голова-то не кружится?

Карысь замотал головой, потому что дыхание у него перехватило, сердце подобралось к самому горлу и стало трудно глотать. Он никогда не думал, что с лошади земля бывает так далеко, что у деда Плехеева совсем нет волос на макушке, а у Чалки теплая спина.

Дед Плехеев пошел вперед и потянул лошадь за повод. Чалка тряхнула головой и тоже пошла, легонько покачиваясь под Карысем. Вцепившись обеими руками в гриву, крепко сжав ноги вокруг круглых боков, Карысь почти ничего не видел и не слышал, и жил только одной-единственной мыслью – как бы не упасть, для чего ему приходилось делать немалые усилия. Чалка была лошадь широкой кости, к тому же справной, имела хоть и плавный, но укачистый ход, и Карысю, сидевшему на ее спине как на столе, удерживать себя в вертикальном положении было нелегко. Покачиваться в такт лошадиного шага он не умел, да и не догадывался об этом, и сидел на Чалкиной спине старательно прямо, боясь оторвать взгляд от ее постоянно двигающихся ушей.

Постепенно Карысь хоть и не освоился, но немного привык к своему рискованному положению и дважды отважился оглядеться. Многие предметы, на которые раньше приходилось смотреть, задрав голову, теперь оказались значительно ниже его и выглядели совсем по-другому. Ну вот, например, дед Плехеев. Если раньше он казался недосягаемо высоким и сильным, как все мужчины, то сейчас Карысь видел, что дед узок в плечах, сутул, что шея у него сзади красная и морщинистая, а вокруг макушки волосы стоят дыборком. Или вот молоканка, мимо которой проезжал теперь Карысь. Совсем низенькая – он даже смог увидеть на ее крыше проржавевший бидон, обруч от колеса и маленькие кустики полыни, проросшие из пластов. На все это Карысь смотрел с удивлением, однако же, не забывая цепко держаться за гриву и стискивать ногами теплые Чалкины бока.

3

– Нравится? – дед Плехеев оглянулся и сильно сощурился, потому что за спиной у Карыся было огромное белое солнце, лишь недавно оторвавшееся от сопок и теперь спокойно катившееся по синему небу.

– Да! – Карысь засмеялся, влюбленно глядя на деда.

– А сам проехать не забоишься?

Карысю показалось, что дед лукаво посмотрел на него.

– Н-нет, – не очень уверенно ответил Карысь, крепче хватаясь за гриву, – н-не забоюсь.

– Тогда держи, – дед Плехеев остановился и протянул ему повод.

Карысь замешкался, не решаясь вот так сразу отпустить надежную гриву и взять узенький ремешок повода, в котором не было решительно никакой прочности.

– Да ты смелее, Карысь! – подбодрил дед Плехеев. – И не сиди на лошади как кол, торчмя, а на спину немного откинься, на спину. Вот так вот, во, а ногами-то и цепляйся за ее бока. Ну, поехал. Но, Чалка!

И Чалка пошла, и теперь уже никого не было рядом, а только Чалка и он, Карысь, испуганный и счастливый. Лошади уже подходили к открытым воротам конюшни, где их ждал после водопоя привычный корм и свое стойло, а потому перед самыми воротами они не выдержали, пустились рысью, и первой, конечно же, Лелька. Чалка ничем не отличалась от лошадей, а потому тоже прибавила шаг, очень скоро перешедший в мелкую тряскую рысцу. Карысь, не ожидавший такого подвоха, в первый же момент едва не свалился с лошади и, сразу забыв про все советы деда Плехеева, вновь вцепился в гриву, бессильно подскакивая на широкой Чалкиной спине. Он чувствовал, что постепенно съезжает набок, но ничего не мог с этим сделать и потому покорно закрыл глаза.

Карысь не запомнил той секунда, когда совершил первый в своей жизни полет – с лошади на землю. Полет этот был мгновенным, беспамятным, и когда он открыл глаза, все уже осталось позади: и полет, и удар о землю, и несколько кувырков через голову… Когда Карысь открыл глаза, он увидел над собой круглый живот Чалки. Живот был почти без шерсти, огромный, весь перепутанный толстыми венами и сухожилиями, и почему-то показался Карысю похожим на бочку, в которой дома солили на зиму помидоры и огурцы. Вот только железных обручей не было.

– Живой, Карысь? – подбежал испуганный дед Плехеев, склоняясь над ним.

