4

Дома никого не было.

Стоило Пашке открыть дверь, как Ладан, большой мохнатый пёс нежно-коричневого окраса, начал радостно прыгать на задних лапах, радуясь, что хоть кто-то украсил его день. Кота на руках хозяйки он тоже заметил, и стал прыгать усерднее, чтобы задеть его носом. Ладан так искренне ей радовался, что все плохие мысли разом сошли на нет: Пашке тут же захотелось всё бросить и затискать пса в объятиях, пусть даже после этого она вся будет в его шерсти. Но сейчас были дела поважнее: разувшись и заперев за собой дверь, она поспешно прошла в комнату, бережно неся на руках Зайца. Ладан радостно побежал за ней, стуча по паркету лапами, как гигантский хомяк.

Ладан был очень умный пёс, а потому Пашка не боялась, что он обидит раненного Зайца. Ветеринар сказал положить кота так, чтобы нос был открыт, иначе тот мог задохнуться после наркоза, и Лысая последовала его совету: положила несчастного кота на собственную (заправленную, конечно же, не ей) кровать, погладила и оставила отходить. Ладан тут же стал серьёзным: сел на пол, морду положил на кровать и принялся смотреть на зверушку, которую принесла его хозяйка. А та тем временем наконец-то освободила руки и царственным взглядом оглядела собственные – небольшие, пока что – владения.

Комната её действительно была небольшой, зато максимально уютной и, как она сама всегда себе говорила, максимально пашкинской. В комнате Лысой, прямо как в старой дурной загадке, было два стула. Один из них был погребён под одеждой, никогда не встречавшейся со шкафом, а второй стоял возле компьютера. Позади и над плохоньким чёрным монитором висела пожелтевшая от старости, и от того особенно любимая Лысой, мореходная карта, доставшаяся их семье от какого-то далёкого предка. Конечно, это могла быть просто подделка – но, стоит признать, что весьма искусно сделанная и, что называется, атмосферная. По краям от карты висели наспех сплетённые «ловцы снов» да всяческие бумажные заметки: изредка Пашка искала места для подработки. Жаль работодатели в последнее время были привередливые, и говорили, что лысые девушки им не подходят.

Стол из чёрного – когда-то – дерева был завален тетрадями и учебниками, что скорее просто создавало видимость, что Пашка усердно учится, чем было тому свидетельством. Клавиатура покрылась пылью и крошками, а урна под столом была уже переполнена: пора было выносить мусор. Всюду по комнате валялась одежда: Пашка удивлялась порой, как её может быть так много, если половину она вообще не носит.

Только сейчас она почувствовала, как гудит у неё голова. И не только от жёсткого удара о брусчатку затылком, да от еле заметного жжения татуировки: Пашка всё чаще замечала, что после школы голова начинает болеть от напряжения, поэтому изредка на последние уроки забивала. Тяжело выдохнув, она переоделась в домашнее, села на колени рядом с Ладаном, до сих пор сторожившим Зайца, и уткнулась лицом в его шерсть. Плевать, что негигиенично, зато успокаивает. Пёс понимающе засопел, и Пашка хорошенько его обняла, прижав к себе. Затем забралась на кровать, стараясь не потревожить Зайца, уткнулась носом в стену и, закрыв глаза, уснула.

Ей снилось, как она шагает по краю какой-то крыши, и по левую руку далеко внизу – оживлённый проспект. Над городом висит ночь, тёмные голубые облака бегут по небу с какой-то сюрреалистической скоростью, а впереди, в нескольких метрах от неё стоит Марья. Пашка на мгновение радуется: сколько они не виделись – а она нисколько не изменилась! И ускоряет шаг, хотя делать это опасно. И страшно упасть, и хочется поскорее дойти до неё.

Марья одета в свою белую лёгкую ветровку да старые джинсы. У неё густые тёмные, вьющиеся волосы до плеч, круглое улыбчивое лицо и почти что детские глаза. Такой Пашка её помнит. Но сейчас Марья не улыбается: смотрит куда-то перед собой пустыми глазами.

