По аллее шёл я парка,
У прогулочных был дел,
Лето было. Очень жарко…
На скамеечку присел,
Насладиться чтоб прохладой,
Что несла деревьев сень,
Упивался сей усладой…
Вот идти на солнце лень
Всё под ним куда‐то в дали,
Чтоб прервать у цели путь,
Ноги что‐то подустали,
Отдохнут пусть хоть чуть‐чуть…
Я закрыл глаза невольно,
Отдых нужен ведь и им.
Долго так сидел довольно,
Блажью отдыха палим…
А когда открыл глаза же,
Вижу, рядом человек
В возрастном почтенном стаже,
Он желаньем не померк
Запись делать всё в тетради,
Этим сильно увлечён
Всё какой‐то мысли ради,
Поглощён ей мило он…
Может, то стихотворенье,
Мысль какую‐то, трактат
Дал листку он в услуженье,
Но, гляжу, тому был рад.
Но, отвлекшись, был задумчив,
Не скрывал глубокий вздох…
Душу, знать, покрыли тучи,
Вот настрой скрывать уж плох.
Я не лез к нему с вопросом,
Ты о чём, мол, пишешь, друг?
Чтоб не быть вмиг под откосом
От ответа злого вдруг.
Продолжались всё‐то вздохи
И всё записи в тетрадь…
Вдруг дела с чего‐то плохи,
Может, вон подмяла тать?
Но мысль эту отвергала
Вдруг улыбка на челе,
Вон даря красу не мало,
Не подвластную хуле.
Ну тревожить не культурно.
Вновь глаза закрыл… Молчок.
Чуть не сон пришёл гламурно
И отвлечь на время смог.
А когда очнулся всё же,
То в момент был удручён,
Отлучился он, похоже,
Стоп! Стоп! Стоп! Забыл, ох, он
Ненароком ту тетрадку,
Вот лежала сиротой,
Подчиняясь беспорядку,
Человек не молодой
Сотворил что машинально,
Может, мыслью стал пленён
Он какою‐то повально,
Давши радость иль урон.
Поспешил вокруг я взглядом,
Чтоб найти, вернуть быстрей,
Вот со мной тетрадь, мол, рядом,
Забери‐ка поскорей!
Но нигде не обнаружил.
Закрываться стал уж парк…
Здесь оставить? Ей же хуже,
Сгинет в урне вон за так.
И я взял, домой направясь,
Нёс в руке всё на виду…
Вдруг того волненья завязь
Принесёт ему беду,
Он вернётся вон стремглавши,
И увидит и возьмёт,
Мол, напасть то растеряши,
Козней зла невпроворот…
Не вернулся, не примчался…
Так и прибыл я домой
Через четверть, вроде, часа,
Где уют, покой был мой.
Спал я крепко до утра‐то,
А очнувшись, увидал,
Что вчерашняя утрата
Всё лежит и страх ей мал,
Что у дяди у чужого
Оказалась вдруг в гостях.
Я раскрыл. Ну что такого?
Стал читать во весь уж мах,
Ведь не смог уж оторваться —
Вот такой был интерес!
Повесть в ней ведь не эрзаца,
Затянул в прочтенье бес,
Весь вошёл вон с головою…
То любовный был дневник,
Ценен этим он собою,
К строчкам взором я приник…
До последней аж страницы
Всю тетрадку прочитал,
Строки, в стае будто птицы,
Совершали свой аврал,
Взлёт начав в четвёртом классе,
Средней школы городской
До ста лет почти что в брассе,
Чуть не каждый день‐деньской.
Упрекала совесть: «Стыдно
Ведь чужое‐то читать,
Будет личности обидно,
Что в его вдруг благодать
Лезут нагло, беспардонно,
Тайну личную узря,
Доведя её до стона,
Этот метод усмиря».
Увлечён же был я чтеньем,
Чтоб узнать судьбы итог,
Льнуть к нему ли мне с почтеньем,
Раболепствуя у ног,
И ярчайше восхищаться
Необычным, дивным им,
Не душевного эрзаца
Что он, святостью палим.
