Кроме коньков ещё одним зимним развлечением было катание на санках. Дворцовые лакеи нагребали огромную кучу снега в парке, возле большой липы, с одной длинной пологой стороной. Вырезали из снега на вершину ступеньки, сколачивали из струганных брусочков перила, чтобы детям было удобно забираться наверх снежной кучи. Заливали водой пологую часть, по которой можно было съезжать с горки. После некоторых испытаний, когда родители убеждались в безопасности такого снежного сооружения, Борису и Прасковье разрешали начинать санные катания. Дети вихрем неслись по скользкому склону вниз, ни сколько не боясь оказаться в сугробе.

В начале весны, когда в полдень начинало пригревать солнышко и с увенчанных длинными сосульками крыш отделялись капельки такой воды, а снег набирался влаги, теряя свою белизну, дети с удовольствием играли в снежки. При этом Борис непременно поддавался сестре, позволяя ей пользоваться поддержкой нянек.

Не менее волнующими были дни рождения. Уже за неделю маленькую Прасковью начинали подготавливать к торжествам. Для неё шили новое платье. Кроме матушки ежедневно навещавшую дочь, утром, чтобы поздороваться, и вечером, чтобы пожелать доброй ночи, к имениннице начинал наведываться отец, выкраивая служебное время, чтобы обнять чадо перед сном и украдкой узнать, что она желает получить в качестве подарка.

В праздник дворец украшался лентами и цветами. В гости к имениннице приглашались многие сверстницы, в основном из семей многочисленной родни. Счастливую Прасковью засыпали подарками. Все её поздравляли и искренне восхищались, называя маленьким ангелочком. Весь день она была в центре внимания. Несмотря на свой незначительный возраст, Прасковья была главной. Гости с ней обращались как с равной.

Среди детских гостей Прасковья выделяла долговязого Кристофера, принца из Германии, дальнего родственница князей Мамаевых. Кристофер брал кузину за руку и так мило смотрел на именинницу, что приводил в полное умиление взрослых гостей. Все восхищались столь прекрасной юной парой. В шутку именуя княжну и принца женихов и невестой, смущая маленькую юбиляршу. Поэтому каждый приезд в гости принца Кристофера волновал юное сердечко княжны.

Когда дети немного повзрослели, княгиня Анна Никитична на лето стала увозить их в подмосковное имение Дмитровку, где деревенская жизнь текла буднично и размеренно. Сельский воздух, по мнению княгини, должен был укрепить слабенькое детское здоровье.

Имение Дмитровка было огромным, почти тысячу десятин земли, и граничило с Москвой-рекой, находясь в двадцати верстах от Москвы. В имении, близ реки, находился белокаменный двухэтажный дом. Просторный и светлый особняк выстроенный князем Григорием Николаевичем Мамаевым на месте старинный княжеской усадьбы, пожалованной в прошлом столетии царём Алексеем Михайловичем ещё деду князя.

Детям было хорошо в просторном подмосковном дворце, но самым привлекательным для них был парк. Он был необычайно хорош. Начинался от самого парадного входа господского дворца и спускался вниз к реке. Парк аллеями был разделён на несколько частей. Борис и Прасковья могли часами бродить по парку, иногда спускаясь в реке, чтобы полюбоваться многочисленным стадом коров, пригоняемых пастухами к полудню на водопой.

В имении находились многочисленные оранжереи, парники и фермы, огороды и целые поля цветов. Князь Григорий Николаевич был хорошим хозяином и всячески развивал свои владения. Из Швейцарии князь выписал молочных коров светло-бежевой масти. Разводил лошадей редкой Арденской породы. Содержал Голштинских овец и разных диковинных птиц.

Анна Никитична любила с детьми, в сопровождении своих наперсниц и, облачённых в расшитые ливреи, слуг обходить свои владения. Наведываясь на молочную ферму, детей угощали парным молоком. После княгиня со своей свитой отправлялась на птичий двор, где Прасковья и Борис любовались пёстрыми курами, напыщенными индюками, и резвыми утками. За птичником княгиня отправлялась на конюшню, где детям разрешалось погладить величавых лошадок. После их путь лежал в оранжереи, где произрастали всякие диковинные растения. Там Прасковья любовалась многочисленными цветами, особенно ей нравились, несмотря на острые шипы, бордовые розы.

Осмотрев хозяйство, Анна Никитична с детьми возвращалась домой в открытой коляске. Кучер, одетый в длинную белую рубашку и тёмно-синюю безрукавку, опоясанный широким шерстяным поясом, концы которого свисали до колен, кланялся и помогал госпоже и детям взобраться на повозку. Прасковья усаживалась напротив кучера, чтобы наблюдать за тем как он управляет упряжкой из трёх лошадей и рассматривать его шляпу, украшенную павлиньими перьями.