До неё остаётся совсем чуть-чуть, и Пашка начинает напевать их с ней любимую песню из детского мультика. Будто бы со стороны слышит свой голос. Она никогда не умела петь, но сейчас у неё получается на удивление хорошо.

Марья поворачивает голову и смотрит на неё недобро.

– Ну чё, Лысая? – спрашивает она не своим голосом, и Пашку пробирает дрожь. Марья хватает её за ногу, точно как тот незнакомец сегодня, и рывком сбрасывает с крыши. Пашка летит вниз, чувствуя, как неотвратимо падает…

Пашка резко выдохнула, открыв глаза. Осознала, что это был сон, и что рядом по-прежнему лежит Заяц: открыл глаза и смотрит перед собой. Глаза у него были ясно-голубые с чёрными крапинками. И как вообще можно обижать это чудо?

Сон не отпускал, наваливаясь неприятной тяжестью. Напомнили о себе и синяк, и татуировка. Лысая поморщилась, приходя в себя, и потёрла глаза. Потянулась за телефоном в кармане. Почти семь! Вот чего стоит сбитый в хлам режим.

С кухни доносились звуки готовки: мать, видимо, вернулась. Что ж, разборки по поводу татуировки и принесённого домой кота были неотвратимы. Интересно, в каком сейчас мать настроении, подумала Пашка, лёжа на спине.

Нет, в таком состоянии объясняться с ней точно не стоит. Лысая сейчас не в состоянии была подобрать нужных слов, чтобы пояснить все свои косяки, вместе взятые, да ещё и выбирать выражения в разговоре с матерью. В целом они с ней были в неплохих отношениях, однако иногда между ними будто пробегала кошка и ссора могла вспыхнуть из-за чего угодно, а инициатором зачастую могли быть обе стороны. Отец старался соблюдать нейтралитет в этих войнах, однако волей-неволей придерживался точки зрения матери – и очень часто это создавало существенный перевес в родительскую сторону.

Пашка тяжело вздохнула, погладив Зайца. Тот что-то ей мрлыкнул – именно такое слово она когда-то давно придумала для кошек. То есть, мурлыкать или мурчать – это издавать долгий, приятный и тихий урчащий звук, но иногда кошки просто открывают рот и издают короткое и удовлетворительное «мрл», и замолкают.

– Оживаешь потихоньку, – сказала коту Лысая. – Какое-то время придётся тебе полежать… Я спрошу у Кира, может, ходунки какие есть. Хотя денег, наверно, стоят.

Зевнув, Пашка поднялась. Почувствовала, что к разговору с матерью в данный момент точно не готова, и включила компьютер.

Сетевой общий диалог с идиотским названием «10ATHEBEST» снова насчитывал около сотни непрочитанных сообщений, в суть которых Пашка даже не пыталась вникнуть, а вот её почта по-прежнему была пуста. Письмо от Марьи так и не пришло – но Лысая всё равно каждый вечер надеялась его увидеть, открывая почтовый ящик.

Она написала Киру, который был в сети: спросила про ходунки или что-то вроде этого. Недолгие поиски дали свои плоды: ходунки для передних лап выглядели как небольшой бандаж с двумя колёсами под размер животного. Можно было, конечно, купить, но что-то подсказывало Пашке, что среди её знакомых точно найдутся те, кто сможет сделать такую «коляску» собственноручно – и совершенно бесплатно…

Дверь в комнату открылась, Пашка заметила это краем глаза. На пороге возникла мать: среднего возраста женщина с хорошо сохранившейся фигурой, дома всегда предпочитавшая носить футболку да лёгкие рваные джинсы – броская мода времён её юности, которая наверняка когда-то добавила пару седых волос её же родителям.

Она опёрлась плечом на дверь и скрестила руки: прекрасно знала, что Пашка её видит.

– Ну и как это называется? – спросила она тихо. С таких голосов всегда начинались бури.

Пашка медленно повернулась к ней: пока что она не должна была заметить…

– Где ты взяла деньги на тату? – ледяным голосом спросила мать.