А оно ведь так и было,
Ведь души в нём чистота,
Чуть наивно где, но мило,
Страстных чувств не простота.
Прочитал всё с увлеченьем,
В душу автора всю влез,
Относясь к нему с почтеньем:
Он не подлых чувств был бес,
А любви пронёс он святость:
– Сохранил её Честь я,
Ведь любимая – ввек радость!
Вот любви цела ладья
Средь страшенных волн соблазна,
Могут что вон поглотить,
Поступал чтоб вон проказно,
Легкомысленную прыть
Проявляючи в интиме
С кем‐то вольно всё подряд
Не с деяньями благими,
Быв животно коим рад.
Нет! Пронёс святую душу,
Будто факел средь ночи,
Впав не в серенькую клушу.
Вот его и не топчи
Ввек ехидным насмеханьем,
Тыча пальчиком вослед…
Жил, живёт всегда с пыланьем,
Оставляя чистый след
Чувств прекрасных за собою,
Не предавши ту на миг,
В душу что впустил с любовью,
Чей желанен вечно лик!
Образ, всех собой затмивший,
Восхищенья дивный пик!
Он один под мира нишей.
Вот любовью и велик
Всю‐то жизнь был этот автор,
Предан личности одной,
Чувств великий был фарватер,
Хоть судьба и стороной
Всё несла, крутя, как щепку,
Кинув в свой водоворот…
Вот не вытянул он репку
Счастья, хоть тянул не год.
Но любовь давала силы,
Чтобы выстоять в пути,
Ведь черты любимой милы,
Мыслью тщился к ней дойти,
Разговаривал заочно,
Отвечая за неё,
То высказывал построчно,
Строк в тетради ведь жильё.
Имя автора скрывал всё
Длинный текст тетради сей,
Но всё ж поиск мой удался,
Ибо розыск взвил бравей.
Звался пылкий почитатель,
Будь известно, Владислав,
Чувств великих он старатель,
Средь любовных жил он лав,
Что его подогревали
Жарким, пламенным огнём,
Жили в дивном карнавале,
Всласть души любивши дом.
Ида – имя той любимой,
Красовалось, как цветок
Иль звездою негасимой,
Чей полёт весьма высок!
Поражён был я бурленьем
Чувств в любовном сём котле,
Относясь к ним с умиленьем,
Как к цветочкам на столе.
Вызывала восхищенье
Негасимая любовь,
Ею было умиленье…
Да! Да! Да! Явилась вновь
Мысль сказать об этом людям,
Показать всю святость чувств,
Мол, такими, люди, будем,
Красотой ведь мир не пуст.
Но творение чужое.
Был с того бы плагиат.
Не хотел я быть в разбое,
Поделиться был же рад
Этим трепетнейшим дивом,
Показать весь славный блеск,
Что и в горе быть счастливым
Можно, это хоть гротеск.
Я, конечно, не писатель,
А тем более поэт.
Но добра я был искатель,
Презирал творцов всех бед.
Захотелось поделиться
Всею прелестью сих чувств,
Мол, любуйтесь дивом, лица,
Восхваленье взвивши уст.
Постараюсь ближе к тексту
Вам всем выложить рассказ,
Тайно как любил Невесту
Этот чувств великих ас.
Изменил их имена я:
Будут Лизочка и Стас,
Повесть вся же, аж до края,
Поглотит отменно вас.
До последнего словечка
В книгу я перенесу,
Это радость для сердечка,
Ведь узрит сию красу!
Пусть тетради этой общей
Да меня творец простит,
Ведь украсть чужое проще,
Потерявши честный вид.
Будет только совесть мучить
Из‐за этого потом,
Не избечь разноса бучи,
Как ошпарят кипятком.
Но я подвиг гражданина,
Всё прочтя, увидел вдруг,
Ведь раскрылась вся картина
Негасимых страстных мук,
Пронести любовь по жизни
Незапятнанной, святой,
То не могут сроду слизни,
Гражданин же был другой.
В нём любовь лишь разгоралась,
Клокотала, как вулкан!
И не гасла, хоть на малость,
Не попала и в капкан
Гадких вдруг поползновений,
Отвергал соблазны он,
В нём их не было явлений,
Лишь в одну ведь был влюблён.