Карысь подумал, с удивлением понял, что и в самом деле живой, засмеялся и счастливо ответил:

– Ага.

– Слава богу, – радостно улыбнулся дед Плехеев, – а то ведь напужал меня. Рухнул и лежишь. Ну, думаю, за такое дело Виктор Федорович с меня живого шкуру сдерет. Однако вставай, паря…

Карысь неохотно выбрался из-под лошади, пошоркал ладошкой запачканные колени, поднял голову и… с ужасом увидел Настьку Лукину. Она стояла возле молоканки, и презрительно смотрела на Карыся из-под длинной черной челочки. Карысь давно заметил, что всех людей любить нельзя, но вот Настьку – в первую очередь. Она всегда умудрялась появляться именно в тот момент, когда Карысю хотелось побыть одному. Конечно, теперь и думать было нечего о том, что никто не узнает о его падении. Оставалось только одно – презирать Настьку, и Карысь небрежно отвернулся.

4

Когда все лошади забежали в конюшню и дед Плехеев развел их по стойлам, Карысь пошел еще раз посмотреть на Чалку. Теперь, после езды верхом, и особенно после падения, она была для Карыся самой главной лошадью на земле. Самой сильной и хорошей лошадью.

Чалка, опустив голову в ясли, аппетитно хрумкала овсом, изредка переступая передними ногами с широкими серыми копытами. Карысь, словно впервые увидев ее, с уважением решил, что это очень высокая и очень смелая лошадь. И что никто из ребят, разве что Витька, не смог бы проехать на ней верхом. Он подобрался поближе к яслям и, просунув руку между жердями, тихонько погладил Чалку по шее.

– Мы еще будем кататься? – спросил он шепотом и забрался рукой под гриву, где было тепло и немного потно. – Я уже больше не упаду, – пообещал Карысь и с уважением посмотрел на широкую Чалкину спину, где совсем недавно сидел верхом.

Дед Плехеев чинил хомут в кладовой. Здесь было темновато, сильно пахло кожей и варом, который большим куском лежал под верстаком.

– Дедушка, я домой пошел, – сообщил Карысь.

– В добрый час. Спасибо, помог мне, – дед отложил хомут и принялся разматывать дратву и натирать ее варом.

– До свидания.

– Будь здоров.

Карысь медлил, топтался в дверях, а потом спросил:

– Мы еще поедем верхом?

Дед Плехеев с любопытством посмотрел на него из-под седых бровей, улыбнулся, отчего лицо его стало совсем старым и морщинистым, ответил:

– А как же, Карысь. Обязательно поедем. Приходи…

Карысь выбежал из конюшни, и его ослепило огромное солнце, которое было теперь в самой середке неба. Дальняя тайга, наполнившись его светом, жарко пылала яркими красками. Амур издалека казался светло-синим, холодным и манящим. Воздух был чист и прозрачен, и далеко окрест виделось человеческому глазу. Это был один из тех редких дней, которые запоминаются надолго, который всплывет вдруг в памяти через много-много лет с самыми мельчайшими подробностями и грустью отзовется в человеке.

Но Карысь, весело бежавший к дому, еще не знает об этом.

Большие серебристые рыбы

1

Карысь давно и беспокойно топтался на дебаркадере. Он уже все здесь изучил наизусть, он уже дважды хотел убежать, но в самый последний момент ему казалось – сейчас придут. И дважды никто не пришел. Размеренно покачивался катер на мелкой волне, терся обшивкой о дебаркадер, и ни одной души не было на его палубе. Карысь затосковал и собрался уходить в третий раз, но в это время показались они.

Впереди всех шел дядя Володя Басов. Шел он в больших резиновых сапогах, большой брезентовой куртке нараспашку, весело сдвинув на затылок фуражку с крабом. Шел он широко и вольно, и за ним едва поспевали Николашка Музин и Мефодий Иванович. Николашка тоже был в резиновых сапогах и брезентовой куртке, но… никакого сравнения. У него даже веснушки на носу еще росли.

Наступила главная минута, ради которой Карысь все утро прождал на дебаркадере. Он потихоньку расстегнул две пуговки на рубашке, сильно вздохнул и, не выпуская воздух, встал перед Басовым.

Но дядя Володя Басов, в больших резиновых сапогах, в большой брезентовой куртке, прошел мимо Карыся, словно бы вовсе не заметил его.