«Главное – держать себя спокойно».

– Мастер – мой друг, – сказала Пашка прямо и честно. – Это для него практика.

– Больше ничего не придумала?! – голос пошёл на повышение. – Ты знаешь, как это вредно для кожи?! Ты ещё недостаточно себя изуродовала?!

Кольнуло обидой – но Пашка стерпела, стиснув зубы.

– Мам, я бы не стала, если бы мне это не нравилось.

– А тебе разонравится! Ты понимаешь, что её больше не смыть?! И что вообще надпись значит?! – мать явно несло вперёд. – Паш, ты была такая красивая, ну зачем тебе это было нужно?! Ну ладно, побрилась – волосы отрастут, но татуировка это же на всю жизнь!!!

– Я сделала это, потому что мне. Так. Хочется.

– Мне тоже много что хочется!!! Давай я тоже побреюсь налысо! Это, – она указала на лежащего на кровати Зайца, – что такое?!

– Это кот, мам, ему какие-то сволочи…

– Повыражайся ещё при матери!

– …лапы переломали, он сейчас ходить не сможет…

– И что?! Теперь любую шавку домой тащить?! Я его выкидываю, – решительно сказала она, подходя к коту.

Секунды не прошло – Пашка взлетела, встав между матерью и Зайцем.

– Мам, не надо, он ходить не может!

– Отдавай его в приют, я за ним дерьмо убирать не собираюсь! Ты за псом этим ухаживать не в состоянии, а ещё всяких вшивых…

– ХВАТИТ!!! – зло выкрикнула Пашка, топнув ногой так сильно, что люстра задрожала. Наступила звенящая тишина. Обида накалилась до предела. Ладно она, злобу матери на тату Лысая ещё могла понять, но несчастный Заяц был совершенно не при чём, и отдавать его в приют, где на лечение и заботу обычно клали гигантский болт, она точно не хотела. Как не хотела и доводить до слёз мать – которая, кажется, была к тому близка.

– Мам, – тихо сказала Пашка в спину. – Мам, извини. Я не хотела.

– Чтобы к вечеру кота здесь не было, – дрожащим голосом произнесла мать перед тем, как оглушительно хлопнуть дверью.

Глава 2. Хорошая девочка

1

Над городом медленно сгущался прохладный вечер.

Пашка, сидящая на скамье около подъезда, закуталась в привычную кожанку, придержала Зайца, который, отойдя после наркоза, как и следовало ожидать, обмочил кровать, а затем стал негромко скулить – был голоден. Старательно избегая встреч с матерью, Пашка напоила его молоком, а затем, прихватив Зайца, исчезла из квартиры, оставаться в которой не было никакого желания. Ладан был явно расстроен, наблюдая за всем происходящим: этот мудрый пёс очень не любил ссор.

– Ну тихо, – успокаивала кота, который мучительно старался куда-то двигаться, Лысая. – Тихо, Заяц. Лежи. Нельзя тебе ходить.

Домофон запищал, дверь открылась. На крыльцо вышагнула бабка: толстая, низкорослая, но спину держащая гордо, словно все вокруг были ей чем-то обязаны. Пашкина соседка снизу, Анна Константиновна Хрыч (да, именно такая у неё была фамилия) ненавидела Лысую, пожалуй, больше всех остальных. Дело в том, что когда Пашка только-только побрилась, простодушная Хрыч подумала, что девушка неизлечимо больна, и растрепала всем старухам, что, мол, помрёт деваха скоро. Шло время, померло несколько старух, а Лысая всё с этим не спешила. В конце концов пенсионерки плюнули, сказав Хрыч, что она всё напутала, и перестали ей верить.