Поразительная личность
В этом стойкостью жила,
Глубока её этичность,
Знать, крепки любви крыла!
Не какое‐то упрямство,
Свой чтоб норов показать,
Изумлялась чтобы паства,
Осязая действий кладь
Величайшей и реальной,
Даже зависть потому
По дороге всей‐то дальней,
Обходя грехов вон тьму.
Подвиг быть имеет право,
Чтоб о нём трубить в трубу!
С честью не жил он коряво,
Почитал свою судьбу.
Кто о нём узнает боле,
О характере его,
О его железной воле,
Вмиг полюбит вон всего.
Сам, примером вдохновлённый,
Жизнь изменит вон свою,
Будет духом обновлённый,
Не обрыва на краю.
* * *
Что ж, начну я изложенье
Чувств и мыслей всем‐то вам,
Что в тетрадь в всё вдохновенье
Наш герой вмещал всё сам.
Вот и первая страница.
В ней неспешно внесена
Запись чёткая десницей.
Чувств нежданных, знать, весна:
«…Был сегодня изумлён я
Видом девочки одной,
Как очнулся вдруг спросонья,
Чёток взор стал, не слепой.
Ученица в шляпе красной,
В форме девочек во всей.
Вид её был весь прекрасный,
Что запал в душе моей…
В первый раз со мной такое,
Хороши лица черты,
Вся фигура в дивном строе,
А глаза как бы цветы,
И расставлены широко,
Что красу всегда дают,
На корявость нет намёка,
Головы полёт был крут!
А глаза! Они большие,
Как прожекторы они,
В душу влезть с того лихие,
Вот попробуй отгони!
Не носилась, как девчонки,
Поступь – грация сама,
Голос пряный и не звонкий.
Чувств моих вдруг кутерьма…
Я так пристально ни разу
На девчонок не смотрел.
Поражён вдруг – нету сказу!
Показать то был несмел
Чувств своих вокруг ребятам,
А то вмиг вон засмеют…
Им игриво, супостатам,
На дразнилки бросят суд.
Заклюют, пшено как куры:
Стаська Лизке, мол, жених!
Дураки они все, дуры,
Неразумный каждый, псих.
Поглядел чуть‐чуть подольше
На неё я… Ну и что?!
Так смотреть не буду больше,
Ну хохочите почто?
Покраснел, должно быть, выдал
Восхищение своё…
Но прелестного же вида
Вся она! А вы зверьё,
Укусить меня всё тщитесь.
Ну не скрыл, ну оплошал…
Устоять я вам не витязь,
Ерепенистостью мал.
Скрытность я свою усилю
От неё, от вас вон всех,
Сторонясь аж ли за милю,
Заглушу вот тем ваш смех.
Я в глазах их всех позорный:
– Стаська наш‐то женишок!
Хоть укор, конечно, спорный,
Хоть отпора дать не мог,
Ведь насмешек их сверхмасса,
Я же против лишь один
Средь всего родного класса,
Дать отпор не господин.
Да и Лизка с ними вместе
Всё шушукается всласть,
То удар мне, мизер лести,
Можно с горя в прах попасть…
Ах, коварная ты Лизка
Со своей косой‐хвостом!
Оттого ты просто крыска —
Мысль верна моя о том,
В правоте всегда я близко,
Не говею в ней постом.
Ну не смейся! Будь же киска
С распушистеньким хвостом.
Ты похожа в шляпе красной
На чудесный лета гриб
Подосиновик прекрасный.
Но коль в критику я влип,
Будешь сразу мухомором,
С красной шляпкою своей,
Заклеймлю тебя позором —
Это месть души моей.
Ох, как трудно нам, мужчинам,
Против козней всех стоять
По насмешливым причинам,
В этом нам не благодать.
Но придя домой из школы,
Я о Лизе вспомнил вдруг…
Были критики уколы,
Сто с того, конечно, мук,
Ведь ребята все жестоки,
Оптом ринули вон в смех!