Большую часть пути ехали шагом, и только перед самым домом, кучер, слегка наклонившись вперед, пускал тройку во весь опор. Коренная лошадь шла рысью, слегка покачивая гривой, а пристяжные – галопом, стыдливо опустив головы и грациозно выгнув шеи. Их густые гривы и длинные хвосты развевались на ветру, погружённые в облако сверкающей на утреннем солнце мелкой пыли. Лёгкий прохладный ветерок освежал личико Прасковьи. Она, как павлин, вытягивала шею, купаясь в воздушном потоке.

Возвратившись домой Мамаевы, всем семейством завтраками на открытой веранде. После наступало свободное время, когда можно было погулять в парке. Прасковья любила поозорничать, укрывшись в кустах наблюдать за взволнованными няньками, мечущимися по парку в поисках княжны.

К обеду, как правило, наведывались гости, соседи из ближайших поместий, со всеми домочадцами. Тогда начинались подвижные детские игры в догонялки и салки.

К вечеру, с наступлением душистой прохлады, когда воздух в парке насыщался ароматом оживших от дневной жары трав и цветов, все разъезжались, а измученных играми детей няньки уводили в дом. Там их поили молоком и укладывали спать.

Однажды в середине жаркого лета, княжна Прасковья, по недогляду нянек, заболела. После обеда она почувствовала себя плохо. Её активность улетучилась. Бегать и шалить уже не хотелось. Её клонило в сон. Детское личико покраснело, а на теле выступила сыть.

Встревоженные няньки забили тревогу. Больную отнесли в спальню и уложили в кровать. Весь дом охватило волнение, все старались помочь больной.

У Прасковьи был страшный жар, температура тела достигла тревожной отметки. Разгорячённый мозг, стараясь притупить страдания больной, притупил её сознание, погрузив в странный мир фантазий и грёз. В болезненном сознании возникали яркие, сказочные видения. Ей привиделся рыцарский замок с, обвитыми диким виноградом, массивными стенами, высокими башнями и подъёмным мостом, над наполненным водой рвом. По мосту следовала кавалькада. На огромных боевых рысаках накрытых разноцветными попонами гордо восседали рыцари, облачённые в позолоченные латы, в длинных пурпуровых накидках и шлемах украшенных пышными султанами. За ними в пешем строю следовали сокольничие в стёганых туниках с соколами на запястьях. Завершали процессию грациозно восседавшие на гнедых скакунах красивые амазонки в роскошных платьях, шлейфы которых волочились по земле. Прасковья захотела присоединиться к процессии, но кто-то остановил её, схватив за руку. Железный голос незнакомца сообщил, что ей не место в рядах знатных господ.

– Как же так, – возмутилась девочка. – Почему я не могу присоединиться к вам? Я тоже знатного рода. Я русская княжна, мой старинный род ведёт своё происхождение от древних султанов Египта.

– Забудь кто ты, – железным голосом ответил незнакомец. – Твоё знатное происхождение для тебя не сослужит службу. Твоё место с простолюдинами.

– Нет, – закричала княжна.

Ответа не последовало. Лишь в воспалённой голове юной княжны сменилось картинка.

Великолепный замок и прекрасные цветники исчезли. На их месте появились жалкие крестьянские лачуги, сменившиеся тёмными и страшными тюремными казематами.

Прасковья вздрогнула от страха и открыла глаза. Голова была тяжёлой, а в ушах стоял гул, как от полчищ жужжащих пчёл. Девочка немного осмотрелась. Где-то сбоку, в комнате горел ночник, а над постелью склонилась чья-то тень.

Княжна вскрикнула от испуга. Но ласковый материнский голос её успокоил. Прасковья вцепилась в руку матери и прижала её к груди. Анна Никитична, переживавшая за дочь и уже несколько дней не отходившая от её постели, ощутила, как сильно колотится детское сердечко. Но она была рада, что девочка пришла в себя, значит, болезнь отступила.

– Слава Господу Богу, ты очнулась, – княгиня поцеловала дочку. – Теперь всё будет хорошо.

– Милая мамочка, что случилось? Сколько я болела? – размяв ссохшиеся губы, прохрипела Прасковья.

– Тебя что-то тревожит, моя дорогая? – ощутив опасения дочери, спросила Анна Никитична.

Прасковья рассказала о своих болезненных видениях и о разговоре с незнакомцем.

– Это всё пустяки. Это твоё болезненное воображение, – поспешила успокоить дочку княгиня.

С этого дня болезнь отступила. Прасковья быстро пошла на поправку. И вскоре она, как ни в чём небывало, резвилась в парке, позабыв о своих кошмарах.