Славно бы было, если бы этим всё закончилось, но «неизлечимую болезнь» сменила шизофрения. Кто-то – может, Хрыч, а может её таинственный последователь – распространил слух, что Пашка просто больная на голову, и из-за этого, мол, её побрили. Неизвестно, кто как к этому отнёсся, однако Хрыч эту информацию продвигала среди своих с особым остервенением. Было бы даже смешно, если бы со временем порядком не подзадолбало: старуха была не сумасшедшей, а очень даже в своём уме, и Лысую ненавидела всем сердцем. Стоило им где-то встретиться, как пенсионерка тут же недобро косилась, придиралась к любой мелочи, и ворчала, что, мол, пора тебя в психушку сдать, бешеная. И ничего не помогало: ни колкости, ни открытая грубость, ни едкая ирония, ни даже вежливые приветствия вообще ничего не меняли. Хрыч будто бы была запрограммирована ненавидеть Лысую, и ничего поделать с этим было нельзя.

– Опять ты тут сидишь, паршивка, – завела она привычную пластинку, хотя не так уж часто Пашка и сидела на этой скамейке. – Ещё и кота какого-то драного принесла, совсем сдуру сбрендила…

– И вам добрый вечер, Анна Константиновна, чтоб вы сдохли…

– Чаго ты сказала?!!

– Погода, говорю, хорошая… – отмахнулась Лысая невесело.

Что-то зло бормоча про былые годы, уважение к старшим и порку ремнём, Хрыч проковыляла мимо неё. Куда её, интересно, понесло? По телевизору в такое время обычно как раз все бабские сериалы…

– Куда ж тебя пристроить… – задумчиво проговорила она, погладив Зайца. Тот что-то снова мрлыкнул, подставив голову под её ладонь. – Может, Лизку́́…

Лиза Савичева, она же Лизок, носила также кличку Рыжая, однако Пашка называть её так отказывалась из принципа – можно понять, почему. Лизок была самой младшей среди них, как раз того возраста, когда родители и школа особенно усердно настаивают не ввязываться в плохие компании, а дети особенно усердно ввязываются. Лизок не была исключением: по уши влюбившись в Кира – пока что безответно – она начала курить, носить броскую одежду, не имеющую никакого отношения к школьной форме, а на вписках выпивала, как не в себя. Всё это делалось, чтобы завладеть вниманием Кира, чтобы он признал её равной. Пашка видела все её усердные попытки невооружённым глазом, вот только сам Кир то ли умело игнорировал их, то ли до сих пор ничего не заметил.

Неизвестно, какие отношения у четырнадцатилетней Лизы были с родителями, но Пашка рискнула ей позвонить. Лизок взяла трубку, как обычно, помолчав секунды три. Для Лысой всегда оставалось загадкой, что же происходит в эти несколько мгновений тишины, между длинными гудками и её голосом.

– Привет, Паш, – Лизок была одной из немногих, кто её так называл. – Ты тоже идёшь?

– Куда? – не поняла Пашка.

– Ко мне… Тебя что, не позвали? У меня родаки свалили, Кир хотел прийти, Сумчик тоже. Говнарь не отвечает пока, но Кир сказал, он бухла всем купит…

– Хера себе! – в сердцах удивилась Пашка. – А меня чё не позвали-то?!

– Я не знаю… А ты что звонила-то?

– Ааа, точно… Слушай, Лизок, у меня тут котяра нарисовался. Послушный, хороший, один хер – лапы передние поломаны, пока всё срастётся, ходить сможет только на коляске. Ты не можешь его себе взять? У меня маман как с катушек слетела, говорит, не потерплю…

Лизок помолчала какое-то время, видимо, раздумывая.

– Паш, я взять не смогу, у меня мамка тоже строгая в этом плане. Но знаешь, ты можешь его бабке моей отнести. Сойдёт?

– Да, очень даже! – обрадовалась Пашка. – А что, бабка как, не очень старая? Ей не в тягость?

– Да не, не парься. Ей наоборот скучно одной, а кошек она любит. Дворовых постоянно подкармливает. Ну как тебе такое?

– Диктуй адрес, мы с Зайцем выезжаем.