По другим аж классам склоки
Пораздуют! Им не грех…
Мысль навязчива о Лизке,
Хоть её и прочь гоню,
Будут хоть с того мне риски,
Мотылёк – лечу к огню…
Стал у мамы на примете:
– Что с тобой, скажи, сынок?
Ласка это. Но как плети,
Вон слова её. Не смог
Вразумительно ответить,
Мол, нормально, мама, верь,
Но слова её вдруг эти
Вмиг закрыть велели дверь,
Да покрепче, вон за тайной,
Чтоб никто не смог открыть,
Как бы ни был он нахальный,
Потому в свою всю прыть
Я припрятал вмиг тетрадку,
Где всё это описал,
Всё, как было, по порядку,
Конспиратор я удал!
Сам же дал себе я клятву,
Буду что вести дневник,
Чувств и мыслей чтобы жатву
В нём скрывать всю напрямик.
Мне четырнадцать годочков
Одолжила жизнь уже,
Вид, цветов как лепесточков
С всей отрадой в марьяже.
Посмотрю, что будет завтра,
Позабудут, аль разнос?
Но моя в том будет мантра,
Путь под солнцем иль средь гроз?».
* * *
Запись кончилась на этом,
Завтра лист уже другой
Вон души отменным светом
Был польщён его рукой,
Он ведь в клятве не трепался,
Коли слово твёрдо дал.
Проявлял он в этом аса,
Пунктуальностью не мал.
* * *
«…Ну не щерились открыто,
Но проскальзывал смешок…
Но реакция закрыта
Вон моя уж на замок.
Смейтесь, мне, мол, безразлично,
Я такой же, как и вы.
Подтвержу сейчас я лично,
Хулиганства тетивы
Будет мой натяг бедовый.
Лизке косу дёрнуть смог —
Был поступок мне знакомый!
Но она в ответ – молчок…
Ни словечка не сказала
И смотрела, не моргнув,
Не гоня проклятий вала,
Не раскрыв орлицей клюв,
Стало что невыносимо
Взгляда пристального зреть,
Я и свой послал вон мимо,
Взгляд её по мне, что плеть!
Но спаясничал нахально,
Дёрнул косу, мол, не я…
Отвернулась не печально,
Не волнует ввек сия,
Что‐де, выходка, разбойник,
Хоть и больно всё ж с того…
Занесла вот, правда, томик,
Чтоб ударить самого!
Да раздумала чего‐то,
Может, всех не привлекать,
Чтоб смеялись? Не охота.
Колкий смех не благодать.
Отвернулась, правда, круто!
Ноль внимания ко мне,
Губ же, вижу, всё ж надута
Пара: хватит, мол, вполне…
Я в открытую старался
На неё уж не смотреть,
За поступок, впрямь, не аса,
На себя пустил же плеть,
Был нещадно ей исхлёстан,
От вниманья отошёл
На уроках вон, как просто
В них забить ненужный кол.
На меня и не смотрела,
Аль обиделась вдруг так?
Но ребячье это дело,
Хулиганству это – смак.
Можешь стукнуть ты в отместку
Вдруг портфелем, да не раз,
Головы пик будет треска,
Искры вылетят из глаз!
Вот и будем сразу квиты,
Можно снова начинать,
Только к классной не иди ты,
Вмиг моя погибнет стать…
На переднюю посадит.
На тебя мне как смотреть,
Ведь сидеть ты будешь сзади,
На затылке глаз нет ведь.
Не пойду в припрыг из школы,
Рядом топая с тобой.
Будут критики уколы,
Вон сарказм пойдёт на бой!
Но я мыслей стал невольник
Почему‐то о тебе,
Неразумный, ох, я школьник,
Вдруг подвластный стал судьбе,
А к хорошему ль, плохому
Вон упрямо поведёт?
Не готов ответ к такому,
Потому молчит мой рот.
О тебе все думы – тайна,
Ведь я внешне некрасив,
Вот и горе чрезвычайно,
Даже слёз из глаз пролив…
Но никто не знал об этом,
Ты, тем более, сама.
Ореол! Сияешь светом!