Тогда Карысь забежал вперед и снова встал перед Басовым.

– Фу, – вздохнул дядя Володя, – сколько тут народу понабралось – не пройдешь.

Карысь испуганно оглянулся, но никого не было на дебаркадере, и тогда он тоскливо сказал:

– Возьми меня на катер.

– Ну? – удивился дядя Володя. – А штаны-то запасные есть?

– Зачем? – искренне удивился Карысь, сильно поднимая голову вверх, чтобы увидеть лицо дяди Володи.

– Без штанов не возьму, – он вновь обошел Карыся, ловко прыгнул на палубу катера и скрылся в рубке, даже не оглянувшись и ничего больше не сказав.

– Не горюй, Карысь, – Николашка не больно щелкнул его по макушке, – дома в корыте поплаваешь.

Карысь увернулся от второго щелчка и сердито сообщил Николашке:

– Вот мы скоро лодку купим.

Казалось, все пропало, и Карысь уже часто задышал от обиды, изо всех сил удерживая слезы, когда перед ним остановился Мефодий Иванович.

– Здорово, Карысь, – с уважением сказал он.

– Здорово, – Карысь отвернулся.

– На катер хочешь?

– Хочу, – вздохнул Карысь и тоскливо посмотрел на катер.

– А дома че скажут?

– Мы скоро лодку купим, – опять было начал Карысь, но Мефодий Иванович неожиданно ловко взял его поперек пояса, и уже через секунду Карысь стоял на теплой, мелко вздрагивающей палубе катера, с восторгом и благодарностью глядя на Мефодия Ивановича.

2

Плавно и торжественно разворачивалась деревушка Карыся за бортом. Впервые она открылась ему с широкого простора Амура и впервые проплыла мимо него, как раньше проплывала вода. Каждый дом и каждая сараюшка хорошо просматривались отсюда, а особенно – дом Карыся. Был он большой, красивый, уютный – самый лучший в деревне. Но вскоре последний дом мелькнул в черемуховых зарослях, и потянулась вдоль берега желто-оранжевая марь, потом мелкий березнячок, и наконец появились за бортом синие сопки.

Мефодий Иванович и Карысь сидели на крыше машинного отделения, и Карысь впервые ощущал, как могуче и равномерно бьется под ним жизнь совершенно неведомого существа – машины. Но еще сильнее ему хотелось посмотреть, как управляют этой машиной и как поворачивают такой большой катер.

Мелкие волны равномерно и бесконечно катились по Амуру, мягко ударялись о катер и выныривали с другой стороны. За кормой вода бурлила и пенилась, и множество пузырьков взбухало на ее поверхности.

– Здесь глубоко? – спросил Карысь Мефодия Ивановича.

– Глубоко, – Мефодий Иванович курил и смотрел на пробегающие за бортом сопки.

– С макушкой?

– Пожалуй, с тремя.

– У-у-у, – восхищенно протянул Карысь.

Помолчали. У Карыся было много вопросов, но он робел. Он уже знал, что взрослые не очень-то любят, когда их спрашивают.

– Мефодий Иванович, – выскочил из рубки Николашка, – тебя капитан кличет.

– Чего он?

– Не знаю.

Мефодий Иванович неохотно поднялся, плюнул на папиросу и выбросил ее за борт.

– Пошли, Карысь.

В рубке было чисто и строго. Дядя Володя Басов стоял возле рогатого колеса и что-то записывал в тетрадь.

– А, Карысь, – он не удивился и не заругался, чего очень боялся Карысь, а тронул его большой рукой по голове и непонятно спросил: – Поштурвалить хочешь?

Карысь не знал, что такое «поштурвалить», но на всякий случай кивнул головой и тяжело сглотнул набежавшую слюну.

– Ну, тогда держи, – Басов легко поднял Карыся и поставил у рогатого колеса. – Да ты, брат, ничего не видишь. Что же ты так плохо растешь?

Действительно, до окон Карысь мог дотянуться разве рукой, и то лишь приподнявшись на цыпочки. Обида и стыд, что он такой маленький, переполнили Карыся, но тут Мефодий Иванович сказал:

– Ничего, он еще нас с тобой обгонит. Вишь, боевой какой, так и вцепился в штурвал. Теперь краном не оторвешь. Чего звал-то?

– Да тут такое дело, Мефодий Иванович…