…Перед тем, как повесить трубку, Лизок обещала позвонить бабке, Маргарите Семёновне, и предупредить её о визите, так что Пашка, придя к её дому и найдя нужный подъезд, спокойно позвонила в домофон. Электронный замок запищал без вопросов – кажется, бабка в этот вечер никого не ждала. Пашка уже собиралась войти, но навстречу ей вышел со сжатым в руках пакетом невысокий худой мальчик в белой футболке и шортах. Глаза из-под очков в чёрной оправе смотрели прямо и пронзительно, тут же кое-о-чём напомнив. Миновав его, Пашка сердито подумала: «Вот повезло же именно сейчас его встретить».

Пешком поднимаясь на пятый этаж сквозь прибранные, никем не расписанные лестничные пролёты, Лысая вспоминала недавние события: она и не подозревала, что встреченный ей мальчик живёт именно здесь.

Пару месяцев назад во дворе возле этого самого дома Кир и Сумчик «стопанули» школьника, попросив у него «позвонить» – время от времени они этим промышляли, продавая якобы потерянные телефоны за неплохие деньги. Телефона школьник, само собой, лишился, и на этом бы всё кончилось… Вот только оказалось, что у бедолаги был брат: тоже носящий очки, однако рослый, крепкий, как скала, занимающийся боксом. Решив вернуть братишке телефон, он с лёгкостью нашёл Кира с Сумчиком на том же месте и хорошенько поработал над их лицами. Телефон вернул. Но Кир – натура мстительная, унижения он не забыл и однажды, вооружившись куском арматуры, подкараулил идущего домой боксёра; налетел сзади и хорошенько взгрел по затылку. И взгрел довольно сильно – соседский мужик нашёл парня, валяющегося в луже крови, и вызвал «скорую». Кир к тому времени уже успел смыться, так что никто ничего не видел. Об этом случае даже написала местная небольшая газетка: парень был госпитализирован в тяжёлом состоянии.

Лысая никогда особо не выступала против способов «досуга» Кира вроде отжимания у кого-то телефонов – пусть себе развлекается, как хочет, не её дела. Но в этом случае всё зашло слишком далеко, о чём она и высказалась при первой встрече.

– Да ладно, чё ты, – отмахнулся Кир мрачно. – Чё теперь поделаешь. Я не знал, что… так будет. Просто хотел пиздануть хорошенько, чтобы своё место, гнида, знал.

Вышедший из подъезда мальчик был похож на своего брата, фотографию которого так же публиковали в газете, как две капли воды, так что Лысая даже не сомневалась в их родстве. Душу тут же загрызли непонятные кошки, которых Пашка принялась стремительно отгонять: мне своих хватает, одну вон, бабке несу.

«К тому же, я тут вообще не при чём, это всё Кир, – говорила она себе. – А он говорил, что не специально так сильно врезал. Да нормально всё с этим спортсменом, жить будет…»

Но на душе было неспокойно.

Звонок в квартиру бабки был как птичья трель. Пару раз нажав, Пашка оставила кнопку в покое. За дверью с древним, как СССР, почтовым ящиком раздались шаги.

– Кто там?

– Здравствуйте, это подруга Лизы, она должна была позвонить, – сказала Пашка как можно более дружелюбно, а про себя подумала: «лишь бы не оказалась как Хрыч».

…Бабушка открыла дверь. Перед Пашкой предстала очень симпатичная полноватая старушка с седыми кудрями, со смеющимися глазами за стёклами круглых очков, в светлой шали, накинутой на плечи, да домашнем платье.

– Здравствуй, – поздоровалась Маргарита Семёновна. – Ты Паша, да?

Она опустила глаза, посмотрев на Зайца.

– Ой кто это у нас тут такой хороший, – не задавая лишних вопросов, она аккуратно взяла его с рук Лысой к себе.

Некоторые люди, разговаривая с животными, любили сюсюкать, делая губы уточкой; другие же – и им Пашка отдавала своё молчаливое предпочтение – просто понижали голос, говоря ласково, как с ребёнком. Данная бабушка относилась к последним, так что Лысая поняла: Заяц точно попал в хорошие руки.

– Ну что у тебя с лапками-то, хороший?