Чувств во мне вся кутерьма…
Если все к тебе стремятся,
Ухожу один я прочь,
Стала жизнь страшней эрзаца,
Ясный день для всех, мне – ночь…
Отдаюсь вот дневнику я
Со своей печалью лишь,
О тебе во сне воркуя,
Всю вокруг будивши тишь…
Лишь тебе, дневник‐дружочек,
Исповедуюсь тайком,
Что есть в мире мил‐цветочек,
С ним в посёлке мы живём,
Правда, разные жилища.
Ты с подружкою дружна.
Разговоров, может, пища
Вас питает, вдруг важна
И для ваших интересов,
Что какой‐то я не свой,
Не подвох с того ли бесов,
Что пленил вон с головой?
Может, просто хохотали,
Вон презренный я‐де тип!
Ну а вы такие крали,
Что к одной с того прилип
Всеми фибрами души я.
Что такое? Не пойму.
Но ведь вспыхнули большие
Страсти‐диво посему…
Не учили нас ведь в школе
Этим чувствам никогда,
Не дарили этой доли
Все‐то школьные года.
Были мальчики, девчонки
Все в общении равны,
То в совместной всё сторонке,
То с противной стороны.
То мальчишки власть имели,
А то девочки гнетут,
Вместе то являли трели,
А то вражеский редут.
Были вечно ведь в ученье,
Да и в играх каждый день,
Детством было восхищенье,
В мире этом жить не лень.
Ввек бы в нём не отказались
Быть. Плохому – строгий суд,
Но привязанности завязь
Всё ж имела свой статут.
Вот и группами дружили,
Все‐то были в них друзья,
Дружба ввек с того и в силе,
Победить её нельзя.
Все мальчишки‐то отдельно,
А девчушки – в стороне,
Ввек своя ведь богадельня,
Независима вполне.
Ждал я утра, чтобы в школу
С тайной личною идти,
К превеликому престолу
Обученья, чтоб в пути,
Ставши взрослым бы не сбиться,
Знанья чётко применять,
Не корили чтоб все лица,
Что ума совсем не кладь.
Я всё думал, неказистый
Что среди других ребят,
Потому и не лучистый,
Для души всё это ад,
Что сжигал вон настроенье.
Вот и плёлся всё в хвосте…
Хоть в душе и пламененье!
В чувств великих маете.
Я сидел за партой сзади
Лизы, тайно мог смотреть,
Наслаждения всё ради,
На неё, красива ведь!
Получал как бы обнову
С этих тайных я смотрин.
Да, на Нину Гребешкову
Всё ж похожа, что с картин
Та открыточных смотрела,
Вся прелестна и юна…
Потому купил я смело,
Ведь как Лизочка она,
Да была самой артисткой,
Уж снимаяся в кино,
Лиза ж школьною пропиской
Всё владела и давно.
Потому смотреть я дома
Мог на копию всегда,
И была с того истома
Все грядущие года,
Не имел ведь Лизы фото,
Страх – спросить. «Зачем тебе?»
Не поймёт… Да не охота
Оплеуху вдруг себе
Получить с того сарказма
Вдруг усмешки дивных губ.
Да, гляделся б безобразно…
«В просьбе этой, Стас, ты глуп».
Потому и просьбы в этом
Не могло вовеки быть,
Снега будто жарким летом,
В том и сникла напрочь прыть.
Отвечал ведь за неё я
Всё‐то мысленно всегда,
Вот и были в них мы двое.
Боже! Долгие года…
Я смотрел как бы в сторонку,
Но вот зреньем боковым
Видел чудную девчонку,
Внешне всем пуская дым,
Что мне всё‐то безразлично,
Независимый типаж!
Но в душе всё поэтично!
Грусть вот шла на абордаж,
Мол, гляжусь я замухрышкой,
Обратит вниманье кто ж?
Вон отвергнут аж с отрыжкой…
Это в сердце будто нож.
Как же страшно одиноким
Средь веселия мне быть…
Путь сердечный был не лёгким,
Счастья сдерживал всё прыть.
Как походка величава,
Как она‐то вся стройна,
Ходит гордо, важно… Пава!
Обаянием сильна.
О проекте
О подписке
Другие проекты